— день покатился к вечеру.
Солдат лежал в телеге, на сене, дремал, а вечер был на удивление хорош. Солнце то и дело пробивалось из-за облаков, дождя не было, и под плащом лежать было жарко.
Не доехав до места, они встретили Клауса. Он был возбужден, потирал руки и иногда даже заикался. Он стал долго и подробно рассказывать, как нашел свежий след, и как после этого, его собака стала брать запах холерного мужика, и что мужик сейчас, должен быть в болоте, так как собака егеря дважды делала стойку на болото. Так что нужно все делать очень тихо и ждать. Егерь и барон обдумали, где и как всем быть и что делать. Солдат в эти обсуждения не лез, советов не давал, все это, скорее, напоминало охоту, в которой у него совсем не было опыта. Честно говоря, да и желания что-либо делать у него не было. Барон хотел с ним выпить как следует, но солдат выпил совсем чуть-чуть, поел немного и опять завалился в телегу под плащ. Барон не стал настаивать, думая, что Волков еще не отошел от увечья, что получил ночью. Спускались сумерки, было тихо и безветренно, натужно завыла выпь, да лягушки квакали, с болота тихонько поплыл туман сначала кусками, а за кусками потекли белые волны, и, когда солнце уже садилось, туман заливал все вокруг. Теперь стало зябко, Волков кутался в плащ, не то дремал, не то бодрствовал, с удовольствие бы заснул, но тревожное ожидание мешало, все время думал: «Вдруг Клаус ошибся? Вдруг мужика нет? А вдруг, его кто-нибудь предупредил? А вдруг он сегодня не выйдет из болота? А вдруг он нас слышал?». А барон уже тем временем выпил пол кувшина вина и оживленно что-то рассказывал сержанту и стражникам. Клаус же все время его осаживал, просил говорить тише, так как по воде говор далеко слышится. Барон затихал, но только до нового глотка. Наступила ночь, а холерный мужик из болота не вышел, ночные звуки заполнили окрестности, лягушки не унимались, им вторили ночные птицы, посоветовавшись, охотники решили ждать до утра. Ветра не было, но костра решили не жечь, сидели в сыром тумане, мерзли, а солдат, закутавшись в два плаща заснул, заснул по-настоящему.
Ёган его разбудил, когда светало, он шептал, тряся его за плечо:
— Господин, господин, просыпайтесь! Кажется, началось!
— Что началось? — Волков приподнялся на локтях.
— Собака настороже, Клаус говорит, что по болоту кто-то шлепает, — слуга махнул рукой куда-то в сторону. — Но не тут, где мы ждем, а там, да еще и барон пьяный чудит.
А барон действительно чудил. Пьяный вдрызг, он уже залез на коня, отобрал у одного из своих людей копье, и, размахивая им, бубнил:
— Сейчас я на него погляжу, этот холерный думает, что обойдет нашу сторожу и уйдет? Черта с два!
— Подождите, барон, — произнес Волков, вылезая из телеги. — Не спешите.
— Фольков, а я и не спешу, — крикнул барон и опять потряс копьем. — Мы все тут слышали, как он шлепает по воде вон там.
— Надо выяснить, где шлепает, — сказал солдат.
— Вот я сейчас и выясню, — сказал барон, дал шпоры коню и унесся в туман.
— Он сейчас убьется, — заявил Ёган. — Темень кругом да туман!
— Эй, кто-нибудь, езжайте за бароном, — заорал солдат.
— А на чем? — спросил сержант. — Кони-то расседланы!
— Расседланы? — заорал Волков. — Какого дьявола?!
— Так ваш Ёган сказал, что на долгой стоянке коней рассёдлывать, чтобы отдыхали, только у барона был под седлом, он своего расседлывать не велел.
— Господи, что ж за болваны-то, — произнес солдат.
И тут из тумана донесся звук. Сначала Волков даже не понял, что это, а потом догадался. Это было резкое, неестественное, с подвизгом, ржание коня, а затем и крик: короткий, злобный, боевой. Кричать, кроме как барону, здесь было некому.
— Что стоите, дьяволы?! На помощь барону, бегом!
Сам схватил секиру из телеги и бросился на звук. Его быстро догнал Ёган, отобрал у него секиру:
— Куда вам с одной рукой-то? — и побежал вперед. Тут же их обогнал всадник. Волков узнал мощную спину сержанта, ехал он без седла, в правой руке держал алебарду. Все остальные люди тоже легко обгоняли солдата, от бега у него заболела щиколотка, но это было полбеды. Бедой было то, что снова закололо в груди, и во рту появилась кровь. Он остановился, стал кашлять, пришлось перейти на шаг, сплевывать. А впереди шла нешуточная кутерьма, из тумана на него выскочил конь барона, до него доносились звуки глухих ударов, крики. Солдат слышал, как громко и отчетливо кричит сержант:
— В колено его руби! Не стой! Навались разом! На руку навались! Держите крепче! Барона-то оттащите!
Когда солдат доковылял до места действия, первым делом он увидел барона, тот сидел в дорожной грязи по пояс, но был весел.
— Я поймал его, Фольков. Слышите? Он думал обойти нашу сторожу, — барон уставился на солдата. — А что, он вас тоже задел? У вас на бороде кровь.
— Что? А, нет, это я кашлял, вы-то целы, барон?
— Я цел, Фолков, я цел и прекрасно себя чувствую, давно себя так не чувствовал, давно.
А Волков подумал о том, что ему повезло, ибо нет худшего позора для коннетабля, чем потеря своего господина. Даже если господин такой болван.
— А он крепок, Фольков, — продолжал барон, с трудом поднимаясь из грязи. — Он очень крепок, этот холерный мужик, он мотал меня как тряпку, одной рукой. Клянусь богом, я не видел такой силы ни у кого, а второй рукой пытался сломать мне шею. Вы не поверите, Фольков, пытался открутить мне голову, словно пробку от бутылки.
— Сержант поспел вовремя?
— Да, вовремя, рубанул ему алебардой по руке, как по мне не попал, — не пойму.
— Ваш сержант, конечно, туповатый, но, думаю, он смел и предан вам.
— Именно так, Фолькоф, именно так.
Они подошли к людям, что возились в грязи с великаном. Уже стянули его веревкой. Скрутили. Только тут солдат понял, насколько холерный мужик огромен. Кто-то уже побежал за телегой.
— А воняет он похлеще холерного сортира, — заметил барон.
Волков промолчал, он разглядывал это существо и понимал, что оно мало похоже на человека. Серо жёлтый гигант только издали напоминал человечий силуэт. Чрево у него было огромно, руки как толстые ветви деревьев, одна из них почти отрублена, а вот левую ногу отрубили совсем.
— А крови то и нет, — заметил Волков.
— Так и я о том же, — согласился сержант, — я его рублю, а кровищи то и нету, только
