подробно описала, зачем и для чего искала беднягу следователя. Все дело было в его крови… в его роде, где когда-то давным-давно мелькнул и пропал один-единственный абсолют. Там же, в дневнике, на последней странице он нашел и список имен, большинство из которых было зачеркнуто. И там же, на соседнем листе, он увидел свою собственную фамилию, обведенную в красный кружочек. А подписан дневник был тем самым именем, которое и так тебе прекрасно известно: девушку звали Ванесса ан Торано.
У ректора на скулах загуляли желваки, но Ларун так же спокойно отвел взгляд и, глотнув еще вина, продолжил:
— Тот лист следователь сжег, поддавшись первому порыву и испугавшись, что участие в сомнительной авантюре, которую задумала и осуществила девчонка, скверно отразится на его репутации. Однако чуть позже, когда стало известно о гибели мальчика, он, будучи неплохим следователем, все же полез копаться в причинах. И это копание снова привело его к отцу девушки, который поначалу не захотел ничего слушать, а потом все же внял предоставленным доказательствам и предложил, если помнишь, выбор.
— Деньги тебя не устроили, — медленно, тщательно подбирая слова и не сводя глаз с сидящего напротив мага, проговорил ректор. — Ты не собирался молчать о том, что мой внук жив, а встал на мою сторону только после того, как император подписал особый указ.
— Да, — пьяно улыбнулся Вихрь. — Так было надежнее всего. Раз уж я должен был подделывать доказательства, фабриковать сразу два дела и водить за нос собственного брата, то лучше уж делать это под прикрытием императора, чем просто ради того, чтобы уберечь мальчишку, которого я и сыном-то не мог назвать.
— Ты долго держался от него в стороне…
— Поначалу мне было не до него. В ту ночь я был пьян. Я вообще не собирался заводить детей раньше определенного возраста. К тому же меня обвели вокруг пальца. Опоили. Использовали. О его рождении мне вообще никто не собирался сообщать. Я был нужен всего лишь как производитель… породистый кобель, который очень удачно подвернулся под руку…
В уголках рта Ларуна пролегли горькие складки.
— Поэтому я не стремился его увидеть и легко подписал все требования, которые выдвинул император. Абсолют так абсолют… Я был готов хранить эту тайну до конца своих дней. Вдали от него. Тем более у меня были и свои заботы. Пять лет я потратил только на то, чтобы грамотно обыграть свой выход из-под плотной опеки брата. Из ИСБ, если помнишь, просто так не уходят…
— Поэтому ты попросил моей помощи и оставил Нормана с носом, и твой брат до сих пор иногда кривится, если кто-то случайно упоминает твое имя.
— Что мне было делать? Рано или поздно он бы докопался до истины. Он и так после того случая начал пристально следить за моими отчетами. Ни куча реально раскрытых дел, ни репутация, ни связи его не убедили, поэтому мне пришлось подать в отставку. И я подумал, что раз уж мы и так с тобой повязаны, то почему бы не уйти к тебе. Тем более у мальчишки проснулся-таки дар, ему требовался хороший наставник, и я сказал себе: почему нет? Заодно взгляну, какого сына смог бы воспитать.
— И что ты решил? — сузив глаза, поинтересовался эрт Торано.
— Сначала, когда я его только увидел, то подумал, что мальчишка совсем на нее не похож. Да и со мной сходства практически не просматривалось, так что я даже усомнился, что в том дневнике была написана правда. Но по мере того как он рос…
Ларун ненадолго задумался.
— Знаешь, со временем в нем стало проявляться так много знакомых черточек… так много того, что мне понравилось… Я ведь семью так и не завел. Все ждал чего-то. Считал, что лучше быть одному, чем ошибиться снова. Но с годами досада на ту девочку все-таки поутихла. Да и какая разница, кто и для чего зачал мальчишку? Главное, каким он стал, каким вырос, во что верил, какие принципы проповедовал и как держал себя с тобой и даже со мной. Однажды я осознал, что родственность душ необязательно связана с кровными узами. Но когда есть и то и то, от родной души грех отказываться. Точно так же как грех винить ее в чужих ошибках. Линнель… таким мальчишкой любой отец мог бы гордиться. Так что вскоре я пожалел, что так много времени потратил впустую. А потом поймал себя на мысли, что был бы счастлив, если бы у меня и правда когда-нибудь вырос такой замечательный сын.
Он ненадолго замолчал, давая другу переварить не слишком приятные известия, а когда у того на скулах перестали играть желваки, совершенно обыденным голосом поинтересовался:
— Ну что? Как тебе моя история?
Эрт Торано помрачнел, как грозовая туча, а потом тяжело вздохнул, качнул головой и устало бросил:
— Иди проспись. У этой истории нет ни одного доказательства, а на твою пьяную болтовню я имею полное право не обращать внимания.
— И правда, — легко согласился Ларун и, пошатнувшись, поднялся на ноги. — У тебя и так много дел, а я тебя своими бреднями утомляю. До завтра, Тор. Спасибо, что выслушал.
— До завтра, — эхом отозвался ректор, глядя, как старый друг нетвердой походкой идет к выходу. А спустя пару минут после того, как за ним закрылась дверь, эрт Торано вдруг тихо, но прочувствованно выругался, не сразу заметив, что потайная дверь в его кабинет приоткрыта, и оттуда на него очень внимательно смотрит Ник Линнель. Тот самый юноша, прошлое и будущее которого они так вольно сейчас обсуждали.
— Зайди, — махнул рукой эрт Торано и, еще раз ругнувшись напоследок, указал «племяннику» на стул. — Я выполнил свое обещание?
— Даже с избытком, — дернул щекой Ник, но это была единственная эмоция, которую он себе позволил. — Теперь ты и от меня потребуешь магической клятвы?
— Зачем? Ты парень благоразумный. Магический контракт не разрешает мне разговаривать с тобой на некоторые темы открыто, однако за то, что ты увидел, услышал или узнал сам, я уже не отвечаю.
— Тогда почему ругался? Считаешь, Ларун больше не сможет выполнять свои обязанности?
— А ты хочешь, чтобы я его уволил? — остро взглянул на парня ректор.
Линнель подумал и мотнул головой.
— Напротив, он — лучший наставник, о котором только можно мечтать. Я считал это и год назад, и все десять. Да и сейчас мое мнение не изменилось. Но мне нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что он сказал, и осознать, насколько же мало в моей прежней жизни было правды и насколько много вещей, которых
