подскочил со своего места и рукой поторапливал их быстрее осуществить слова Труского в реальность – план сработал идеально и Флидерин с восторгом и благодарностью смотрел на своего друга, который тем временем с гордостью улыбался, радуясь успешному исходу его слов.
Они вылетели из своей лачуги: дядя Гена и Труский буквально бежали к остановке, немного отставал Флидерин, задержавшийся закрытием входной двери.
– Все, все, дядь Ген, теперь просто ждем автобуса! – еле бормотал Труский с тяжелой отдышкой.
Того же нельзя было сказать об отце, чувствующему себя отлично после пробежки по глубокому слою снегу с широко распахнутой курткой, оголяя его домашнюю серую с оранжевым пятном от сока майку. В таком-то возрасте не только опередить молодого парня, но и остаться в лучшей форме, без чувства сильной изнуренности – это многого стоит, при этом, как и большинство глав семей мужчин, он не занимался никаким спортом и совершенно не следил за собой, о чем говорит круглый, волосатый живот, выпирающий из под майки. Труский искренне был поражен его энергичности, непонятно откуда взявшейся. Он смотрел на старика, на его быстрые, острые глазенки и только хотел улыбнуться, умиляясь увиденным, как сразу ему вдарила в голову мысль о возможном клиническом сумасшествии такого замечательного, жизнерадостного человека, переживающего в последнее время не самый лучший период своей жизни и теперь открывшийся перед ним кардинально другой стороной.
Флидерин еле ковылял ножками и с трудом добрался до остановки:
– Все, отец, не волнуйся, теперь мы в безопасности. Щас поедем к нему домой и там уже посмотрим че да как.
– Нет! Сынок, дорогой мой, ты даже представить себе не можешь как сильно ошибаешься-я-я! – он его по-отцовски схватил ладошками за лицо и, растягивая последнюю гласную, тряс его вперед и назад. – Да, спорить не буду, братец, сейчас их с нами нет. Вот прям щас, рядом с нами его – этого черта! – нет, тут я спорить не буду, солнышко. Но! Ты же не будешь отрицать, что он в любой момент может нагнать наши жалкие души и сделать ужасные вещи. Инфернальные вещи, во!
Флидерин и Труский смотрели на разыгрывающийся страшный спектакль, инкрустированный неожиданными речевыми поворотами отца и преобразованием тональности его голоса, сопровождающийся также сменой одной за другим различных говоров, наречий, которые в основном проявляли себя изменением произношение определенных букв. Оба друга не могли более следить с улыбкой за резкой сменой личности – даже вековечное ухмылка Труского не могла пробиться сквозь его тяжкие эмоции.
Отец не собирался и, казалось, не мог остановить своего монолога. Он не давал себя перебивать и, как порой делают самые скабрезные, хитрые дебатеры, покрывал своими бесконечными, порой бессмысленными, предложениями любые попытки людей вставить и свое слово. Даже выкрики Флидерина, который не мог уже переносить эту белиберду, не помогали, а Труский даже не лелеял наивных надежд каким-то чудом остановить льющийся поток мыслей дяди Гены.
– …и бах! Бах-бах-бах! Ну, ты же помнишь, как я тогда их пристрелил, а? – спрашивал он у своего сына и, не ожидая ответа, сразу же продолжал. – Прекрасное было время, замечательное! Эх… Ну-с, здесь мои полномочия всё, кирдык, я, ваши высочества, всеми силами устраивал шоу для вашей услады. Теперь вижу, как вы, бояре, цените мою высококачественную клоунаду, поэтому сейчас извольте и меня веселить – я подожду, можете не торопиться. – он сел на железную (непонятно почему не деревянную, так как это более эффективно и полезнее для здоровья в таких суровых погодных условиях) скамью при остановке, положил ногу на ногу и с чужой улыбкой на лице бросал то на одного, то на другого свой расплывчатый взгляд.
Флидерин и Труский в недоумении переглянулись и не знали, как поступить в данной ситуации – их спасло заблаговременное прибытие автобуса. Они втроем взобрались внутрь и заняли последние сиденья. Удивительно, на протяжении всего маршрута отец Флидерина не издал ни одного звука. Так они доехали до нужной остановки, вышли, затем пересели на другой общественный вид транспорта и спустя полчаса приближались к больнице. Вызвать скорую на месте было невозможно, так как и так с трудом ловило связь да и кроме этого им было безопаснее отвезти его самостоятельно. Уже подходил час, когда стоило перейти дорогу и они оказались бы рядом с больницей. Флидерин замедлил шаг Труского, позволив отцу отойти вперед, и прошептал:
– И что сейчас будем делать?
– Честно, я без понятия. Я, пока мы ехали, искал в инете вообще что будет, если обратиться за помощью к психиатру и, походу, твой отец должен дать личное согласие на обследование либо же мы должны убедить сан… – Труский пытался подобрать наиболее корректное слово, взамен первого пришедшего в голову. – врачей, что он невменяемый и создает опасность для окружающих – тогда его насильно заберут, но сразу в диспансер, чего не хотелось бы… Короче я не знаю пока, надо думать и быстро.
В голове Флидерина спокойно путешествовало перекати поле – оставалась надежда только на уверенность и смышленость Труского.
– Ребята, что-то вы отстаете, давайте догоняйте. Чем раньше достигнем намеченной цели, тем легче переживем эти сложные времена! – кричал он отстающим, горделиво ведя своих людей для выполнения высшей миссии, во всяком случае так он себе представлял.
Труский бился головой об эту проблему и спустя долгое время размышлений, пришел к выводу, что единственно верным выходом будет поведать отцу всю правду. Он осознавал, что пока дядя Гена находился в более или менее вменяемом состоянии, он мог здраво оценить ситуацию и логически выверить, к чему идет весь этот обман, поэтому Труский не решился продолжать лгать и для начала посоветовался с Флидерином, который с глупым и бессмысленным выражением лица слушал своего друга, надеясь только на него.
– Знаешь, мне кажется сейчас самое время все ему рассказать. Может и есть другие варианты как его заманить в больницу, но я никак не смог до них додуматься. Что скажешь, рассказываем?
Флидерин ничего не ответил и пожал плечами. Труский боялся потерять и своего друга, поэтому не стал выуживать ответа, скорее всего состоящего и так из невразумительных словосочетаний, которые только ухудшили бы сложившееся положение. Труский собрал волю в кулак и, потерпев неудачу при преждевременном обдумывании своих слов, решил довериться своей харизме и умению склонять людей на нужные действия.
– Дядя Гена, подождите! Мне нужно с вами переговорить насчет одной вещи важной… – отец остановился и молча ожидал дальнейших слов от Труского. – Даже не знаю, как вам об этом сказать… – сам Флидерин стоял рядом с Труским, как бы занимая
