желания.
— Вик, — простонала я, и Шон подтолкнул меня к нему. Оказавшись в объятиях, я смогла управиться с vis и даже чуть поделиться с Виком. Обрела зрение и осмотрела Шона. Он словно постарел лет на двадцать, весь высох.
— Тащи корягу, — у меня просто не осталось иных мыслей в голове. Только то, что мы, рискуя собой, раздобыли топливо для его костра, чтобы спасти остатки оазиса.
Шон глянул, куда я показывала, и на его лице отразилось изумление. Тем не менее, он схватил ствол и поволок его. Мы с Виком встали и тяжело потащили каждый свою ношу.
Вдруг Вик коротко невесело рассмеялся.
— Добрые дела — это такая морока!
— И не говори, — поддакнула я.
Мы бросили коряги в костёр почти одновременно. Пламя, получив такое странное топливо, чуть не потухло, но потом разгорелось с прежней силой.
Я в изнеможении опустилась у огня.
— Не смогу сейчас растить оазис заново, если этого топлива не хватит до рассвета, то это конец.
— Хм… Пати, я вроде слышал, что время в таких мирах субъективно… Рассвет может вообще не наступить.
— Нет, я имею в виду настоящий рассвет. Тогда Уту, отец Шона, обретёт силу, найдёт нас и выручит. Рассвет и там, и здесь наступит одновременно, это точно.
— Уту — это тот божок-доходяга?
— Он больше не доходяга. Шон верит в него, и я тоже.
Шон стоял, раскачиваясь, тихим речитативом отмеряя минуты.
Сколько времени так прошло, не знаю. Вдруг рядом со мной появился огромный пёс. Он изучающе лизнул меня в лицо и тихонько заскулил.
— Сколько часов до рассвета? — спросила я.
Пёс два раза поднял лапу.
— Два… Я думаю, выдержим.
Пёс заскулил ещё сильнее.
— Пати, пойдём! Всё равно мы не в состоянии сделать что-либо ещё. Если Шон захочет сжечь всё, без остатка, ты его не остановишь. Смотри, он никуда не уходил, а даже следов шатра не осталось и деревьев стало меньше.
С тяжёлым сердцем я поняла, что Вик прав.
— Ладно. Но я скажу ему всё, что думаю.
Тяжело встав, я, шатаясь, добрела до Шона.
— Шон, — позвала я, он нехотя обернулся. — Не забывай о живых.
Не дождавшись реакции, я вывалилась в реальность одновременно с Тони и Виком. В предрассветных сумерках наши измождённые лица с запавшими глазами казались масками смерти. Ники, оттащившая нас от Шона, не знала, кому отдать свои крохи силы, кого спасать первым.
Я наотрез отказалась уходить с крыши. Буду дожидаться Уту. Мужчины на это вяло повозмущались, на большую активность им не хватало сил.
Ники по своей инициативе приволокла снизу немаленький ковёр, и как только с ним управилась. Мы постелили его на холодные плиты и им же накрылись, защищаясь от ветра, на Шона набросили ещё одну куртку. И стали ждать рассвета, то есть провалились в тяжёлую дрёму.
Уту так спешил, что не дождался, покуда лучи солнца доберутся до крыши, я проснулась от того, что он с хеканьем впечатался в стену и, кряхтя, подтянулся на руках. Мы встретились взглядами. Он бегло глянул на Шона, на медь в его руках, и, скинув с него капюшон и саму куртку, крепко прижал сына к себе.
Ну всё, теперь я спокойна. Можно и домой… Кто б ещё отвез нашу калечную компанию.
Дорогу я не помню: позорно отключилась, предоставив Вику держаться из последних сил. Он не мог бросить свою машину, а Тони отказался оставить мой ренджровер у Седрика, не доверяя бывшим собратьям по стае.
Очнулась я уже в своём привычном тупичке-переулке, в пяти шагах от дома. Вик порывался оставить меня и куда-то ехать, но я вцепилась в него, заявив, что никуда в таком чаморошном состоянии его не отпущу, и пусть выбирает: спать у меня дома или в апартаментах над рестораном.
— Ты одна живёшь? — спросил он.
— С флерсами, — на автомате ответила я.
Вик не имел ни малейшего представления, кто это такие. Пока он определялся, я решила за него.
— Пошли, познакомишься.
Что я творю⁉ Дала бы человеку прийти в себя, а уж потом… Нет, пусть лучше сразу узнает и поймёт. И примет. Или не примет…
— А кто они? — осторожно поинтересовался Вик, пока я его буксировала к лестнице.
— Они… ну, как бы дети. Да дети и есть. Старший сын и любимый.
Вик аж вздрогнул от удивления.
— Ты ничего о них не говорила.
— Они у меня недавно. С весны. С тех пор, как у меня духи меняться стали.
— То не духи менялись… А смена роз на полевые цветы — это от них?
— Угу.
Я открыла окно-дверь. Лиан и Пижма стояли в паре метров, как вышколенные дети из какой-нибудь патриархально-сектантской семьи. Одеты они были колоритно: в тонкие свободные штаны до пола и длинные вязаные пеньковые шарфы, пока не затянутые вокруг горла, а лишь свободно наброшенные.
— Ну, вот это Лиан, это Пижма, а это Вик.
Вик уставился на флерсов, слегка выпучив глаза.
— Он нас видит⁉ — с возмущённым удивлением вскричал Лиан, оказывается, он использовал флерский гламор.
— Ну да, — ответила я, невольно одаряя ласковым взглядом молчащего Пижму, — Вик не совсем человек, потому и видит.
— Кто он? Мне не нравится, как он пахнет! Пылью, и туманом, и склепом… Плохо! — Лиан принялся подёргивать крыльями, что означало начало истерики у флерсов. Пижма тоже заволновался, потому и не рискнул успокаивать товарища.
— Ты опустошена! До дна! Измождена! — продолжил мой драгоценный флерс.
— О! Очаровательная модификация любящей мамочки, — вдруг выдал Вик, и я расхохоталась, не сдержавшись. Обняла своего дурашку, стараясь успокоить, он тут же прильнул в поцелуе, отдавая накопленное и начиная меня раскачивать, но я, помня о Вике, отстранилась и испытующе посмотрела на человека.
Конечно, увиденное ему, мягко говоря, не понравилось.
— Ты с ними…
— Кормлюсь.
— Как с мужчинами? — и потом выдавил из себя. — Ты спишь с ними?
Ну а чего я хотела? Хорошо хоть не хлопает дверью и не убегает.
— Я и флерсы кормим друг друга, раскачиваем через прикосновения и поцелуи. Либидо-центр при этом не используем, — Пижма тихонько вздохнул, и Вик бросил на него хмурый взгляд. — А спать вместе — спим.
— То есть, секса между вами нет, — всё же уточнил Вик, потирая ладонью
