он ни был, добровольно откажется от власти и богатства, которые прилагаются к титулу главы Старшего клана. Чтобы сместить его и утвердить свое право, Амане нужна будет сильная поддержка — например такая, которую может оказать другой Старший клан.
— Понял, — сказал я и, в очередной раз полоснув лезвием топора себе по запястью, прижал левую ладонь к стене. Башня слушала меня и так, но с кровью было надежнее.
Долина Винье, — передал я Башне. — Рядом со столицей. Ты перенесешь нас туда.
Волна отрицания нахлынула, едва я договорил. Еще более сильная, чем прежде. Вместе с отрицанием пришло ощущение жадного желания — Башня хотела мою черноту. Хотела забрать ее каким угодно способом. Похоже, чем сильнее пробуждался ее разум, тем сложнее было ее запугать.
А потом Башня зашевелилась. Высокие окна, так удачно пропускавшие свет полной луны, сузились — камень их окоемов растягивался, как живой. Пол под ногами зашевелился, и я понял, что через несколько мгновений каменные плиты превратятся в такие же корни, какие убили уже три десятка человек.
Так, да?
Еще один порез по запястью — более глубокий — и крупные капли моей крови расплескались по стенам и плитам пола. В этот раз они превратились не в пауков. Теперь вокруг вились живые лианы с блестящими широкими листьями и острыми усиками. Каждое прикосновение стеблей и листьев оставляло в полу глубокие ямы, наполненные песком. Стены пошли широкими трещинами, в них появились дыры — будто новые окна взамен закрывающихся…
Если все стены превратятся в песок, то крыша обвалится. И тогда Башня, пусть и полуразрушенная, съест нас в виде кровавых лепешек.
Мне нужно было найти ее самое уязвимое место до того, как стены начнут падать.
Идите и ищите, — велел я кровавым паукам, — Внутрь корней, в глубь земли.
Они подчинились, а меня захлестнули чувства Башни, вызванные их движением, ее страх и отвращение. Но остановить пауков она не могла.
Что ж, хотя бы на остальных людей Башня сейчас не обращала внимания. Не пыталась на них напасть. Ее интересовал только я.
Корни превращались в песок под моими руками, топором, листьями лиан и лапами оставшихся пауков. Одновременно с этим другие мои пауки спускались все ниже, подгоняемые приказом. Мое зрение изменилось — я видел глазами человека, и я видел глазами всех этих мелких тварей, будто они были единым организмом.
Потом пауки достигли места, где корни истончались, разветвлялись и окружали нечто округлое, неправильной формы. Нечто, что пульсировало, сжимаясь и увеличиваясь.
Сердце Башни?
Похоже на то.
Вот только мои пауки не могли проникнуть к нему. Истончившиеся корни, окружающие сердце, превращались в песок под их прикосновениями, но новые корни отрастали быстрее, чем в защите появлялись дыры.
Какое оружие могло бы дотянуться до сердца? Я следил за движением пауков и мог сказать, что находилось оно на глубине сотен акков.
Как его достать?
Чем?
Эх, мелькнуло сожаление, как удобен бы мне был сейчас меч, пропитанный демонической скверной и способный меняться так же, как моя кровь. Куда удобнее, чем топор…
Лезвие топора засветилось ядовито-холодным голубоватым светом, а потом в руке у меня оказалась рукоять длинного двуручного меча.
Амана не говорила мне о том, что оружие Дровосека способно на такое. Не сочла нужным? Не знала? Или это демоническая скверна подстраивалась под мои желания?
Недаром Башня так хотела ее получить.
Я поменял хватку на оружии, занес его над полом и ударил. Клинок вошел в камень как в воду, без сопротивления.
Теперь одновременно с реальностью вокруг и с тем, что окружало пауков, я видел движение лезвия. Как невероятно быстро оно удлинялось, прорезая и камень Башни, и землю, и корни. Как оно приблизилось к сердцу и легко прошло сквозь его защиту. Как остановилось вплотную к нему, почти касаясь.
Башня замерла. Если бы каменюка нуждалась в воздухе, то я бы сказал, что она перестала дышать. Но нет, лишь замерла, корни застыли посредине движения, живой камень прекратил заращивать дыры в стенах.
Перенеси нас в долину Винье, — вновь велел я Башне. — Или я убью тебя.
По Башне прошла дрожь. Страх, куда более сильный, чем прежде, боролся с нежеланием выполнить мой приказ и побеждал.
Потом Башня сдалась, и пол под ногами затрясся. Сейчас, на высоте, это ощущалось сильнее, чем днем, когда мы стояли на поверхности земли.
— Перенос? — спросил Кастиан, впервые за долгое время подав голос.
— Должно быть он, — ответил я, думая немного о другом. Топор подчинялся мне и на расстоянии, а как будет с мечом?
Я убрал с рукояти одну руку, потом вторую, но ощущение родства с оружием осталось, как и способность «видеть» то, что происходило в глубинах земли.
Если Башня выполнила мое условие…
Да-да, — донеслась до меня торопливая мысль каменюки. — Выполнила. Все выполнила. Убери меч!
Я чуть улыбнулся, не отвечая.
Огляделся — все, в том числе люди из отряда Шен, выглядели целыми, хотя, судя по выражению лиц, слегка потрясенными.
— Пойдем проверим, выполнила ли каменюка приказ, — сказал я, разворачиваясь к лестнице, оставив сияющий меч погруженным в камень. Гарантия того, что Башня в очередной раз не пойдет на попятную. Кроме того, она же хотела черноту —демонической скверны на оружие было больше, чем на мне, так что пусть радуется.
Нет! — в голосе Башни, который все больше походил на человеческий, слышалась паника: — Не хочу оружие! Не радуюсь! Слишком близко, слишком опасно! Убери!
Я мысленно хмыкнул:
Сама не захотела по-хорошему, каменюка.
Я успел сделать едва два шага к лестнице, когда ко мне подбежала Амана.
— Рейн!
— В чем дело?
— Ты точно уверен, что сможешь с ним расстаться? — понизив голос до шепота, она кивнула в сторону светящегося клинка.
Я нахмурился.
— Уверен. Мы же об этом говорили.
— Да, но… — Амана оборвала себя, потом встряхнула головой. — Ладно, не обращай внимания. Пусть у тебя получится.
Я хмыкнул. Почему она была так уверена, будто это «расставание» вызовет трудности? Как бы оружие мне ни нравилось, оно всего лишь оружие. А в данном случае еще и опасное для своего владельца.
Я выбрал меч — из тех, что остались от съеденных воинов Шен. К мечу прилагались и ножны — погибший просто не успел достать оружие. Потом взглянул на лианы, выросшие из моей крови. Оставлять их вот так было жаль,
