игра в гляделки.
Порядков вытер губы.
Саня попятился.
– Ни с места! – скомандовал Порядков и направил на Саню пистолет. – На колени, сука! На пол! Ложись! Лицом вниз! Руки за голову!
Как только команды были выполнены, он схватил Саню за руку и начал ее заламывать.
– Не имеешь права, мусор! Я тебя по судам затаскаю. Я…
Порядков со всей силы стал мять ему заусенец.
Через секунду Саня уже визжал:
– Она в курятнике, в курятнике, блядь, в курятнике…
Порядков хорошенько приложился пистолетом Сане по голове.
Убрал оружие в кобуру, чтобы ненароком не подарить насильнику быструю смерть.
Прихватил кочергу и поспешил в курятник.
Воображение Порядкова уже рисовало картину, где пыхтящий Колян насилует избитую Настю.
Он открыл дверь и увидел, что его обнаженная дочь лежит привязанная к столу, а стоящий к нему почти спиной Колян яростно работает тазом.
Голову Насти Порядков еще не видел.
Шаг, второй, замах, и кочерга опустилась Коляну на макушку.
Тот упал на колени, схватился за голову, завыл и поклонился вбок, обнажая перед Порядковым то, что до этого закрывал телом.
Теперь уже Порядков упал на колени и завыл.
– На-а-астя-я-я!..
Он раз за разом повторял ее имя, не в силах отлепить взгляда от отверстия в ее черепе, из которого вытекали смешанные со спермой мозги.
Потом у него в голове что-то щелкнуло, и, оглушенный собственным плачем, он начал бить кочергой Коляна.
Дед с наслаждением смотрел на избиение Дебила от первой до последней минуты.
Когда обессиленный Порядков выронил из рук кочергу и развернулся, доставая из кобуры пистолет, чтобы проведать Саню, он наконец-то заметил деда.
От удивления на долю секунды он забыл о Насте.
На присланных в отделение полиции фото дед выглядел моложе. Под ними было написано «Подольский Дмитрий Игоревич», а в скобках – «Костыль».
Костыль радовался спасению.
Зря.
29
Ни Саня, ни Колян не могли пошевелиться. От обрубков их рук и ног воняло жженым мясом. А чтобы они не умерли от болевого шока, Порядков «угостил» их наркотиками (пылившимися в полиции вещдоками).
Они лежали на столе бок о бок.
Голова к голове.
Хлопнув дверью, в курятник вошел Порядков.
– Здоров, уебки, – в голосе его слышалась нервозность душевнобольного. – Костыль рассказал, что вы с моей Настенькой сделали. Хм. Почему кольцевая пила? Я лично предпочел «болгарку» и снял вам черепа от уха до уха, от глаз до затылка. Уебки. А все благодаря короткой, но все же практике.
Он бросил взгляд на испиленную угловой шлифовальной машиной черепушку Костыля.
– Еще надрезы нужно сделать, да?
Сане нож прошелся в районе зоны V4 зрительной коры, а Коляну – по височной доле головной коры.
– Настюшка мне интересные рефераты присылала.
Порядков расстегнул штаны и вынул два громадных, да чего уж там – исполинских члена.
– Что, дифаллию никогда не видели? Увы, мне не до ликбеза. Я столько Виагры сожрал – мама не горюй. Так что мои «дружки» уже тверды. Ха-ха.
Он вставил головки в надрезы и плавно начал входить.
Друзья застонали.
Все звуки, от собственного дыхания до стонов и влажного хлюпа, вызывали у Сани образы цветов.
Колян и вовсе вышел из тела.
Проникая все глубже и глубже, Порядков начал сознавать, что это самое лучшее, что он испытывал в жизни.
Мария Синенко – «Больные Ублюдки. Послесловие»
Итак, дорогие читатели, теперь, когда вы сполна ужаснулись (и, надеюсь, не без удовольствия) той кровавой вакханалии, что развернулась на страницах этого сборника, пришло время поговорить об авторах.
Думаю, любому здравомыслящему человеку понятно: автор – не равно произведение. Дарья Донцова на самом деле не промышляет на досуге детективными расследованиями. Стивен Кинг не убивает детей. Федор Михайлович Достоевский не зарубил ни одной старушки-процентщицы.
Так откуда берутся в головах авторов все эти фантазии?
Попробуем разобраться. По сути, любой автор так или иначе развернуто отвечает на вопрос «А что, если?..» Подозреваю, господа читатели, что у всех вас на протяжении жизни так или иначе возникает этот вопрос.
Вы идете на работу и думаете: «А что, если я забыл(а) выключить утюг? (будет пожар)», «А что, если я забыл(а) закрыть дверь? (придут воры и обнесут квартиру)». Ваши близкие не отвечают на звонки: «А что, если с ними случилось что-то плохое?» Вы смотрите новости (вот уж где реальная жесть) и думаете: «А что, если это произойдет со мной или моей семьей?»
Разница между вами и теми, кто пишет, проста. Вы – не концентрируетесь на этом «А что, если…» Вы пытаетесь выбросить этот вопрос из головы. Если вы очень уж тревожны, то возвращаетесь домой и проверяете, заперта ли квартира и выключен ли утюг. Когда близкие, наконец, отвечают, вы кричите: «Почему ты так долго не брал(а) трубку?» – и тут же с облегчением выбрасываете из головы те ужасы, которые вы уже успели нафантазировать.
Писатели же, напротив, не отбрасывают, а подробно отвечают на этот вопрос. В рассказе вашей покорной слуги «Колечко» – «А что, если симпатичный незнакомец, с которым ты пьешь в вагоне-ресторане, окажется Злом?..». В рассказе «Дом мечты» Ивана Миронова – «А что, если люди захотят превратить себя в настоящих Барби и Кена?..» В рассказе «Ананасы» Александра Сордо – «А что, если на сайте вроде двача один из анонимов напишет о реальном убийстве?..»
Фантазия – не более. Реальные отморозки, о которых вы можете прочитать в новостях, вряд ли читают хоррор. И, тем более, пишут. Мужчина в приступе белой горячки отрубил жене голову. Трое парней накурились спайса, и в итоге двое из них вырезали глаза третьему (на основе этой истории снят белорусский фильм «Спайс бойз» (2019) – горячо рекомендую). Вопиющий случай в Верхней Пышме, когда компания жестоко расправилась с человеком из-за детской шутки (!). И прочая, и прочая. Эти люди не фантазируют. Они – действуют.
Что касается авторов этой книги, каждого из которых я знаю лично. Ни про одного я не могу сказать, что это неадекватный, злой, агрессивный человек. Один из них занимается волонтерством. Другая спасает бездомных животных. Третья – занимается благотворительностью. Еще один – почетный донор крови. Словом, все они – адекватные, приличные люди.
Впрочем, про Михаила Гоминина мы утверждать не можем. О нем известно крайне мало. Рукопись с его рассказом принес в новолуние черный ворон. Ворон был одноглазым, взъерошенным и сердитым. Рукопись – сплошь в бурых потеках и подозрительных пятнах. После поистине ужасающего рассказа – приписка корявым почерком: «Если вы это не опубликуете, то я вас зарежу, вскрою черепные
