аппендицит удалил.
И он, рассмеявшись, потащил меня к себе, но я впервые за полтора месяца не смогла оценить его шутку.
– Рома, сколько у тебя было женщин? Десять, двадцать, полсотни?
Он хлопнул себя по лбу ладонью и закрыл ею глаза.
– Зачем тебе?
– Хочу быть во всеоружии, если встречу кого-то из них в общественном месте.
– Не беспокойся. Большинство из них точно так же не вспомнят моего лица.
– Просто скажи: сколько?
Потерев переносицу, он сжал зубы и покачал головой.
– Я никогда не вёл тетрадь с подсчётами. Но мне не девятнадцать и даже не двадцать пять. Я овдовел через три месяца после свадьбы и больше не женился, поэтому да, женщин у меня было много. Но длительные отношения, кроме тебя, случились только с одной, остальные ‒ на одну, максимум две-три ночи.
От такого заявления я опешила и, прикусив костяшку левой руки, снова подогнула под себя ноги.
– И сколько ты встречался с той девушкой?
– Больше двух лет.
– Ого! – я с трудом удержалась от того, чтобы не присвистнуть. – И как ты с ней познакомился?
– В отличие от других не в баре и не клубе. Сначала мы долго дружили, а потом стали не только дружить. Пожалуй, с неё и начались все остальные. Она немного смахивала на Наташу. Стройная, светловолосая, а глаза – синие-синие.
– И почему ничего не вышло?
– Потому что мы встречались два года, и она захотела замуж, а я не мог её туда позвать, потому что чувствовал, что она не та, потому что не любил её. И, в конце концов, она сбежала.
– А найти ты её не пытался?
– Пытался, но она хорошо спряталась. Обрубила все концы и разорвала все отношения с общими знакомыми.
– Понятно, – только и смогла произнести я.
– Ладно, забыли. – Он щёлкнул меня по носу и поднял с дивана. – Больше никакого прошлого, договорились?
Я кивнула, выдавив из себя недовольную улыбку. Грудь словно огнём жгло, и я не представляла, как его погасить.
– Поздно уже – давай поужинаем, и я поеду к себе.
Из груди сам собой вырвался вздох. С каждым разом отпускать его на ту квартиру становилось всё тяжелее. Я вообще не понимала, зачем он уезжает: из центра в больницу по утрам было намного легче добираться, чем с Холмогорской, но, боясь показаться назойливой, эту тему старалась не поднимать.
– Не грусти! Приеду завтра вечером. Обещаю. – И на несколько секунд я погрузилась в тепло его поцелуя. ‒ Сходим в кино, ммм? – И он снова чмокнул меня в нос, приподняв за подбородок.
– Хорошо, я проверю утром сеансы.
– Ну или останемся дома и включим «Звёздные войны». Ты мне так и не сказала, как относишься к джедаям.
– Из «Звёздных войн» я знаю только мастера Йоду, который грустит, всякий раз, когда кто-то пишет: «Да прИбудет с тобой сила».
На несколько секунд его лицо сделалось каменным, а потом он вдруг привлёк меня к себе и погладил по волосам. Не знаю, что именно его так поразило в моих словах, но мы стояли, обнявшись до тех пор, пока в его животе не заурчало.
* * *
Роман уехал в начале одиннадцатого, и я долго наблюдала в окно за тем, как он выгонял с парковочного места машину. Брошенной или одинокой я себя не чувствовала, но всё равно немного грустила из-за его отъезда, и, закончив мыть посуду, решила позвонить бабушке.
Без двадцати полночь в дверь позвонили долгим и протяжным звонком. На площадке было тихо, но я на всякий случай схватилась за телефон, собираясь вызвать полицию, если за дверьми окажется какой-нибудь подозрительный субъект.
Но на пороге стоял Роман, а в его руке болталась большая спортивная сумка чёрного цвета.
– Помню, ты подыскивала соседку в большую комнату. Как насчёт меня?
И я, рассмеявшись, завела его в квартиру.
– То есть, теперь вы живёте вместе?
– Да.
– И ты хочешь, чтобы после таких слов я поверила в то, что между вами исключительно платонические отношения.
Показав в воздухе кавычки, Вера скептически изогнула бровь. Сегодня она была одета в белый обтягивающий пуловер с длинными рукавами и настолько глубоким вырезом, что при желании каждый мог оценить кружево на её бюстгальтере. Волосы у неё, как и прежде, были розовые, только теперь они заметно отросли у корней и от частого мытья стали менее яркими.
– Ну, не сказать, что совсем платонические, но и не такие, какие подразумеваешь ты.
И, покраснев, я уткнулась в тетрадь по программному обеспечению, вспомнив, как вчера мы уснули в обнимку на диване Николая Андреевича, но проснулась я одна, потому что Роман рано утром уехал на работу.
– Ха! – Вера победоносно подняла вверх указательный палец и тут же бухнулась ко мне за парту. От такого жеста её не смог удержать даже внезапно появившийся в дверях Карандышев Андрей Борисович, доцент с кафедры информационных технологий. – На майские праздники повезёшь его родителям показывать?
Представив, как вытягивается мамино лицо при виде Романа, я поспешно схватилась за ручку и аккуратным почерком вывела тему сегодняшнего занятия.
– Нет, на майские не повезу.
Вера вздохнула и сложила губы бантиком.
– Ну, а он уже познакомил тебя с родителями?
– У него только мама, и я видела её на похоронах Николая Андреевича.
– И какая она? – В Вериных глазах зажглось любопытство.
– Маленькая, полненькая, одним словом – хлопотунья.
Андрей Борисович строго взглянул на нашу парту и, протерев очки, включил презентацию, направив проектор на доску.
– Давай после пары, – зашипела я, стараясь успеть за пролистыванием слайдов.
– Ой, да ладно! Ты всё равно в конце семестра получишь «автомат».
– Если не прекратишь болтать, я ничего не получу.
Вера зевнула и, открыв одну из моих тетрадей, кажется, по психологии сделала вид, что пишет. Но хватило её ненадолго.
– Скучно ты живёшь, Светка. Целыми днями ботанишь и ботанишь. Понятно, что к концу семестра у тебя сил нет. Надо не так. Вот Игорь правильно говорит. Главное – сессию нормально сдать. А все эти посещения, конспекты и домашка – пыль.
Не желая выяснять отношения на паре, я продолжала записывать лекцию.
– Ты же знаешь, что мне нужна повышенная стипендия.
– Сейчас-то тебе зачем? – искренне
