слушаться. А ещё я не чувствовала ног. Совсем.
Кое-как разлепила веки. Я лежала на спине, на чём-то твёрдом, и меня по голове гладили мягкие руки, словно успокаивали.
– Пить, – прошептала беззвучно пересохшими губами.
– Нельзя тебе, доченька. Потерпи.
– Ноги. Я не чувствую…
– Пройдёт.
– Массочку, Алевтина Ильинична… – требовательно произносит мужской голос.
– Даю, – ответила женщина. – Поспи немного, и всё будет хорошо.
Всё. Будет. Хорошо.
Мне на лицо надели маску, и я отключилась.
Приходила в себя долго. Металась по подушке, но никак не могла вырваться из вязкого, тягучего состояния. Меня кидало то вверх, то вниз, швыряло и никак не могло выбросить. На краткий миг успокаивалось и начиналось всё сначала. Не знаю, сколько я пробыла в таком состоянии, но когда открыла глаза – вокруг было темно. Я решила, что потеряла зрение, но немного привыкнув к темноте, начала различать силуэты предметов. Значит, просто сейчас ночь.
Провела пальцами по показавшейся грубой ткани, подняла руки и… опустила их на живот. Захлебнулась в немом крике и утонула в ледяном холоде осознания своей потери. Живота не было. Дышать не хотелось, словно из меня ушла жизнь, и я снова провалилась в бездушное беспамятство.
Где-то на задворках сознания я слышала голоса, ощущала, что моё тело протирали чем-то тёплым, послушно делала несколько глотков и совершенно не чувствовала боли от уколов. Я ничего не чувствовала, кроме пустоты. Возвращаться в мир мне было не за чем. Слёзы сами текли из глаз, не переставая, пока очередная порция успокоительного не выкидывала меня в спасительное забытьё.
Я снова проснулась. На этот раз большая просторная комната была залита солнечным светом, но легче не стало. Осознание потери тяжёлым молотом ударило по вискам, и, не в силах сдерживать эмоции, я разрыдалась.
– Надя! – Моё имя не сразу вернуло меня в сознание.
Меня обнимали крепкие сильные руки, прижимая к мужской груди.
– Тише, тише, моя родная. Всё позади. – Лёша гладил меня по спине, успокаивая.
– Я в раю? – прошептала, не веря в происходящее.
– Нет, мой ангел. Ты со мной.
Я смотрела в бархатную карамель любимых глаз и не верила…
Он здесь. Рядом.
Лёша обнимал моё лицо обеим руками. Обеими!
– Всё хорошо. Не плачь.
В горле стоял ком, губы дрожали, и я просто покачала головой.
Нет. Не хорошо. Совсем нехорошо.
Ведь я никогда не смогу увидеть лицо своего сына. Я виновато смотрела на любимого. Я не уберегла нашего сына.
Вдруг детский крик разорвал тишину комнаты, и я огромными глазами уставилась на Лёшу.
– Наш малыш проснулся, – просто сказал он. – Посиди, я сейчас его принесу.
Не отрываясь слежу за Алексеем. Он подходит к детской кроватке, которая стоит возле окна, наклоняется и бережно берёт на руки плачущего ребёнка. Нашего ребёнка.
– Какие мы нетерпеливые! Сейчас пойдём к мамочке…
Хочу подскочить, но чувствую лёгкое головокружение, а ещё моя левая нога в гипсе. Тяну руки и принимаю свою крошку. Совсем маленький… Ведь ему ещё рано было появляться на свет…
– Попробуй его покормить. Он такой прожорливый, но медсёстры хвалят, что вес набирает очень быстро.
И только сейчас я замечаю на своём запястье бирочку для новорождённых.
– Надя, – зовёт меня Лёша, а я никак не могу поверить, что не сплю. Что он и наш малыш – не плод моих галлюцинаций. Что теперь всё будет хорошо.
Маленькие ручки спрятаны в детские царапки. Сынок жадно ест, а я почти не дышу, боясь, что это всё исчезнет. Провожу пальчиками по его щёчкам, головке, ручкам, а по моим щекам текут слёзы.
Насытившись, он засыпает, но я не могу им налюбоваться. Чувствую на себе взгляд Лёши и поднимаю глаза. У меня очень много вопросов, но я не знаю с какого начать.
– Лёш… – шепчу еле слышно. – Прости меня. – Я так по нему соскучилась и безумно рада его видеть. – Ты давно… здесь?
– Прилетел сразу, как смог, – звучит ответ немного сухой и отстранённый, как мне кажется.
И я чувствую ещё большую вину.
– Прости меня.
– Почему ты ничего не сказала?
Кусаю губы и смотрю на него исподлобья. Я даже не представляю, что он почувствовал в тот момент, когда узнал о моей беременности.
– Ты бы тогда сразу же приехал, – признаюсь, прижимая к себе свою крошку.
– Приехал, – подтверждает.
– Я хотела, чтобы ты долечился, – произношу виновато. – И…
– И поэтому решила оставить меня в неведении?
– Прости. – Говорить, что у Дэвиса были серьёзные опасения за жизнь нашего малыша, я не стала.
Алексей подходит, забирает у меня сына, осторожно кладёт его в детскую кроватку и возвращается ко мне. Присаживается рядом и сгребает в объятия.
– Никогда больше так не делай, – шепчет в мои волосы.
– Не буду, – обещаю я.
Лёша поднимает моё лицо и целует. Жадно, до головокружения, словно хочет испить, заполняя всю пустоту, накопившуюся за долгое время. Я ещё слишком слаба, чтобы отвечать со всей силой своей любви.
– Попрошу принести тебе поесть. – Лёша нехотя отпускает меня и встаёт.
– Я не хочу, – возражаю
– Тебе нужно… – отрезает он и выходит в коридор. – Завтрак в первую палату… Да, проснулась… Каша и молоко, пожалуйста… Хорошо. Спасибо. – Доносится через открытую дверь, и любимый возвращается ко мне.
– Лёш…
– Не будешь слушаться – накормлю с ложки. – Строгость интонации невольно вызывает у меня улыбку.
Не могу на него наглядеться и слышать голос. Как же приятно видеть его рядом, а не через экран телефона.
– Расскажи мне всё. – Я тяну к нему руку.
Дважды просить не приходится. Лёша садится рядом.
– Я сам ещё не всё знаю. Дэвис отложил разговор до твоего выздоровления. Он считает, что мы должны выслушать его вместе.
– Значит, он всё выяснил?
– Да. Йен отчитался перед Сержем. Дядя сообщил, что моё заявление о разводе было рассмотрено, и для его подписания в одностороннем порядке нужно только личное присутствие. Я собирался вернуться, Серж как раз смотрел билеты на конец недели, как ему сообщили, что ты попала в аварию. Мне понадобилось шестьдесят восемь часов, чтобы добраться до тебя. Через три пересадки. Думал, что сойду с ума, пока доеду. Ты и ребёнок всё это время были в реанимации.
