видел на стадии подготовки. Мышечная память реагировала мгновенно. Нырок, ещё нырок. Пара прямых на отходе. Тело всё делало само. Алексей ощущал своё преимущество и не торопился им воспользоваться. Необходимо втянуться, вкусить. По‑бокси‑ровать.
– Бокс!
Второй раунд. Оппонент ощутимо злее. Мощные свинги и джебы пробивают защиту. Это уже неприятно. Заигравшийся Малыгин оказался в углу. Выход сложный, через удары. Апперкот прошел. Засолонило во рту. Это уже боль.
В глазах потемнело. От злости. Используя разницу в росте, Леха разорвал дистанцию, пробив серию жёстких прямых. Соперник провалился, пытаясь достать размашистым полукругом. И нарвался. Кросс между рук навстречу.
Леха окраиной сознания, сузившегося до размеров ринга, уловил как гул зала резко погас. Противник повалился на настил ринга. Первый нокдаун этих соревнований.
Восемь – девять – аут!
Нет, нокаут.
Агрессия поединка постепенно поглощалась радостью победы. Рефери и секундант придержали шатающегося соперника, пока врач обмахивал лицо нашатырной ватой. Леха, согласно правилам, терпеливо ждал в углу. Сквозь возобновившийся гомон, он услышал радостный голос Харламова.
– Леха, молодец!
Малыгин повернул голову и увидел своего друга. Столь искренне‑широкую улыбку он видел на его лице впервые. Леха успел лишь ответно кивнуть, как рефери вытянул его за руку на середину ринга, объявив победителем.
Первый день соревнований неохотно отпускал из своего клинча. Леха, смаргивая падающие на глаза хлопья тяжелого снега, неторопливо шагал из спорткомплекса в общежитие. Спортивная сумка, слегка потяжелевшая от напитанной влагой спортивной формы, приятно оттягивала плечо. Харлам, встретивший каких‑то своих знакомых в спорткомплексе, излишне поспешно отослал Малыгина в общагу. Во всём теле Леха ощущал эндорфиновую тяжесть готовых к завтрашнему бою мышц, слегка пьянящее ощущение предстоящих схваток. Полное осознание нужности спортзальной пахоты уместилось в два раунда по три минуты.
Суббота прошла в режиме легкого адреналинового драйва. Ещё один бой, на этот раз с соперником из небольшого райцентра. Парень совсем сырой, прошедший в полуфинал вместо, получившего травму, череповчанина. Алексей не стал его мордовать, легко переиграв по очкам. Никакого благородства на самом деле. Простой спортивный расчет. В финале он выходил на мастера спорта и «вымахаться» в проходном поединке было бы нелогично. Поэтому Малыгин, быстро отбившись, быстро ушел.
Соседей в комнате не было, и он рассчитывал немного побыть в себе. Настроиться на бой, по правильному «погонять», отключиться от нервяка. Будущего визави он знал, тот тренировался и в «Труде», и в «Динамо» и ещё где‑то. Там, где, по всей видимости, была своя тусовка. Тусовка обладателей фирменной амуниции, импортных перчаток и «адидасовских» костюмов. Был он года на два – три старше Лехи, учился в местном юридическом ВУЗе на третьем курсе, по слухам, имел папу‑коммерсанта и обширные связи в криминальных кругах. По крайней мере, на тренировки приезжал на «девятке» цвета «мокрый асфальт», наглухо тонированной. Юра Ермаков, «Ермак», модный и мощный, с наглой ухмылкой на симпатичном лице. Как‑то на тренировочных спаррингах Малыгин видел, как тот играючи отправил в нокдаун соперника, но упасть ему не давал, продолжая отрабатывать «поплывшего» «по этажам». В итоге парень свалился от нокаутирующего удара по печени, а Ермак обнажил в самодовольной ухмылке «гриннхилловскую» капу. Жестокость собственного мастерства приносила ему бóльшее удовольствие, нежели спортивные достижения. Леху, как, впрочем, и большинство «сборников», он воспринимал манекеном, встроенным приложением спортивного зала. Мог безапелляционно кивнуть головой, приглашая в ринг на тренировочную схватку, даже не взглянув на выбранного бойца. Лехе с ним спарринговать не приходилось. Может, в силу того, что тот обычно «тренил» в углу зала, а не на ринге, а может Ермаков не считал его за достойного соперника.
Тренерский состав «Труда» к Ермакову почему‑то относился как к необходимой части учебно‑воспитательного процесса и в его нечастые визиты‑спарринги не встревал. Но самым колюще‑неприятным комочком был эпизод, нет, скорее штрих, произошедший около судейского столика. Когда формировался протокол второго дня и определялись финальные пары на воскресенье, Ермак вальяжно подошел к секретарю судейской комиссии. Никто из молодых спортсменов на такую борзость не осмеливался, да и многие тренера дожидались официального объявления результатов. Хотя большинство уже имело представление о том, кто с кем будет драться. Перегнувшись через плечо секретаря, Юра, видимо, срисовал фамилию своего оппонента, но с физиономией не совместил.
Леха же, просчитавший свой «залет» на мастера спорта, сидел на дальних рядах выставленных в зале стульев, и сглатывал застрявший от волнения комок в горле. Естественно, он поймал взглядом трехполосную олимпийку Ермакова, как только тот вошел в глухо гомонящий спортзал. Он увидел, как тот, прочитав бумаги, спросил о чём‑то секретаря. Судейский неопределенно отмахнулся. Тогда Ермаков, мазнув взглядом по залу, подошел к группе «трудовиков» для уточнения фамилии и образа неопределяемого противника. Кто‑то из парней, поискав глазами по залу, вытянул руку в лехину сторону. Малыгин максимально равнодушно рассеял взгляд, продолжая вести наблюдение боковым зрением. Меньше всего ему хотелось, чтобы его волнение узрел будущий соперник. Страх, даже в самом копеечном его объеме, не стоит никому показывать. Так учил его тренер, ещё в Ярославле. Ермаков, ткнувшись в указанное направление, увидел Малыгина и облегченно осклабился. Даже, наверное, удовлетворенно хмыкнул. Хотя с такого расстояния Алексей ничего услышать не мог. Он лишь видел, как Ермаков хлопнул собеседника по плечу и, более не удостаивая вниманием Лехину персону, неторопливо пошагал на выход. Расслабленно поигрывая ключами от автомобиля. В его поведении не было какого‑то особого позерства или понтов. Обычное поведение сильного и уверенного на фоне слабого и рефлексирующего. Однако именно эта манера молчаливого превосходства стероидно повысила уровень лехиной агрессии. И речь здесь уже шла не об абстрактной спортивной злости, а о конкретном желании сломать этого самоуверенного альфа‑самца. Выбить (не сбить!) спесь, доказать, что побеждать можно не только мастерством, но и решимостью.
Однако в общаге всё изменилось. Вместо спокойного анализа предстоящего боя на полную мощность включился режим паники. Страх угодливо предлагал миллион вариантов «откоса». Придумай растяжение, обвари руку кипятком, свали в Ярославль… Подобные рефлексии и «загоны» приключались с Малыгиным только в самом начале боксёрской карьеры. И, признаться, сейчас он не понимал природу панических настроений.
На самом деле всё было просто. Леха, наверное, впервые по‑настоящему столкнулся с другой жизнью. Предстоящий спарринг, в прямом понимании, не был спортивным поединком. Боксёрские начинания Малыгина приходились на самое начало 90‐х годов, когда бокс действительно уравнивал. Все находились примерно в одинаковом социальном статусе. «Главспортпромовские» перчатки, кеды вместо «боксёрок», стандартные майки‑трусы. И суть не в советской «уравниловке». В конце концов, дефицитные «Гринн Хиллы» или «Адидасы» всплывали периодически и у ярославских одноклубников. В боксе действительно все были равны. Мастер
