— Ну хорошо, — не утерпел я, — оставим древнюю историю, хотя и тогда Ганза, на мой взгляд, была не такой уж мирной. Ну, а вторая мировая война? Что, тоже воевали, лишь защищая себя?
Хозяин лавки серьезно посмотрел на меня и сказал:
— Теперь я понял, откуда вы. Вы русский, не так ли?
— Да, русский, из Москвы.
— Видите ли, — помолчав, ответил Нетцер, — ту войну развязали не мы, не ганзейцы. Ее породила ужасная смесь баварского экстремистского духа с прусской военной машиной. А мы...
— А вы строили для этой машины военный флот, самолеты, растили солдат, — вставил я.
— Послушайте, не надо об этой войне! — с досадой произнес хозяин и замолчал. Я поднялся из-за стола. Нетцер тоже встал.
— Да, это было ужасное, трагическое время, — задумчиво проговорил он. — Важно, чтобы современное поколение о нем помнило. Чтобы не забыли. Чтобы не дали им забыть...
Я пошел к выходу, Нетцер вдруг взял меня за руку:
— Знаете, и все-таки я уверен: большинство немцев помнит и не желает повторения. Не так давно у нас по телевизору показывали четырехсерийный американский фильм «Холокост» об истреблении евреев в нацистской Германии. Страшный фильм! И хотя определенные круги всеми силами пытались помешать его закупке, хотя была долгая и ожесточенная дискуссия, показывать или нет, хотя и отвели для него третий канал и показывали в девять часов вечера, но все-таки продемонстрировали все четыре серии. После каждой части устраивали обсуждение, а один из очевидцев на вопрос, действительно ли все было так ужасно, ответил миллионам телезрителей: «Было гораздо ужаснее». Семнадцатилетняя школьница наг; Гамбурга написала в журнал письмо: «Я плакала, плакала, плакала...» И письмо это опубликовали! Да как его можно было не публиковать! — воскликнул старик, точно возражая самому себе. — Уже сегодня во многих городах существуют разветвленные фашистские организации! А мой знакомый еврей, бывший узник концлагеря, регулярно получает к Новому году открытки с надписью: «С Новым годом в газовой камере! НСДАП».
У самых дверей Нетцер сказал:
— У меня погибли отец и два брата. Сам я был летчиком. Меня сбили, и я три с половиной года пробыл в плену. Но я никогда не был нацистом!
Через несколько дней после этого разговора по телевидению показывали фильм-репортаж о суде в Кельне над тремя нацистами, которые отправляли еврейских детей из оккупированной Франции в немецкие концлагеря Тон передачи был как бы объективистский. Мол, смотрите, какие различные точки зрения существуют в народе: одни ужасаются совершенными злодеяниями, другие заявляют, что знать ничего не знали, не знают и не хотят знать, третьи требуют, чтобы «прекратили все это издевательство» и оставили в покое «пожилых, уважаемых людей» (один из преступников был бургомистром в небольшом баварском городке). Но, судя по тем вопросам, которые журналисты задавали участникам фильма, по той настойчивости, с которой пытались они привлечь внимание общественности к событиям почти сорокалетней давности, по тем страшным фотографиям, которые они показывали, можно было понять: едва ли создатели телефильма принадлежали к числу тех, кто призывает прекратить преследование нацистов и забыть об их преступлениях.
«Вильком-Хёфт»
Километрах в двадцати от Гамбурга, вниз по Эльбе, есть городок Шулау. Место это называется «Вильком-Хёфт». Под разноцветными зонтиками гамбуржцы и туристы сидят за столиками прямо на набережной, за чашкой кофе или кружкой пива, и приветствуют корабли различных стран. Это летом.
Когда я приехал в Шулау, пристань была пустынной. Густой туман с ночи осел на Гамбург, срезал островерхие конусы его соборов, растворил очертания берегов Альстера, холодной испариной выступил на траве и листьях деревьев.
Ежась от холода, я клял себя за то, что отправился в это неприветливое место.
Время было неуютным во многих отношениях. Определенные круги в Западной Германии развернули антисоветскую кампанию, правая шпрингеровская печать, большей частью обосновавшаяся именно в Гамбурге, чуть ли не ежедневно публиковала провокационные материалы, призывавшие западных немцев поддержать «твердую линию президента Картера», требовавшие от социал-демократического правительства «дать решительный отпор агрессивной политике Советов», бойкотировать Олимпийские игры в Москве. Над ФРГ уже маячили зловещие контуры крылатых ракет с нейтронными боеголовками, которые в декабре прошлого года НАТО решило разместить на территории Западной Европы.
В полупустом ресторане, куда я зашел пообедать, за одним из столиков расположилась компания молодых людей. Их разговор сразу привлек мое внимание
— А я тебе говорю, что это глупо! — громко говорил один из них. — Разве может Москва оценить иначе, чем вызов, размещение американских ракет поблизости от своих жизненно важных центров?! Ты думаешь, Пауль, что русские будут спокойно на это реагировать? Или, может, это заставит их сократить собственное вооружение? Чепуха!
— Черт возьми, я наконец хочу чувствовать себя в безопасности, — горячился Пауль. — Не надо все-таки забывать, что Германия — великая держава. Экономически она намного сильнее Франции или Англии. Так почему же в военной области мы должны быть хлюпиками? Почему французы или англичане могут чувствовать себя спокойнее, чем мы, немцы? Короче, я за американские ракеты. Пока они размещены на нашей территории, я могу быть спокоен, что к нам никто не сунется.
— Как раз наоборот! Неужели ты не понимаешь, что присутствие на нашей земле этих ракет не защищает нас, а может притянуть ядерную войну в Германию? Наши шансы выжить в таком случае будут практически равны нулю. Американцам же плевать на нас и на то, чего мы достигли. Они неоднократно заявляли, что готовы пожертвовать территорией своих союзников, лишь бы не была затронута их собственная страна.
— Ты что, хочешь играть с русскими в разрядку? Да что у нас может быть с ними общего?! — возмущался Пауль. — У них плановая экономика, у нас, слава богу, свободная. Какие выгоды мы можем извлечь из сотрудничества с ними?
— Тысячи рабочих мест, например, — возразил ему оппонент.
— Чего?
— Если мы перестанем торговать с Востоком, тысячи немецких рабочих останутся без работы. Да и потом, откуда ты взял, что у них там так уж плохо? Ты что, был на Востоке?
— Нет, не был. Но я умею читать и каждый день, между прочим, читаю газеты.
— Про «вампира из Заксенхаузена», который пил кровь у школьниц?
Речь шла об очередной скандальной «сенсации», сфабрикованной шпрингеровской газетой «Бильд», которая целую неделю занимала первые ее полосы.
— Ты рассуждаешь как коммунист, — гневно объявил Пауль, используя, видимо, последний «довод».
— Какой я коммунист?! Просто я не хочу верить газетам, тем более таким, которые читаешь ты.
— А я хочу, чтобы Германия поддержала призыв Картера и прекратила отношения с русскими, чтобы немецкие спортсмены...
Конца фразы я не расслышал, так как за окном зазвучала громкая музыка. Я был поражен. Не может быть! Гимн Советского Союза?!
Я выбежал на пристань. Первое, что я увидел, был красный стяг на флагштоке. А там, в тумане, на Эльбе медленно росло и надвигалось что-то громадное, могучее, бесшумное...
В Гамбургский порт входил советский танкер.
«Уважаемые советские гости! Добро пожаловать в вольный ганзейский город Гамбург!..» — на русском языке начал читать диктор.
Я вспомнил, что нахожусь в Вильком-Хёфте — месте, где встречают корабли...
Юрий Симонов
О сенняя поездка прошлого года по Алтаю осталась меня в памяти как беспрерывный, перетекающий изо дня в день спор. Два моих спутника спорили в вагоне поезда и в самолете, на пыльных алтайских проселках, продираясь сквозь бурелом горно-таежного бездорожья, на лесосеках, в тихих вечерних кабинетах, где сизым облаком плыл табачный дым. Они говорили, говорили, говорили — и все об одном, о кедре. Рубить ли кедр, и где и как рубить, как вывозить, использовать, перерабатывать... Впрочем, рубить ли — решено давным-давно. Рубить, конечно же, рубить — зачем такому «кубатуристому» дереву, если оно уже не плодоносит, сохнуть, вываливаться в бурелом и захламлять тайгу гниющими стволами, когда страна нуждается в хорошей древесине? Спорят сегодня о методах эксплуатации кедровников. Пытаясь вникнуть в смысл лесной терминологии, в узкопрофессиональные, казалось бы, вопросы, не вдруг поймешь, что разговор в конечном счете идет о совести, человечности, о государственном подходе к делу.
— «Узкие ленты» везде признаны как прогрессивный способ рубки. Объем древесины, получаемой с гектара, прежний, но при этом сохраняется нетронутым подрост и молодняк...