Надо сказать, что экипаж танка, который я принимал за несколько дней до наступления, встретил меня холодно — небритые, с цигарками в руках. И это было понятно: к ним направили неизвестного юнца, восемнадцатилетнего лейтенанта, и к тому же работника штаба бригады.
— Лейтенант Фадин! — приложив руку к пилотке, представился я. — О погибшем вашем командире слыхал много хорошего, а вот экипаж что-то на него непохож.
Мой решительный вид и уверенность подействовали: смотрю, ухмылка сошла с лиц.
Спрашиваю:
— Машина исправна?
— Да! — ответил механик-водитель Василий Семилетов. — Вот только электромотор поворота башни барахлит.
— Будем воевать на таком, раз вы, опытный механик-водитель, вывели из ремонта неисправный танк. Наши неудачи будут на вашей совести. У вас, наверное, есть семья, а у нас родные, — добавил я.
— У меня никого нет! Если остался кто-нибудь, то в Одессе, — подал голос радист Федор Вознюк.
— По машинам! — подаю команду.
Ее выполнили. Поднявшись в танк, сказал, что следуем на свое место, в боевой порядок, в роту старшего лейтенанта Аветисяна.
Вынув карту и ориентируясь по ней, я четко стал отдавать команды, направляя танк в деревню Валки. И тут обнаружил, что мой опыт двухмесячной работы в штабе нашей 22-й гвардейской танковой бригады мне много дал. Я уверенно ориентировался по карте и в лесу, и на открытой местности.
Когда мы вышли на северную окраину Новые Петровцы, противник, услышав шум мотора нашего танка, начал вести артиллерийский огонь, посылая то вперед, то вдогонку два-три снаряда. Я приказал механику поставить танк за каменную стену полуразвалившегося от бомбежки здания и ждать какой-нибудь отвлекающей бомбежки или темноты.
Когда танк встал за стену и мотор был заглушен, я объяснил экипажу, куда нам следует прибыть и цель моего маневра. И здесь заряжающий Голубенко заметил:
— Да, ты здорово ориентируешься по карте, лейтенант!
— Ив тактике, видимо, разбирается, — сказал Федор Вознюк.
Молчал только Василий Семилетов. Но я понял, что холодный прием остался позади. В меня поверили.
Как только начало темнеть, мы снова двинулись и вскоре, преследуемые артиллерийским и минометным огнем противника, прибыли на место.
Танк пришлось поставить в саду одного из крайних домов в расчете на то, что деревья будут какой-то защитой от прямого попадания артиллерийского снаряда. Здесь я был принят друзьями: командирами взводов лейтенантами Ванюшей Абашиным и Костей Гроздевым. Чуть позже подошел и сам командир роты старший лейтенант Аветисян.
Он указал мне место моего танка в боевом порядке роты. Этого места я не забуду никогда. Оно было выбрано под большой яблоней в ста метрах юго-западнее последнего дома деревни Валки. Слева от меня в двухстах метрах круто поворачивало шоссе, идущее из деревни в Вышгород. И что удивительно, за время нашей подготовки к штурму Киева, длившейся две недели, дом этот, несмотря на артиллерийские налеты противника, почти не пострадал, если не считать того, что один из снарядов отбил угол у боковой стены. Хозяин — человек лет 65—70 — не покидал своего дома и после каждого налета откуда-то вылезал, хозяйским взглядом осматривал дом, укоризненно покачивал головой, глядя в сторону противника.
Это место — оно было ближе всех к противнику — являлось острием угла боевого порядка роты. Нам необходимо было оборудовать окоп для танка, и такой, чтобы он позволил полностью разместиться машине, в то же время давал возможность вести огонь по противнику из пушки и пулемета.
В течение всей октябрьской ночи мы попарно, сменяя друг друга, двумя лопатами вырыли такой окоп. Однако поставить в него танк оказалось не так просто. Видимо, гитлеровцы очень внимательно следили за подготовкой наших войск к решительным действиям и держали свои дежурные огневые средства наготове. Как только механик-водитель Семилетов завел двигатель и начал выводить танк к нашему окопу, шквальный огонь артиллерии обрушился на нас. И только еще не рассеявшаяся темнота не позволила вести им прицельный огонь...
Подготовка наших войск к штурму Киева в эти дни шла полным ходом. О скором наступлении говорило многое. И то, что в течение двух дней людей отводили в тыл бригады, где они мылись в оборудованных банях, получали новое зимнее обмундирование. И выдача свежего продовольственного неприкосновенного запаса в танки. И усиление нас батареей 152-миллиметровых самоходно-артиллерийских установок. Мы знали, что снаряд, выпущенный из такой самоходки, срывал башню даже танка Т-6 «тиф». Поэтому их появление в нашем боевом порядке очень обрадовало нас.
Время больших событий приближалось. Видимо, это чувствовали и фашисты, ибо они периодически осуществляли мощные огневые налеты по нашим позициям.
Ночь на 3 ноября все, за исключением дежурных наблюдателей, спали крепко. В 6 часов 30 минут нас позвали получать завтрак. И здесь, как случается иногда, наш экипаж допустил оплошность. Получив завтрак, мы решили съесть его не в блиндаже, а на свежем воздухе. Расположились недалеко от нашей батальонной кухни, над которой в холодном воздухе поднимался густой пар. Этого, по-видимому, не мог не заметить противник.
Едва мы поднесли ложки ко рту, как противник открыл по нашему расположению артиллерийский огонь. Я успел только крикнуть: «Ложись!» Думаю, что это был единственный случай за время войны, когда один из снарядов упал сзади нас метрах в семи-десяти и своими осколками никого из нас не задел. Другой снаряд ударился метрах в десяти от нас справа и, не разорвавшись, кувыркаясь, как колесо, смел на своем пути зазевавшегося солдата, затем, задев за колесо кухни, оторвал его, опрокинул кухню навзничь вместе с поваром, раздававшим пищу.
Сбросив оцепенение, мы кинулись в землянку. Выпустив еще несколько снарядов, противник успокоился. Далее нам было уже не до завтрака. Собрав свои пожитки, мы перебрались в танк в ожидании штурма.
А вскоре мощная артиллерийская, а затем и авиационная канонада слилась в сплошной гул. Я подал команду. «Заводи». Танк сразу почему-то не завелся. Не завелся и со второго раза. Я занервничал и крикнул обидное слово механику Семилетову, к счастью, он его не слышал, ибо у меня не было включено переговорное устройство. Видимо, еще сказывался шок, полученный на завтраке. Когда мы выехали из окопа, я увидел, что другие танки уже давно вышли из своих укрытий. В воздух взвились три зеленые ракеты. Подаю команду:
— Вперед!
— Куда вперед? — кричит в ответ водитель Василий Семилетов.
Я понял, что из-за плохой видимости вынужден буду управлять танком, ведя наблюдение из открытого люка, иначе потеряем свою пехоту, да и врезаться можно в соседний танк. Состояние неуверенное, впереди в километре сплошной дым и вспышки от снарядов артиллерии. Видны взрывы и от ответного огня фашистов.
Танки из нашей боевой линии начали уже вести огонь. Понял: не выдержали нервы, ибо это огонь в никуда. Затем увидел траншею и лица стрелков, ожидавших нашего подхода. Танк сильно дернулся, и я почувствовал, что прихожу в себя, это мы прошли первую траншею. Неожиданно обнаружил справа и слева от себя стреляющих на ходу наших бойцов. Взглянул вверх, никаких красных ракет не видно. Видимо, я их просмотрел. Идущие справа и слева танки ведут огонь с ходу. Опускаюсь к прицелу, не вижу никакого противника, кроме наваленных деревьев. Даю команду заряжающему:
— Осколочным заряжай!
— Есть осколочным, — четко ответил Голубенко.
Делаю первый выстрел по наваленным бревнам, догадавшись, что это первая траншея противника. Наблюдаю за своим разрывом, успокаиваюсь совсем: как на полигоне, когда стреляешь по мишеням. А вот и бегущие мышиные фигуры, стреляю из пушки по фашистам. Увлекаюсь огнем, даю команду:
— Увеличить скорость!
Вот и лес. Семилетов резко замедлил ход.
— Не останавливайся! — кричу я.
— Куда ехать? — спрашивает Семилетов.
Отвечаю:
— Вперед, и только вперед!
Давим одно дерево, второе... Старый двигатель хрипит, но танк идет. Оглянулся — справа от меня танк Ванюши Абашина, моего командира взвода, он тоже ломает дерево, двигается вперед. Выглянул из люка: передо мной небольшая просека, идущая в глубь леса. Направляю танк по ней. Впереди слева слышен сильный огонь из танковых пушек и ответный тявкающий огонь противотанковых пушек фашистов.
Справа слышен только шум танковых моторов, но самих танков не видно. Думаю, не зевай, и даю попеременно вдоль просеки огонь из пушки и пулемета. В лесу становится светлее, и вдруг — поляна, а на ней мечущиеся гитлеровцы. Даю выстрел. И тут же вижу, что на опушке за поляной ведется сильный пулеметный и автоматный огонь. Мелькнула между холмиками группа людей — и вспышка. Понял: это противотанковая пушка. Дал длинную очередь из пулемета и крикнул заряжающему:
