попинала «обидчика» по колёсам. Машина завизжала, и через пару минут из ближайшего торгового центра вылетел сухой, жилистый мужчина, судя по глубоким морщинам на лбу, ровесник Романа. Глаза и волосы у него были чёрные, а большую часть подбородка и щёк прикрывали тщательно подстриженная борода и бакенбарды без единого седого волоса.
Сняв машину с сигнализации, он хотел что-то сказать Роману, но, всмотревшись в его лицо, передумал. Взгляд его стал затравленным, как у зверька, увидевшего хищника, и, почесав затылок, он молча сел в автомобиль и отогнал его ближе к дверям центра. Минутой позже к нему подошла высокая статная женщина с длинными, каштановыми волосами. За руку она держала смуглую девочку лет пяти и без конца поглаживала огромный живот, который так и ходил ходуном под её голубым платьем.
– Поехали, – буркнул Роман и громко хлопнул передней дверцей.
Взгляд его потемнел, брови сошлись на переносице, а лицо приняло хмурое выражение. Даже спустя почти год знакомства я никак не могла взять в толк, отчего так резко портилось его настроение. Порой с отметки «превосходно» оно падало до «нуля» или уходило в «минус» за считанные секунды. Временами такими перепадами он напоминал мне среднестатистический уральский апрель, который порой умудрялся трижды за день сменить погоду. Утром накрыть всех заморозком, днём обогреть ярким солнцем, а к вечеру расплакаться проливным дождём. Впрочем, апрель я ещё могла понять. В нём весна была вынуждена бороться с зимой, а вот какие силы боролись в Романе, мне оставалось только догадываться.
– Это тоже один из твоих бывших друзей?
– Нет. – Роман сжимал руль так, словно хотел его вырвать. Даже костяшки пальцев на руках побелели. – Это Тимур Алишеров.
Имя показалось знакомым. Кажется, раньше я где-то уже его слышала, но никак не могла вспомнить где именно и, окончательно отчаявшись, решила спросить у Романа:
– Это депутат, меценат или просто какой-то особо известный богатей?
– Сейчас он может быть и депутатом, и меценатом. Я не удивлюсь нисколько. А двадцать лет назад на перекрёстке братьев Райт он убил Наташу.
Жёлтый свет на светофоре сменился красным, и Роман так резко нажал на тормоз, что, не будь я пристёгнутой, наверняка бы впечаталась лицом в лобовое стекло. Сумка упала с коленей на пол, и я, приложив ладонь к груди, раздумывала, как бы вернуть её обратно.
В ушах зазвенело, и вместе с этим звоном я будто услышала голос Николая Андреевича: «Её сбила машина. В последний день сессии. За рулём сидел совсем молодой мальчик, только-только окончивший школу. Ему даже восемнадцати не было. Она умерла на пешеходном переходе».
– Его разве не посадили?
– Посадили, но отсидел он всего полгода. Когда ему исполнилось восемнадцать, прокурор пытался перевести его в обычную тюрьму, родственники естественно добивались освобождения. В результате его выпустили по УДО. Остаток срока он отбывал, работая на фирме своего дяди. Вот так эта история и закончилась.
– Понятно. – Ещё недавно смеющиеся, лучистые глаза Романа теперь были наполнены злостью. Двадцать лет прошло, а он по-прежнему ненавидел человека, убившего его жену, так же, как и в первый день. Или раньше он ненавидел ещё сильнее? Прикусив губу, я подумала о Маше. Интересно, а как отреагирую я, если встречу её, когда нам будет под сорок?
– Ты говорил: у тебя плохая память на лица.
– Рожи тех, кто сломал мне жизнь, я стараюсь запоминать. К тому же на этого… – Роман, видимо, так и не смог подобрать приличного слова, поэтому никакого существительного не прозвучало, – я иногда поглядываю в соцсетях. Хотя бы для того, чтобы понять: сработал твой любимый закон бумеранга или нет. Так вот знай: не сработал. Этот ублюдок убил девушку, которая ещё и жить толком не начала, и даже не отсидел как следует. А теперь у него деньги, семья: жена, дочка, скорее всего, со дня на день ещё и сын появится. Справедливо это, как думаешь?
Я не смогла заставить себя поднять на него глаза и просто таращилась на поле из одуванчиков.
– Если ты не видишь горя, это не значит, что судьба его не наказала. Вряд ли он выливает в соцсети всю свою жизнь, поэтому ты не можешь знать, что с ним было за эти годы. И не узнаешь, как ему эти дети достались и что с ними будет дальше.
Больше в этот вечер мы не разговаривали. Придя домой, Роман принял душ и лёг спать, а я, укрыв его пледом, занималась уроками.
Утро нового дня началось привычным образом. Роман проснулся в половине восьмого и в начале девятого уехал на работу. Я слышала, как в замочной скважине повернулся его ключ, но вставать не стала, разрешив себе ещё немного поваляться на диване. Неприятного осадка на душе не было. Я уже привыкла к тому, что Роман заводится с полуоборота и вспыхивает, как спичка от одного нажатия на болевую точку. Тем не менее гас он так же быстро, как эта спичка, поэтому я надеялась, что сегодняшний вечер пройдёт спокойно.
В девять утра на улице ещё не было жарко. Дул лёгкий ветер, который поигрывал листьями деревьев и приятно ласкал кожу. Большую часть пути я прошла пешком. В пятницу занятия начинались в десять. К концу мая «пар» в моём расписании становилось всё меньше. Близилась зачётная неделя, которую я как и в прошлом семестре надеялась закрыть «автоматами».
Веру я заметила ещё из окна автобуса. Она сидела на ступеньках нашего корпуса и, прислонившись спиной к перилам, крутила в руках сигарету. Та не дымила и вообще не была зажжённой. Вера то засовывала её в рот, то мусолила пальцами, а потом и вовсе выбросила на асфальт и растоптала носком ботинка.
Приблизившись, я потянула её вверх.
‒ Нельзя сидеть на холодных ступеньках.
‒ Только не говори, что мне ещё детей рожать.
‒ Это ты как хочешь, а вот здоровые придатки, почки и мочевой пузырь, думаю, в любом случае пригодятся.
Вздохнув, подруга поднялась и отряхнула джинсы. Глаза её были распухшими и красными. Такими они были уже неделю, и я связывала это с Игорем, но Вера мои догадки подтверждать отказывалась. Тогда на какое-то время я решила отстать от неё, чувствуя, что когда она захочет, то выложит всю правду сама, причём без всяких расспросов.
‒ Как дела?
Я улыбнулась и ответила привычное «нормально». С рассказом о вчерашнем походе в ЗАГС я
