пробормотала я, но все же послушно захватила бутылку и вазу с фруктами в спальню.
Там определила их на журнальный столик и достала из буфета два бокала. На глаза попались две чайные фарфоровые пары, и я, подумав об Изольде, неожиданно заревела.
— Что такое? — испугался Жан. — Я что-то сказал не то?
— Нет, просто… Это подарок Изольды, — показала я на чашки и продолжила реветь.
Жан кинулся открывать бутылку, но получалось у него неловко, и ему пришлось бегать на кухню за полотенцем. Не знаю, отчего он сразу не взял его, но я была слишком занята своей тоской и льющимися в связи с нею слезами и не могла ему подсказать. Наконец он подсунул к самому моему рту наполненный искрящимся напитком бокал.
— Пей!
Я выпила. Он тоже. Мы не чокались. Для меня это был не праздник, а поминки, а в этом случае не чокаются.
— Ну как? — Жан меня обнял за плечи. — Отпустило?
— Вроде.
Я посмотрела в его добрые глаза, и с этого момента мое тело мне не принадлежало.
* * *
— Хочу мороженое.
— На улице всего пятнадцать градусов, а в квартирах не топят.
— Хочу мороженое.
— Мы ели недавно.
— Хочу мороженое!
Мы лежали в постели уже два часа. Не то чтобы этого было достаточно, чтобы испытывать дикий голод (который все равно бы никто не решил утолять одними лишь лакомствами), просто иногда мне в голову что-то ударяет, и… я вдруг хочу мороженое. Или пирожное. Или тортик. Я все-таки девочка!
— Ладно, принцесса, для тебя все что угодно! — наконец до него дошло, что он обязан исполнять при мне роль рыцаря, и Жан, поднявшись, начал одеваться. — Какое тебе купить?
— Хм… вкусное!
— Это понятно, а еще предпочтения будут?
— Хм…
— Так, если ты скажешь «холодное» или «из молока», я тебя прибью!
Я прыснула.
— Тогда из сливок!
— О, это будет подороже! Ну ладно, найдем! Такими задачами нас не напугаешь!
Напутствуя себя таким образом, Жан обулся и вышел из квартиры. Я тоже поднялась, но с тем чтобы прибраться: стыдно перед бойфрендом, в его квартире явно было чище и уютнее. Затем вспомнила, что за те дни, что я провела в больнице, никто не выносил мусор, а сегодня я умудрилась вообще туда ни разу не заглянуть, поэтому похромала на кухню. Так, все эти пластиковые емкости, оставшиеся от трапезы, тоже нужно вынести. Открыв дверцу под мойкой, я прибалдела от запаха. М-да, я ведь на днях чистила рыбу… Хорошо, что Жан ни разу туда не заглянул.
Я завязала мусорный мешок, обулась, закрыла дверь и похромала к лифту: слава богу, его успели починить.
Возвращаясь от баков, я заметила кое-что: ядовито-зеленая подъездная дверь еще издалека бросалась в глаза. Зачем ее красить так ярко? Помню, когда я вышла утром из такси и подошла к подъезду, то дверь открылась мне навстречу, едва не попав мне в лоб: выходили соседи. Я заметила, что она какая-то не такая, но не было ни времени, ни моральных сил ее разглядывать, тем более парадная меня приветствовала как никогда горящими лампочками, и я поспешила домой. А сейчас я затормозила перед дверью и погладила ее рукой: краска давно засохла. Как Жан сумел определить, что дверь покрасили, пока я была в больнице, если не знал толком, где я живу? Видимо, просто предположил по цвету, ведь он яркий, через год уже будет не такой…
Через год, но не через пару дней! Как он узнал, что это сделано, пока я была в больнице? Иначе это была бы не новость!
Когда я вернулась в квартиру, странности не закончились. Мне позвонила Наташка.
— Тебя навестить сегодня? Или ты уже дома?
— Я уже дома. Меня утром выгнали, мол, нечего симулировать! — пошутила я. — Как экзамен?
— Прекрасно, всем автоматом поставили. Даже тебе, хоть тебя и не было.
— Жаль, что меня не было…
— Ничего, зачетку принесешь, и он проставит. Правда нам всем он спьяну поставил, но ничего, скажешь, что ты тоже была на экзамене, просто зачетку забыла дома. И «напомнишь», как вы договорились, что ты к нему подойдешь потом…
— М-да, помню я, как он пьяным на лекции пришел и рассказывал о Дионисе… Какое попадание!
— Он специально это сделал, чтобы быть в образе, — рассмеялась Наташка. — Ну ладно, вуз — это дело третье, ты мне про личное расскажи. Как так получилось? Ты же отшила его.
— Кого? — не поняла я. Однако в этот момент снова неприятно засосало под ложечкой.
— Ну парня этого из кафе! Как его?.. Павел вроде.
— А, припоминаю. Но при чем тут он?
— Как это при чем? — захохотала Наташка. — Ты думала, я не узнаю его?
— Кого?!
— Павла!
Давление подскочило. Лицу стало жарко. Следом стало гореть в груди. Волосы зашевелились. Нет, нет… Она разыгрывает меня!
— Я встречаюсь с Жаном, Наташа, ты путаешь! Он вовсе не похож на того уродливого очкастого ботаника из кафе!
— Да, очков-то у него уже нет, но это он! Ты что, забыла, как он выглядит? Он к тебе опять потом подошел, что ли? Где вы пересеклись-то?
— В усадьбе, — тут же ответила я, но после этого, поняв сказанное, села прямо на пол, потому что ноги меня уже не держали. — Это совпадение, — зачем-то произнесла я.
— Ага, совпадение, как же. Он подстерегал тебя там и снова с тобой познакомился. Только очки снял. Думал, без очков прокатит. Лошара, — заржала подружка. — Хотя, — тут же вспомнила она, — с тобой почему-то прокатило. У тебя действительно настолько плохая память на лица? Как ты меня-то узнаешь на улице? По одежде, что ли? Как эта, как ее… Блин, вертится на языке… Фильм еще такой с ней был, где она по галстуку определяла… Мила, как ее?
— Наташ, остановись! — Про Милу Йовович мне было неинтересно сейчас. — Это совсем другой человек! При чем тут очки? Лицо другое. Красивое. Волосы другие. Помытые! Он весь ухоженный и импозантный!
— Э-э, как у тебя крышу снесло… Совсем зачахла ты, мадам, без мужика. Что ж с нами не так? Я себе маньяка нашла, который нас обеих едва не угробил. Ты себе…
— Я нашла себе нормального!! — заорала я что есть силы.
— О, погоди, — совсем не смутилась та от моего крика. — Я докажу тебе. Знаешь, когда человек влюбляется, он будто… как бы это… под мороком ходит. Это бабушкино выражение. Это как в розовых очках, наверно. Но она всегда так говорила про любовь. А вот взгляд со стороны — он очень важен в таких вещах!
— Твой, что ли, взгляд? — язвительно
