Прошло немного времени. Во всех палатах установилась прочная тишина, без шепотков и разговоров.
— Здесь, пожалуй, заплату надо, — услышала вдруг Лида над головой.
— А, Надежда Федоровна, — обрадовалась Лида. — Садитесь, отдохните! Какой-то день суматошный...
— Я не устала, но с вами посижу с удовольствием. А день-то как раз обычный, — сказала Надежда Федоровна и села рядом с Лидой. — Первый год работаете?
— Первый.
— Ну, как вам наша школа показалась? — дружелюбные глаза Надежды Федоровны были внимательны и серьезны.
— Интересно... — сказала Лида. — То есть даже замечательно! Только...
— Что? — быстро спросила Надежда Федоровна.
— Человек тут один не понравился... — сказала Лида.
Надежда Федоровна улыбнулась: Лидино признание прозвучало как-то обиженно, по-детски.
— Что за человек? — мягко спросила она. Лида смутилась: ей вдруг показалось неудобным говорить о толстяке географе, которого она совершенно не знает.
Надежда Федоровна все поняла и переспрашивать не стала.
— Да, школа у нас и в самом деле замечательная, — сказала она. — Трудно порой бывает, очень! Нам даже за вредность платят. Но я бы ни за что не согласилась уйти отсюда. Где еще такая возможность бывает: целый год дети в одних руках — и никакого чужого влияния. Иногда страшно становится от сознания собственной власти, — Надежда Федоровна тихонько засмеялась.
Они помолчали. Лиде казалось, что Надежда Федоровна хорошо ее понимает, и ей было приятно чувствовать рядом человека, в котором очень хочется предполагать друга.
V
— Смотрите, Юрка!
— Юрка, Юрка, ур-ра!
— Кидай сюды-ы!
Крики неслись снизу вверх. Задранные до ломоты в затылке головы. Брошенные на землю фуражки. Девчоночьи платки сползли на плечи, а то и наземь. Все с восторгом смотрели на Юрку Косовского.
А он расхаживал по краю крыши школьного здания и спокойно собирал там что-то. Рубашка на животе оттопырилась, снизу казалось, что Юрка очень толстый, толще самого Ирфана, весом которого гордилась вся санаторно-лесная школа.
В это время от замершей в ожидании толпы отделилась девочка и со всех ног бросилась в школу...
Лида заканчивала переписывать на доску слова с пропущенными непроверяемыми гласными, когда в класс ворвалась тоненькая, маленькая кореянка Лена Сюй Фа Чан и, задыхаясь от восторга, крикнула:
— Ли-фин-генна! Косовский на самой-самой верхе!..
— На самом верху, — машинально поправила ее Лида, не отрываясь от доски.
Но тут до нее дошел смысл услышанного, Лида бросила мел и подскочила к девочке:
— Где? На каком еще верху?!
Лена показала тонким пальчиком в потолок, и ее узенькие щелочки глаз почти совсем исчезли.
— На крыше? — упавшим голосом спросила Лида и выбежала из класса.
Она хотела бы немедленно закричать: «Кто ему разрешил?! Ну, погоди!», но в этом крике не было бы ровно никакого смысла: никто никогда никому не разрешает, а нарушения все же случаются, и ежедневно.
Во дворе толпились ребята. «Странно, — подумала Лида. — Моих почти нет, одни первочата».
Косовский поглядел вниз. Сверху Лидия Афиногеновна казалась очень маленькой, нестрашной, и он непринужденно помахал ей рукой.
Лида не знала, что делать. Полезть за ним на чердак? А вдруг он начнет прятаться, убегать да заспешит... Кричать нельзя. Да и что кричать: «Слазь счас же!»?
Прошли две-три томительные минуты, пока Юрка добрался до слухового окна и исчез в его черном квадрате.
У Лиды отлегло от сердца.
— Ну, погоди! — вырвалось у нее.
Через некоторое время на пороге школы показался все тот же Косовский. Малыши так и бросились к нему. А он, сияя гордой улыбкой сильного и щедрого человека, стал выуживать из-за пазухи мячики — черные, красные, из гуттаперчи и вопрошать:
— Чей?
— Мой! — обрадованно отвечал ему кто-нибудь из толпы.
— А этот чей?
— Серегин! Он в изоляторе!..
— Отнести немедленно! А этот чей?
— Мой...
И к Юрке тянулись нетерпеливые руки первочат.
Лида медленно пошла в школу. Проходя мимо облепленного ребятишками Юрки, она сказала негромко:
— Косовский, придешь в класс, когда закончишь свои дела.
— Ладно, — пообещал Юрка.
Лида еще раз посмотрела на всю эту живописную толпу ребят и решительно отправилась к завхозу.
— Федор Иванович! Нужно немедленно закрыть чердак! А то дети... — еще с порога потребовала она.
— Дети, дети, — заворчал завхоз. — Сразу же и кричать...
— Но, Федор Иванович, в какой же школе оставляют чердак открытым?! — возмутилась Лида.
— Замков нет, — сказал завхоз.
— Так забейте!
— Эдак все на свете позабивать придется! — повысил голос завхоз. — Следить надо толком...
Лида не уходила.
Тогда он встал, нехотя взял топор, гвозди и пошел забивать чердак.
Лида плотно прикрыла дверь его каморки.
Она не обиделась на Федора Ивановича. В сущности, он добрый человек. На его плечах вон какое хозяйство! Да и правильно он говорит. Конечно, надо хорошо следить за ребятами, неотлучно быть с ними. Знать каждый их шаг... Но как это сделать?! Двадцать шесть ребят — двадцать шесть самых противоречивых «шагов».
В раздевалке крутилась без дела Сюй Фа Чан, чему-то улыбаясь. Она улыбалась всегда: и на уроке, и во сне, и в столовой. А глаза — полузакрытые, темные... Лида долго не могла привыкнуть к ее улыбке.
— Лена, — окликнула она ее. — Позови Косовского! Чего он медлит?!
— Сицяс! — ответила с готовностью Сюй Фа Чан.
Лида вернулась в класс. Надо кончать это «чердачное» дело. Как педагог, она обязана строго поговорить...
Через несколько минут в дверь постучали. Вошел Юрка. Без страха, но и без вызова: вы пригласили — вот я и пришел.
Лида подошла к нему. Положила руку на худенькое плечо. И... неожиданно даже для самой себя сказала:
— Юра, а ты храбрый мальчик!
Плечо под ее руками заметно распрямилось. Косовский ожидал выговора, а тут — хвалят. Он был самолюбив и в душе считал, что его поступок заслуживает только одобрения. И все-таки от воспитательницы не ожидал признания!
— Но... мне кажется,— продолжала Лида,— ты залез на крышу еще и потому, что захотел покрасоваться, быть выше всех, что ли...
Юрка дернулся.
— Я не права? — мягко спросила Лида. — Ты скажешь, пожалел малышей... Тогда почему тебя не затащишь, когда мы помогаем им собираться в баню?
Косовский опустил голову. — Иди, Юра, подумай.
***
После уроков дежурный воспитатель повел Косовского к директору.
Через полчаса туда же вызвали и Лиду.
В кабинете директора сидели Мария Степановна и завуч. В углу плакал Юрка.
Лида остановилась у двери. Что здесь происходит?
— Проходите, Лидия Аф-финогеновна, — пригласил директор.
Лида уже знала его манеру — разговаривать ласково-ласково, как наркозом усыплять. А потом вдруг — не допускающее возражений директорское решение.
— Юра, — ласково обратился директор к Косовскому. — Выйди.
Мальчик, пряча ото всех лицо, вышел.
— Косовский заявил, что вы похвалили его за вояж по крыше. Мы сказали, что он лжет.
— Зачем вы так?! — вскрикнула Лида. — Почему не спросили у меня?! Он не солгал... Верните его!
Директор искренне удивился.
— Богдан Максимович, — обратился он к завучу. — Вы ставили товарища Петрову в известность, что она несет у-го-лов-ную ответственность за жизнь вверенных ей детей?
— Нет, — глухо ответил завуч. — Это моя ошибка.
— Ну, что вы! — вмешалась Мария Степановна. — В первую очередь я виновата! Лидия Афиногеновна старательный педагог. Мне нужно было чаще делиться с ней опытом... Поймите, товарищи, она же так молода!..
