— Товарищи, я член сандинистского движения школьников, мне нужно выступить! Мальчику возразили, что программа митинга составлена заранее и его выступление не запланировано.
Но Луис был настойчив. — Товарищи, мне очень нужно, чтобы вы скорее дали мне слово,— говорил он с нетерпением.— Вдруг меня сегодня схватят «жабы» («Жабы» — «сапос» (исп.) — так сандинисты называли шпионов Сомосы.) и я не успею сказать то, о чем не могу молчать. Над удивленной толпой раздался звонкий и твердый голос Сверчка:
— Товарищи, мы должны сражаться. Нужно продолжать борьбу против военной диктатуры. Мы видим, что дети крестьян живут в нищете, спят на досках, едят только лепешки с солью. Мы живет как звереныши, в нечеловеческих условиях. Наши родители не в состоянии купить нам книги и тетради. Знания даются нам с великим трудом. Пришло время проснуться. Мы должны с корнем уничтожить эту систему. Призываю вас бороться за свободу родины!.. Прошло немногим более двух месяцев. 29 апреля 1979 года в Колонна Максимо Херес было неспокойно. С раннего утра по узким улочкам сновали армейские «джипы». У Луиса заболела рука, и мама отвела его к врачу в соседний район Эльдорадо, где работала служанкой. Но врача, который обычно помогал подпольщикам, не оказалось дома. Луис вернулся в Максимо Херес один. Армейский «джип» уже поджидал его за углом. Как только на дороге показалась фигура десятилетнего мальчика, раздались выстрелы. Две пули попали в голову Грильо. Он упал. Сверчок умер через четыре дня в восточном госпитале, где мальчика даже не стали лечить. Смерть товарища Луиса Альфонсо Веласкеса Флореса потрясла всю страну. Ему было всего десять лет. Менее чем через три месяца восстание, поднятое Сандинистским фронтом национального освобождения, привело к победе народа. Во второй раз я пришел в дом Густаво Таблада Маринкина утром, когда он был один: сын крестьянина дона Клаудино ушел в школу, а у самого Густаво занятий в тот день не было. Хозяин дома выглядел совсем юным. И только волевой голос, зрелые суждения указывали на то, что человек он крепкий и взрослый, настоящий сандинист.
Второй рассказ Густаво
...Никарагуа — страна тропическая. Есть очень жаркие зоны, где температура доходит до сорока пяти градусов. Одна такая зона лежит на побережье Тихого океана. Там растет хлопок высокого качества. Его отправляют за границу, продают, а на эти деньги потом строят больницы, школы, парки, детские сады... — то, чего никогда не делал диктатор Самоса.
Фронт сандинистов обратился к студентам двух университетов. Один университет частный — там учатся дети состоятельных людей и платят за обучение много денег, другой — государственный. Между этими университетами до сих пор были плохие отношения: богатым и бедным трудно понять друг друга. А на уборке хлопка им надо было работать вместе.
Студенты ехали на самую границу с Гондурасом. Это опасно. От Гондураса сейчас жди беды. Туда убежали многие недобитые гвардейцы Сомосы. Они делают вылазки на нашу территорию, нападают на деревни, убивают пограничников и мирных жителей. Поэтому на крышах вагонов, в которых ехали студенты, расположились сандинисты с автоматами. Это на случай засады.
Я тоже поехал со студентами университета, хотя и учился в шестом классе. Нас везли в громадную латифундию Робело, одного из крупнейших капиталистов страны. После революции здесь осталась частная собственность на землю.
Пока частная собственность существует, значит, существует эксплуатация человека человеком. Но государство контролирует эти отношения. Существуют комитеты защиты сандинизма, которые отстаивают интересы трудящихся.
Робело — миллионер. Ему принадлежат плантации земляного ореха, пляжи, фабрики по первичной обработке хлопка, фабрика по производству хлопкового масла, мыловаренный завод. У него есть собственные самолеты, чтобы сбрасывать химикаты на поля, и самолеты для прогулки. Все это до поры до времени, конечно... Раньше капиталисты сами вывозили свои продукты за границу и сами получали доходы. Теперь же они должны продавать урожай государству, а государство продает его за границу. Поэтому студенты ехали помогать не миллионеру, а народной власти: чтобы заработать больше валюты для благосостояния страны.
Вот мы и увидели, как живут крестьяне, которые батрачат на богатого человека.
Живут они в длинных бараках. Коридор. Десять каморок с одной стороны и десять с другой. В каждой каморке грубые трехэтажные нары. Дверей нет. Стола тоже нет. Спят в одежде. Здесь же стирают белье. Сток воды не предусмотрен, и грязная жижа остается тут же.
Столовые хуже не придумаешь! Одна ложка на всех, одна тарелка на всех, один стакан на всех! Здесь же гуляют голодные свиньи, бегают худые собаки, куры. Кругом грязь, пыль!
Крестьяне встают в три часа ночи и идут в поле, а возвращаются с заходом солнца. Тяжелый труд, безрадостная жизнь! Иногда крестьянам показывают фильмы на английском языке. Зачем они им, эти картины с красивыми домами и на непонятном языке?
В первый же вечер мы дали концерт для крестьян: пели революционные песни, читали стихи. Всем понравилось.
Нам пришлось работать как крестьянам, но без привычки было очень тяжело: беспощадно пекло солнце, всегда хотелось пить. Однако трудились дружно, и никто уже не вспоминал, из какого он университета. Здесь мы были едины: нас сплотил хлопок.
Студенты часто проводили дискуссии о политике, об экономике. Самые начитанные рассказывали другим о социализме в СССР. Сейчас в Никарагуа продают много книг и журналов о Советском Союзе.
Мы должны были работать две недели. Но когда нам предложили остаться работать еще на семь дней, почти все согласились: понравилось работать вместе. Решили: в каникулы — через полгода — поедем на уборку кофе.
Так постепенно рождаются новые отношения между людьми и новое отношение к работе. Судите сами: за две недели нам заплатили, а третья-то была бесплатная! Деньги, заработанные студентами сверх плана, пошли в фонд солидарности с борющимся народом Сальвадора.
Крестьяне после революции совсем не те, что были раньше. Растет их политическое сознание.
Один раз произошел такой случай: хозяин решил «подарить» всем студентам бесплатный суп. Мы смеялись: какой добренький капиталист — супчик дарит! А кто-то из крестьян сказал:
— Товарищи, не думайте, что это бесплатно! Все оплачено нашим потом! Когда мы взвешиваем мешки с хлопком, нас обсчитывают. Когда нам платят деньги за собранный хлопок, нас обворовывают. В здешнем магазине нас тоже обманывают. Так что нет никаких подарков! Хозяин скоро просто лопнет от денег. Но будет и на нашей улице праздник!
Так сказал крестьянин, простой человек, который раньше рта не смел раскрыть...
...Прямая стрела Панамериканского шоссе ведет из Манагуа на север, в департамент Матагальпа, где проживает четверть миллиона никарагуанцев. За окном автомобиля мелькают плантации. Вот вдоль дороги потянулась очередная ограда, непохожая на другие. Что ни столбик, то флажок: красно-черный, затем бело-голубой, снова красно-черный, опять бело-голубой... Один — символ Фронта национального освобождения имени Сандино, второй — национальный флаг республики.
— Как вы думаете, что это? — улыбается наша спутница Гладис Мендес. Мы пожимаем плечами.
— Это народный кооператив. Никарагуа — аграрная страна. На полях и плантациях трудится 70 процентов никарагуанцев. Для решения проблемы сельского хозяйства, обеспечения населения основными продуктами питания, увеличения урожайности главных экспортных культур — кофе, хлопка, сахарного тростника — революционное правительство осуществляет аграрную реформу. Одной из первых радикальных мер стал декрет № 3, в соответствии с которым была экспроприирована вся земельная собственность семейства Сомосы и его ближайшего окружения. На конфискованных землях, площадь которых превышает миллион гектаров, в первые два года после революции были созданы полторы тысячи госхозов, которые дают теперь 16 процентов внутреннего валового продукта. Аграрная реформа развивается. Ее новые положения предусматривают конфискацию крупных поместий. Министерство сельскохозяйственного развития и Институт аграрной реформы создают на них кооперативы или распределяют между безземельными крестьянами, батраками, издольщиками...
Третий рассказ Густаво
— Хотите посмотреть мою комнату? — предложил Густаво, когда я зашел к нему в воскресенье. До сих пор мы беседовали в гостиной, и я понял, что приглашение это неспроста. Видно, мальчик покажет что-то не совсем обычное. Топчан, письменный стол, книжные полки, окно, выходящее в небольшой палисадник.
