острее в разы, словно природа ее другой сущности, соединяясь с человеческим «я», удваивала эффект.
Соланж застонала от удовольствия, наслаждаясь трением кожи, близостью тел, единением, прежде ей неизведанным.
Каждая ласка — как откровение.
Каждый вздох — музыка.
А мужчина, любивший ее, — волшебство большее, чем перевертыши.
— Если у нас родится ребенок, — вдруг выдохнула Соланж, — кем он будет, медведем или лисой?
Кайл, опешивший от такого вопроса, ткнулся носом ей в подбородок.
— Другого времени для такого вопроса ты, конечно же, не нашла? — Защекотал своими губами ей кожу.
— Время самое подходящее, — отозвалась она, чуть смутившись.
И мужчина внимательно посмотрел на нее.
— Хочешь сказать… — Она молча кивнула. — Когда?
— Весной. Марта уверена, что у нас будет мальчик!
Кайл откинулся на подушку, лыбясь счастливо в потолок.
— Сын? Не верится даже, — прошептал он и тут же схватил ее снова в охапку. — Но откуда ей знать? Вдруг будет девочка?
— Может, и девочка, — улыбнулась Соланж. — Но Марта сказала: «Господин слишком сильно и часто вас любит, моя госпожа, а от этого только мальчишки родятся», — сымитировала Соланж голос старой служанки. — Люби меня меньше — и появится дочь! — Погладила его по лицу.
Они, между тем, улыбались, глядя друг другу в глаза.
— Меньше не получается, — будто бы с сожалением вздохнул Кайл, но тут же добавил: — Так и быть, пусть будут мальчишки! — И щекоча принялся целовать ей живот, грудь и ноги, а Соланж отзывалась на ласку с готовностью и любовью.
Через час их пришла будить Дейра, служанка Соланж, и краснела маковым цветом, зная прекрасно, чем только что занимались хозяева. К слову, Кайла тут же выставили за дверь, велев одеваться в соседней комнате, а над Соланж начали колдовать несколько девушек сразу… Обмыли, натерли тело розовым маслом и одели в тонкую тунику, искусно украшенную ажурными кружевами местной работы, на голову возложили венок из полевых цветов — и повели к океану.
Уже на взгорье, плавно спускавшемся прямо к воде, к ней подвели одетого столь же причудливо Кайла. Сплели их руки лозой и повели к воде…
Все это время шетлендцы-перевертыши, составлявшие их общину на Вайле, пели тихую, завораживающую мелодией песню, слов которой ни Кайл, ни Соланж не понимали. Они в принципе поначалу скептически отнеслись к обряду «принятия», как называли его местные жители. «Чтобы сделаться частью этого края, Острова должны вас принять, а для этого нужно назвать воде и земле свои имена», — так им сказали.
Осень уже вступила в права, и вода в океане была обжигающе ледяной. Впрочем, в этих местах она редко бывала другой… Но влюбленные смело вошли в воду по пояс. Их научили, что говорить, и Соланж первой прокричала кружившим над водной стихией притихшим вдруг чайкам:
— Мое имя Соланж Саутгемптон, в девичестве Дюбуа, и я обещаю, что стану хранительницей земли и моих соплеменников, доверивших мне свою жизнь. Клянусь поступать справедливо и верно, чего бы мне это ни стоило! И любить мужа… — добавила тише, — все дни своей жизни. До последнего вздоха!
— Мое имя Кайл Ризли, граф Саутгемптон, и я обещаю… — ее муж стиснул пальцы Соланж, — сделать счастливыми эту женщину и детей, что родятся у нас. И подарить мир и покой каждому человеку, ступившему на наш остров с чистым сердцем и открытой душой!
После этого они целовались прямо в воде, долго и страстно, не в силах разомкнуть губ, а когда вышли на берег, были встречены радостными объятиями.
И люди потянулись к накрытым столам…
Вот только Кайла с Соланж не было среди них: взявшись за руки, они бежали вдоль берега до тех пор, пока рядом не остался лишь ветер и чайки над головой, а потом, обратившись, лиса и медведь долго резвились, гоняя тюленей и выдр.
Их счастье казалось таким же глубоким как океан.
И столь же бескрайним.
Конец
