...Тишину купе снова нарушил голос Анфертьева:
— Похоже, сидит крепко. — И добавил: — Это напоминает знаешь что?
Конечно же, Заборщиков знал. Он только что думал об этом. Французское судно «Мелюзин» так же село на камни, как «Сага Сворд». Во всяком случае, ситуация показалась Заборщикову знакомой, но точных и окончательных данных у него не было и потому, поворачиваясь к стене и натягивая одеяло, ответил:
— На месте выясним. Давай спать. — И в который уже раз подумал: только бы погода не подвела...
К банке Усмадал, где на камнях сидел французский транспорт, подходили в то время, когда с «Лисянского» заводили на корму «Мелюзин» буксирный трос. Здесь собрался целый флот. Над всеми судами возвышалась труба «Мелюзин» — черного цвета, с двумя поперечными белыми полосами и сине-белым кругом посередине. Во всю длину судна были подняты шесть красных щитов шести вместительных трюмов. Корпус судна сидел настолько низко, что казалось, до воды рукой подать. Хотя для кораблей этого типа и характерен низкий борт, но сейчас было очевидным, что «Мелюзин» потеряла значительную часть своей осадки и даже непосвященный мог бы заметить, что грузовая ватерлиния скрылась под водой. С двух сторон «Мелюзин» работали плавучие краны: они переносили груз в трюмы двух стоящих рядом лихтеров. Вокруг сновали вспомогательные суденышки и катера. Ледокольный спасатель «Юрий Лисянский» стоял кормой к корме аварийного судна.
Капитан французского судна Жан Лемовеллик принял представителей спасательной операции в своей просторной каюте, похожей на холостяцкую квартиру. Посередине стол для заседаний, у левого борта перед телевизором маленький круглый столик с пепельницей, наполненной окурками. Капитан был немолодым человеком, с коротко подстриженными седыми волосами, невысокого роста. Пожелтевшие от курения и кофе глаза, тяжелые от бессонницы веки. Вместо традиционного на кораблях морского пейзажа на стене висела картина, написанная маслом, с видом замка, стоящего на зеленом холме; у подножия холма крестьянин с плугом идет за буйволом. Взгляд капитана был несколько секунд настолько отсутствующим, словно он не капитан корабля, а тот крестьянин с картины и все, что произошло с судном, для него такая же неожиданность... Наконец, осознав, что к нему пришли, он указал на стулья, что-то тихо сказал, как человек, не знающий языка, на котором придется вести беседу, но вдруг, распечатав новую пачку сигарет, глянул на единственно знакомого ему человека — Шмидта Айчувакова, капитана «Юрия Лисянского», и по-английски спросил его:
— Что нового?
Айчуваков был самым молодым. Загорелый, с темными, короткими, густыми волосами и открытым, располагающим к знакомству лицом. Он представил французскому капитану Заборщикова, Анфертьева и переводчицу инфлота, сидевшую с томиком морского русско-французского словаря.
Михаил Никитич сразу же приступил к делу:
— Спросите у капитана, брал ли он воду в балластные танки, когда вышел из Таллина?
— Я уже спрашивал, — ответил Айчуваков. — Когда выходили из Таллина, танки были пустыми.
Анфертьев попросил чертежи судна. Капитан позвонил, и, когда принесли чертежи, Георгий Михаилович с головой ушел в них и уже не участвовал в разговоре.
— Какие у вас будут пожелания? — обратился Айчуваков к Жану Лемовеллику.
— Снимите нас поскорее, — улыбнулся французский капитан и спросил: — Для стягивания моего судна подойдут еще спасатели?
— Если понадобится — подойдут. Но это станет ясно завтра утром, когда прояснится ситуация. — Айчуваков взглянул на Заборщикова и перевел ему вопрос капитана. Михаил Никитич кивнул:
— Пока позволяет погода, необходимо разгрузиться, обследовать подводную часть судна, выявить характер повреждений. Если в днище валуны — выгружать придется много.
...Едва первый водолаз поднялся из воды и открыли иллюминатор его скафандра, он сказал:
— Картина ужасная. Судно сидит на камнях с первого до четвертого трюма по бортовые кили. В этом районе днища местами есть просветы высотой в человеческий рост. Некоторые валуны, пробив днище, застряли в корпусе. Пробоины в носовой части, на скуле судна, а по центру корпуса идет вмятина длиной около пятнадцати метров. Есть трещины... На грунте, приблизительно под первым трюмом, лежат куски металла. Кормовая часть, начиная от четвертого трюма, и носовая до первого — на плаву.
К погружению готовится второй водолаз Яков Унтура. В отличие от только что поднявшегося Смирнова он высокого роста, с крупными чертами лица. Пока двое натягивали на него водолазный костюм, Смирнов, освободившись от своего, подошел к Унтуре:
— Слушай, от первого трюма по левому борту в сторону кормы будь осторожен. Валуны торчат в корпусе. Возможно, они держатся на щебенке. От вытравленного воздуха щебенка может расшататься и тогда... В общем, осторожней.
«Совсем как на «Сага Сворде», — думает Михаил Никитич. — Только в отличие от «норвежца» капитан французского транспорта не стал дожидаться шторма или возможных последствий, а сразу дал согласие на проведение спасательных работ. Правда, положение «Мелюзин» не из легких, но погода пока спасает...» Заборщиков подошел к водолазу:
— Задержись подольше у третьего левого балластного танка. Осмотри повнимательнее корпус. Насосы работают, а вода в танке не убывает.
По рассказам водолазов Анфертьев на планшете восстанавливает картину сидящего на камнях судна. Закончив какой-то штрих, инженер с неизменным «Беломором» в уголке губ подходит к Михаилу Никитичу:
— Смотри, что получается: судно сидит на камнях в районе первых трех трюмов. Носовые балластные танки затоплены. Мы их можем продуть и вытеснить воду. Дальше. Из первого трюма половину угля выгрузили и приступили ко второму. Таким образом мы облегчим носовую часть судна, и тогда корма опустится...
— А при снятии судна с камней, — закончил мысль инженера Михаил Никитич, — можно повредить винт и рулевое управление.
— Да. Я думаю, чтобы держать нос на уровне кормы, — продолжил Анфертьев. — надо одновременно разгружать третий, четвертый и пятый трюмы.
— Хорошо. Сейчас подойдет новый кран, мы поставим один большой на правый борт, а два маленьких — на левый...
Постепенно положение французского транспорта становилось все яснее. Когда на банке Усмадал «Мелюзин» села на камни, она пропорола днище, и вода затопила междудонный танк, а через открытые горловины вода стала заполнять левые бортовые.
К вечеру из трюмов «Мелюзин» выгрузили две тысячи тонн угля. До утра обещали выгрузить около трех тысяч. На буксирах доставили два мощных компрессора. Предстояло сжатым воздухом вытеснить из затопленных отсеков воду и наглухо задраить их.
Анфертьев ходит по палубе в своем тяжелом и длинном пальто. Он занят расчетами: подсчитывает потерю водоизмещения, чтобы определить, сколько предстоит еще выгрузить и какая тяговая сила потребуется для стаскивания судна с камней. Все свои сомнения отмечает в блокноте двумя волнистыми линиями. Если и открывает рот, то говорит только формулами — лямбды, сигмы, интегралы, дифференциалы.
Заборщиков никак не может понять: откуда поступает вода в третий бортовой танк? Он внимательно выслушивает водолазов, но, кажется, собирается сам опуститься в этот отсек, чтобы попытаться отыскать причину. На палубе изредка появляется капитан Жан Лемовеллик. Притихший, седой, домашний человек. Пройдя по палубе, он снова скрывается в своей просторной и пустой каюте с плугом на картине.
Утром 2 апреля неожиданно задул северо-восточный ветер. Резко начал падать уровень воды в море. Кажется, начиналось то, чего больше всего опасался Заборщиков.
Капитан Айчуваков связался с Заборщиковым и передал, что он отходит от «Мелюзин» на длину буксирного троса. Надо торопиться, чтобы не дать «французу» плотнее сесть на камни. Заборщиков и сам понимал, что пора завершать продувку и герметизацию затопленных отсеков и что в третий танк ему так и не удастся опуститься... Придется готовить и этот танк к продувке. Позже Михаил Никитич, перебрав все возможные варианты, пришел к заключению, что где-то в переборке образовалась трещина. Но обнаружить ее не удалось. Погода портилась.
Ровно в пятнадцать часов, когда продувка была закончена и из трюмов выгрузили свыше четырех тысяч тонн угля, от «Мелюзин» стали отходить лихтеры, краны, буксиры, водолазный бот. Шесть красных щитов на «Мелюзин» начали опускаться, закрывая трюмы. Французские моряки забегали по палубе, появились на юте, на баке. Капитан занял свое место в ходовой рубке. Рядом Михаил Никитич. И снова он невольно вспомнил «Сага Сворд» и «Миноан Чиф», вспомнил шторм и недружелюбную атмосферу, созданную Петерсоном...
