за тридевять земель.
И он знал, что теперь главное — идти и не оборачиваться…
Фрагмент 20. МОСКВА-ТРАНЗИТ
Главное — идти и не оборачиваться. Пути назад уже не могло быть… как у тех теней на берегах мрачной подземной реки… но ему в глаза пока еще светило живое солнце.
Теперь с каждым шагом он все больше превращался в Пауля Риттера, приближаясь к развалинам маленькой часовни, потерявшимся на фоне ложной бетонной стены.
И солнце поднималось по небосводу прямо перед ним, чуть-чуть правее часовни…
Солнце опускалось перед ним на окраине городка Росарио, когда он уходил и думал, что обратного пути нет и что окна верхнего этажа кафе «Фиалка» выходят на эту улицу и умирающая Элиза фон Таннентор, возможно, смотрит ему вслед, не помня о визите уходящего куда-то по улице незнакомца… а может, и не смотрит вовсе.
И когда он приблизился к скамейке и тени от невысокого деревца, ставшей уже куда больше самого деревца, его осенило. «Покойники идут. Там черные и белые. Там все наоборот». Там все наоборот. Покойники за рекой превращались в настоящие тени, такие, какие видны здесь, на этом свете. На картине происходило как бы зеркальное обращение света. Он замер на месте… Он не зря приехал в Росарио, не зря ввел свое правило игры! Код открылся ему! И только он один знал весь набор! 16661936 — не начало, а середина и конец года. Начало же — просто вывернутый наизнанку конец. Всего одиннадцать цифр, а не десять, как подсказывала простая логика: 63916661936 — посередине апокалиптические шестерки, а по сторонам год в зеркальном отражении! Их время! Он, Александр Брянов, вспомнил «их время»! Элиза фон Таннентор, в ту пору агент всяких разведок, могла себе позволить такую изящную, хотя и незатейливую загадку… в которой она вольно или невольно отразила и закодировала свое предчувствие грядущих страшных времен…
Ему нестерпимо хотелось повернуться назад и постоять только одну минуту — и помахать ей рукой. Пристань в Кадисе… Сильный ветер… белая метель чаек… темная, тревожная рябь волн… Корабль отошел уже далеко от берега… и солнце, алея, опускается к океану, чуть правее корабля… Он уже не видит ее и поднимает руку… и машет последний раз на прощание… думая, что и она уже не различает его вдали… и необъяснимо радуясь этому.
Через два дня он добрался до Канарских островов и нашел человека, который имел катер и взял в руки деньги, посмотрев на него с сумрачной улыбкой.
— Завтра, сеньор, — с некоторым сомнением сказал владелец катера.
Он покачал головой:
— Сегодня. Немедленно. Это только аванс.
Он приготовился заплатить еще: уже на месте, когда удивит проводника требованием не отступать от него ни на шаг, поскольку иначе — уж об этом придется смолчать — тот, ненадолго оставшись на берегу острова в одиночестве, станет ломать голову, какая нелегкая занесла его в это проклятое место и откуда у него в кармане появились такие огромные деньги…
Когда наемный капитан указал ему на островок, он, как ни приглядывался, не смог вспомнить, узнать эту «помятую шляпу», лежавшую на бескрайних водах, и попросил объехать ее кругом. Он помнил только заходившее солнце… и наконец различил тот самый берег, узкую полоску песчаного пляжа. Открылся знакомый вид на гору с охристой вершиной и на развалины особняка, а вернее — на его остов, выделявшийся среди камней и растительности искусственно прямой светлой полоской.
— Здесь! — Он узнал. Он испытал в этот миг только радость скорого спасения, освобождения от чар. Никакой щемящей тоски, никакой ностальгии.
Радовался только Александр Брянов. Но радовался не долго. Стоило катеру мягко ткнуться в песок, как он внезапно опомнился.
Поначалу он не поверил, что надежды нет…
Он выпрыгнул в мелкую воду, замочив брюки, хотя закатал их до колен, вышел на берег и растерянно огляделся.
Это было здесь.
Тот самый песок… те же, только тише, волны… охристая гора… остов особняка…
Он не увидел только светлой фигурки вдали… и как будто только ее одной, той приближавшейся фигурки, не хватало, чтобы теперь вспомнить главное — в этот день главное.
Он невольно нагнулся, собрал горсть сухого песка и, выпрямившись, стал отрешенно смотреть на струйку, выскользнувшую вниз из кулака.
Он совершенно не помнил, где находился подземный лабиринт лаборатории и ее особо секретный отсек.
Почему?
Бессильно опустившись на песок, он попытался собраться с мыслями.
Владелец катера, из каких-то своих опасений до сих пор и вправду не спускавший с него глаз, теперь, заметив его растерянность, отвернулся в сторону моря и стал выискивать какие-то опасности там.
Он же, спохватившись, стал насвистывать «На сопках Маньчжурии» — здесь приходилось беспрерывно напоминать о себе, любым доступным сигналом.
Почему теперь, когда он получил в распоряжение все ориентиры, все возможные «ключи-индукторы», память Пауля Риттера, который всерьез намеревался «все взорвать», стала решительно отказывать?
И почему «все взорвать»? Значит, Пауль Риттер сначала забрался в эту дьявольскую дыру, взбаламутил ее, а потом сам испугался, осознал?.. Разочаровался в «спонсорах»? Разоблачил их, раскрыл истинные намерения?.. Сюжет, знакомый со времен доктора Фауста…
Пауль Риттер опять молчал, хранил свою военную тайну. Непонятным, совсем загадочным казался он Александру Брянову человеком: он делился своими самыми сокровенным воспоминаниями, а свои ежедневные «рабочие» впечатления, которых должно было накопиться, что называется, выше крыши, как-то умудрился припрятать. Брянову даже показалось — и он на миг испугался такой версии, — что на самом деле никакого Пауля Риттера не было и в помине, а существовала некая «группа товарищей», из которых кто-то имел доступ в лабиринт, а кто-то нет, и каким-то образом были закодированы фрагменты памяти разных людей.
Он отказался от этой версии.
Пауль Риттер попросил Элизу набрать код, который можно было раскрыть только посредством неких «ностальгических картин». Это — во-первых.
Во-вторых, вирус «записывал» только информацию, полученную через органы чувств: зрение, слух и все остальные… и, может быть, возникающие при этом эмоциональные реакции, но — не проявления воли, не стремление к некой искомой цели.
Брянов вновь пришел к выводу, что замыслы Пауля Риттера он отнюдь не вспоминал, а просто догадывался о них своими силами.
Значит, Пауль Риттер рассчитывал на два варианта будущего. Первый: если не удастся одна попытка «все взорвать», то он когда-нибудь вернется сам и довершит дело. Второй: в случае его гибели дело довершит кто-то другой,
