и джинсах, но и во всех остальных местах, где его было много, кроме разве что вечернего неба. Она снова улыбнулась и сказала человеку в свитере, что ему не нужно переживать за нее саму и уж тем более за ее наряд. Человек в свитере посмотрел ей в глаза и молча кивнул. Она сказала, что ей, наверное, уже пора идти. Человек в свитере снова осмотрел ее с головы до ног, но беспокойства в его взгляде уже не было — он понял, что она и правда могла отвечать за себя. Повесив на плечо торбу, она предложила человеку в свитере угостить пивом хотя бы его сожителей, но он ответил, что им это тоже будет ни к чему. Она направилась к входной двери, человек в свитере последовал за ней, чтобы выпустить ее, свет в прихожей он зажигать не стал; в полумраке его очертания казались ей особенно загадочными, даже мифическими. Когда он крутил ручку, которой подчинялись толстые железные стержни, державшие дверь запертой, ей показалось, что издаваемые замком звуки причиняют ему настоящую боль, до такой степени сосредоточенным было его лишившееся в полутьме многих внятных черт лицо. Открыв дверь, человек в свитере еще раз посмотрел ей в глаза, о чем-то задумавшись; взгляд его совсем при этом не изменился. Она вдруг поняла, что человек сейчас видит примерно то же самое, что и на том снимке с холодильника, и оно все еще, по его мнению, чего-то заслуживало. Звуки, доносившиеся из спальни, стали громче; она поняла, что там очень быстро, не считаясь с заветами школьных скрижалей печатали на компьютере, точнее, на двух одновременно. Она немного сощурилась, как вчера, при их первой встрече, потом развернулась и вышла, ничего не сказав. Человек в свитере закрыл дверь и снова стал крутить ручку, возвращая железные прутья на место.
Покинув квартиру, она снова вспомнила про затею с такси и все-таки решила, что именно так она домой и доберется, но сначала спустится вниз, чтобы присесть на скамейку в последний раз и осушить последнюю, уже точно прощальную бутылку. Свет в подъезде был каким-то необычным; повернувшись, она поняла, что это закат прорывался в окно лестничного пролета, его густые краски и не думали сходить на нет. Внизу открылась дверь подъезда, коротко и очень тихо. Она не услышала ничьих шагов, но вдруг каким-то неведомым чутьем ощутила, как подъезд стал теснее. Вскоре послышались и шаги; она сразу поняла, что шедших было несколько, даже еще больше, и шли они вместе друг с другом, не порознь. Вдруг она что-то увидела на полу лестничной площадки, прямо у своих ног, в нескольких шагах от закрывшейся за ее спиной двери. Она опустилась на корточки, чтобы видеть ближе. Это был лепесток, сорвавшийся с ее запястья, когда человек в свитере принес ее сюда. Она подняла голову и увидела еще один, в двух шагах от первого. Поднявшись с корточек, она шагнула к лестнице и увидела целую вереницу оброненных ей лепестков, тянущуюся через ступени и пролеты вниз, туда, откуда доносились шаги; было похоже, что шедшие наверх были одержимы идеей найти букет или хотя бы один цветок, подаривший им начало сводящих с ума следов. Повернувшись назад, она поняла, что вереница алых частиц завершается слишком недвусмысленно: последний лепесток, который она не увидела сразу, лежал прямо у подножия закрытой на железные прутья двери. Шаги были уже ближе; она вспомнила звуки стучащих по клавиатурам пальцев, шедшие снизу приближались немного похоже — не так быстро, но все равно желая успеть раньше, чем станет поздно. Предвидя скорое появление шедших по ее следам людей, она решила узнать, может ли она ходить тише, чем они, и стала подниматься вверх, к лестничному пролету с окном, ступая аккуратно, но не слишком медленно. Когда она оказалась на площадке пролета, поднимавшимся снизу оставалось пройти последний ряд ступеней, чтобы оказаться там, где только что была она. Она решила подняться еще выше, чтобы никто не узнал о ней слишком рано, и дошла до середины следующей лестницы, ступая все так же тихо и осторожно, бутылка в торбе покачивалась в такт ее шагам, будто заботливый амулет; прямо под ней перемещались чьи-то тела, от их бессчетных шагов стены подъезда беззвучно завибрировали, отталкивая полученные сигналы, чтобы не треснуть и не обвалить вслед за собой весь дом. Наконец шаги прекратились, и стало совсем тихо. Она стояла на обшарпанной ступеньке, дыша спокойно, без всякого напряжения, бутылка в торбе наклонилась к ее спине и поддразнила своим еще никуда не девшимся холодом; кокетливо оскалившись, она изогнула руку и осторожно коснулась дна бутылки сквозь торбу, обещая рано или поздно выпустить из нее застоявшийся пар. Снова послышались шаги, кто-то перемещался по лестничной площадке, но никакого хаоса в этих новых шагах уже не было; потом вдруг стало совсем тихо. Внезапно стало ныть обмотанное бинтами запястье, прося свободы; поднеся запястье ко рту, она надорвала бинты зубами и стала ожесточенно разматывать их, бросая прямо на лестницу. Когда рука полностью выбралась из пут, она внимательно присмотрелась к тому месту, откуда выронила цепочку, приведшую сюда тех, кто толпился за слоем лестничного камня под ее ногами; там не было больше ни розы, ни зоркого глаза, был только непонятный иероглиф, который ей неинтересно было расшифровывать. Обернувшись, она увидела, как краски заката льются сквозь зыбкое стекло на лестничный пролет, деливший отрезок между ее подошвами и головами стоявших внизу на примерно равные половины, но при этом не проникают слишком глубоко. Она поняла, что закат зовет ее попрощаться с ним.
Неожиданно воцарившаяся в подъезде тишина прервалась — кто-то из стоявших на лестничной площадке постучал в дверь, она сразу поняла, в какую именно. Когда стук замолк, в подъезде стало еще тише, чем было. Несмотря на давление, которое оказывало на нее сузившееся пространство подъезда, она чувствовала, как ее сердце с каждым мгновением бьется все спокойнее и спокойнее, транслируя ей какую-то незыблемую правду мира. Стук повторился, в этот раз стучали куда требовательнее и доходчивее. Ей показалось, что она услышала какой-то шум, приглушенный дверью со стальным замком, толстые штыри которого теперь, скорее всего, очень хотели стать пластилиновыми; потом по ту сторону двери стало намного тише, чем на застывшей лестничной площадке, и она вдруг непонятным образом поняла, как звучала разрубленная на куски тишина подъезда для тех, кто был сейчас в темной прихожей.
Сквозь красноту неба вдруг прорвался какой-то слепящий луч, достигнув окна, он аккуратно преодолел стекло и, превратившись в маленькое
