Вильям почесал в затылке, глядя на мои абстрактные наброски.
— Понятия не имею.
Норберт глянул в нашу сторону, фыркнул, пробормотал «не бывает» и снова склонился над своей игрой.
Ага, не бывает. Ни зверей этих странных, ни вещих снов — кто я вообще такая, чтобы видеть вещие сны, героиня глупой старой сказки? — ни песенок о белых волках. Как там пелось? «Все, что есть — оставим людям, все что было — не отнять»...
Эти слова я запомнила, они не ускользали из памяти, как образ чудного существа. Мне удалось записать их там же, на полях, и показать Вильяму. Тот покачал головой — «не знаю», но напел их со второго раза правильно, интуицией подобрав мотив, как он всегда и делал. Норберт нас не слушал, поглощенный точками и крестиками.
Дурные дела творятся. Дурные-шмурные, как сказал бы Нори. Непонятные.
Нетерпеливо ерзая на месте, я дождалась-таки конца уроков. Сосредоточиться на учебе не выходило никак, учителя после собрания у госпожи Матильды били рекорды рассеянности. Надо было бежать на встречу с Рэном, но я решила, что на голодный желудок слушать его гениальные идеи не в состоянии, так что мы отправились в столовую.
Столовая в Мастерской огромная, рассчитана она как минимум на вдвое большее число учеников, чем тут обретается сейчас. Гигантские дубовые столы, такие же скамьи, пыльные гобелены на стенах. Видимо, когда-то они изображали деяния великих магов прошлого, но со временем протерлись почти до основы, и рисунок было уже не разобрать: так, виднеется что-то непонятное, то ли рука с посохом, то ли конский хвост. Под высоким потолком кружилась стая магических огоньков. Вообще-то их полагалось создавать только к ужину, при дневном свете необходимости в волшебных светлячках нет; но дежурным по столовой обычно ужасно лень развоплощать их после закрытия столовой и творить следующим вечером заново. Поэтому разноцветные сияющие шарики оттенком от белоснежного до темно-оранжевого вились над головами учеников, иногда залетая в тарелки и кружки. От них привычно отмахивались.
Мы с приятелями взяли по порции лукового супа и тушеного мяса с картошкой и уселись в углу. Столовая возбужденно жужжала. Первой темой разговоров было появление «нового гостя Мастерской». Ученики делали ставки, будут ли теперь подобные гости появляться с интервалом в пару дней, и если будут, то какого цвета волосы будут у следующего. Общественное мнение сходилось на рыжине. Я вспомнила про Рэна и едва не фыркнула в тарелку с супом.
На втором месте была тема «что же случилось с профессорами». Тут мнения разделились, реалисты считали, что учителям урезали плату за работу, а пессимисты – что Мастерскую сокращают, переформируют и соединяют со Светлой Семинарией, поэтому можно уже паковать сумки, если мы не хотим к лету хором петь гимны во славу Десяти Богов.
Вилли, как самый умный, стоял за первую версию, Норберт, как авантюрист, за вторую – ибо наш неугомонный приятель всегда приветствует любые приключения, кроме голодовки. Я же приуныла, ковыряясь вилкой в разваренных картофелинах. Что же нашим профессорам наговорили там, на собрании? Может, нарочно припугнули, чтобы подействовало посильнее? Не исключено. Может, рассказать все ребятам? Две головы (наши с Рэном) хорошо, а четыре — явно лучше. Хотя, с другой стороны, так если и будут проблемы, то у меня одной — за глупость и за слежку, а ребят вовлекать не след.
— Нори, Вилли, я хотела сказать...
– Ты доедать не будешь? – перебил меня Нори, косясь на мою тарелку. – Может, тогда мне отда... Оо!
Удивленный вздох относился явно не к еде, еда сегодня ничем особым не блистала, поэтому я подняла голову и проследила за взглядом Норберта. Ну да, конечно, вспомнишь гоблина, жди его к ужину... Троица «появись-в-Пристани-и-поставь-всех-на-уши» тут как тут.
Ланс, как всегда, непробиваемо спокойный, словно памятник самому себе. Лиарра, как всегда, с горделивым видом, словно здесь случайно, а вообще следует на королевский бал. И третий. Тот самый Зелль? Тощий, мелкий, не выше меня (а я далеко не дылда, что бы ни бурчал по этому поводу Нори), если бы встретила в коридоре — спутала бы с учеником. Одежда черная, неприметная, темные волосы подстрижены странными неровными прядями, узкие глаза внимательно и цепко шарят по залу, словно ищут кого-то. Ох, как бы не Ворона под маскировкой. Я с независимым видом сунула в рот картофелину целиком и едва ей не подавилась.
Трое сели за стол в углу. Неудачное место, не подслушать... Тьфу на тебя, Нэк, теперь так всю жизнь подслушивать и будем? Этак впору уходить из Мастерской, в королевские слухачи-нюхачи наниматься!
Тут в столовую всыпались старшеклассники. Выяснилось, что визги и писки с утра были вовсе не по поводу гипотетических красавцев, а потому, что у кабинета госпожи Матильды как раз вешали объявление: комендантский час для учеников переносится с полуночи на десять часов вечера. Народ, естественно, вознегодовал. В кабаках самое веселье, на набережной с наступлением лета салюты пускать будут, – а мы по общежитиям сиди?
Почему-то эта новость меня словно подтолкнула. Хоть я и не любительница кабаков и полночных гуляний; но, гоблин подери, нечестно лишать нас свободы из-за какого-то давно прокисшего мага, который зачем-то приперся в нашу Пристань! А если три могучих геройских героя, которые как раз наш супчик уписывают, не в силах с ним справиться – то мы и сами под Реиными небесами! В скольких дюжинах приключенческих книг ситуацию спасают самые незаметные и робкие? То-то и оно. А ребятам потом расскажу, когда все уже получится.
Я поставила тарелку перед Нори и решительно вскочила со скамьи.
– Убегаю. Дело есть, – кратко сообщила я приятелям.
– На свиданку-швиданку, небось? – хихикнул Норберт, за что тут же получил подзатыльник. – Ай! А чего тебе далеко бегать, вон твой сидит, даже, гляди, двое теперь. Есть из чего выбирать.
Гад. Ну держись, ехидна лесная.
– А зачем выбирать? – я гордо выпятила грудь. Сидевшие рядом повернулись к нам, почуяв свежую сплетню. – Возьму сразу двоих. Но двоих мне маловато, поэтому сейчас я срочно к Воинской Академии, там обещали еще парочку найти, покрасивей и помускулистей. Буду собирать гарем, как на южных островах – там, говорят, у каждой уважающей себя девы по пятерке мужей!
Я полюбовалась на обалделую физиономию Нори и припечатала:
– А тебя, мелкий, я в гарем не приглашу! И не надейся.
На улице было почти жарко — лето все ближе, с ним и экзамены. Потрепав Львиную Дверь по гриве (на удачу), я остановилась за воротами, подставив лицо солнцу и блаженно прикрыв глаза...
И меня тут же дернули за рукав. Ни минуты покоя! Если это Норберт – придушу и скажу, что так и было.
Но это оказался мальчишка лет от силы десяти. Лохматый, голубоглазый, веснушчатый настолько, что по сравнению с ним Рэн блистал аристократической бледностью и чистотой лица; кажется, веснушки были даже на ушах. В волосы воткнуто замызганное белое перо, перевязанное какой-то веревочкой, выражение лица ошалевшее от собственной наглости.
– Э-э... мэм. Не подскажете...
Я только глазами захлопала. Вряд ли он из покупателей наших амулетов, не припомню такого. А для первоклассника Мастерской, пожалуй, мелковат. Плюс наши первоклассники нахальные, как хагзи, их ничем не смутишь.
Мальчик покраснел так, что веснушки, казалось, вот-вот воспламенятся.
– У вас там гостят такие... гости...
Так-так. Опять двадцать пять по стопам Рэна? Хотя нет, для разбитого (об Лиарру) сердца... Говорят, сейчас рано взрослеют, но не настолько же! И это точно мальчик, не девчонка, то есть, наверное, не к Лансу... Наверное?
– Не подскажете, где они живут? – выпалил, наконец, паренек и зарделся еще больше – хотя больше, казалось бы, невозможно.
– В гостевом домике, направо от конюшни, между малым и большим общежитиями, – машинально ответила я, потом спохватилась — болтливый мой язык, только тайны хранить с таким! – Но тебя все равно не пустят. Днем их там нету, а ночью Львиная Дверь почует, она чужих не любит.
