Резидент свидетельствует - Синицын Елисей

Паасикиви в тот же день, 3 апреля, созвал заседание Государственного Совета, где прибег к поименному голосованию — кто за подписание Договора. Оказалось, что за подписание Договора проголосовали только министры от Демократического Союза народа Финляндии и один от Шведской народной партии. Большинство министров проголосовало против. Несмотря на такой исход голосования, Паасикиви заявил, что он все же присоединяется к предложению министров от ДСНФ и дает согласие на подписание Договора.

Общественность Финляндии сочла это героическим поступком Паасикиви.

4 апреля Кекконен и Сёдерйельм вернулись в Москву, имея на руках необходимые полномочия, а 6 апреля Договор был подписан.

На следующий день после подписания договора, на обеде в честь финляндской делегации, Сталин заявил, что «…этот Договор знаменует собой поворот в отношениях между нашими странами…»

Президент Паасикиви 9 апреля, выступая по радио о подписании Договора, подчеркнул, что «…со стороны Советского Союза в ходе переговоров были проявлены понимание точки зрения Финляндии и желание создать такой Договор, который был бы приемлем и для Финляндии… При его составлении не следовали образцу других стран и Договор составлен с учетом географического положения и особых условий нашей страны». По существу, это был успокоительный ответ всем противникам Договора.

Вскоре после торжественного обеда в Кремле в честь подписания Договора Министерство иностранных дел Советского Союза устроило прием для всех причастных к такому событию с финской и советской стороны, с приглашением дипломатического корпуса.

После краткого выступления В. М олотова и небольшого концерта солистов Большого театра гости разошлись по обширным залам бывшего особняка Морозова. В одном из них я подошел к министру иностранных дел Карлу Энкелю, давнему моему знакомому, чтобы поздравить его с подписанием Договора. Большое количество царских орденов и медалей эффектно украшали его грудь. Я полюбопытствовал, за что Российская Империя пожаловала ему эти знаки отличия. Казалось, он только и ждал этого вопроса. Самым подробным образом он рассказал, когда и по какому поводу царь Николай II награждал его этими орденами. Из его рассказа я понял, а может быть он этого и хотел, что в его лице мы имеем настоящего русофила. Дай-то Бог! Ведь это министр иностранных дел Финляндии. Расставаясь, мы облобызались прямо на глазах у присутствующих, которые с любопытством оглядывали нас.

Представилась возможность поприветствовать и поздравить главу финской делегации на переговорах, премьер-министра Мауно Пеккала, также моим старым знакомым.

Встретился я и с членом делегации, первым заместителем председателя парламента Урхо Кекконеном. Он также подтвердил мне впечатление финнов о дружеском расположении Сталина и Молотова к финской делегации. Во время такого разговора к нам подошел первый заместитель министра иностранных дел Андрей Вышинский и, обменявшись приветствиями, предложил бокал красного шампанского и тост за успех переговоров.

В ответ на это Кекконен, изобразив испуганный вид и вполне вроде бы серьезно, спросил:

— Я не стану красным?!

Вышинский мучительно долго искал подходящий ответ и после паузы вымолвил:

— Не бойтесь, вас защитит договор Паасикиви!.. — и весело рассмеялся.

Откровенно говоря, я не понял ответа Вышинского. Что это за договор Паасикиви, о котором он упомянул? Решил разыскать члена советской делегации на переговорах Александра Абрамова, заведующего отделом МИД СССР по Скандинавским странам, с которым часто встречался по работе.

Когда увидел его, попросил рассказать, что это за договор Паасикиви, который они недавно подписали в Кремле. На мой вопрос он улыбнулся и спросил, кто мне говорил о договоре Паасикиви.

— Вышинский, — ответил я.

Тогда Абрамов рассказал следующую историю. В день, когда был подписан Договор, был устроен торжественный обед для участников переговоров. Когда обед подходил к концу, Сталин обратился по старому грузинскому обычаю к самому младшему по возрасту, чтобы узнать его собственное и независимое мнение о только что подписанном Договоре. Младшим по возрасту оказался Кекконен, ему было 47 лет. Сталин спросил его, что думают финны насчет Договора?

Кекконен, чувствуя себя на этом обеде весьма свободно, заявил:

— А разве это Договор? Это же диктат Паасикиви!

— Вот и я говорю это же самое своим товарищам, но они мне не верят, — улыбнувшись сказал Сталин.

Домой с приема возвращался спокойный и удовлетворенный тем, что в заключении Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, заложившем основу мирных добрососедских отношений между нашими странами на долгие годы, вложен труд и советских разведчиков.

Лето 1948 года было жарким и сухим. Таким оно оказалось и для советской разведки. По решению Политбюро разведывательное управление Министерства государственной безопасности СССР и Главное разведывательное управление Министерства обороны СССР были объединены. На их основе создан Комитет информации (КИ), председателем которого стал Вячеслав Михайлович Молотов. Наш начальник разведки П. Ф едотов стал его заместителем.

Осенью того же года П. Ф едотов пригласил меня к себе и сказал, что намерен назначить меня начальником отдела по разведке в Западной Германии с позиций Берлина. Он спросил, есть ли у меня на этот счет замечания.

Я ответил ему, что хотел бы продолжить работу по Скандинавии, где создал резидентуру из разведчиков, подобранных мною по своему методу, и хочется увидеть результаты своих трудов.

Вот, наверное, из-за этой черты характера, — сказал Федотов, — вас и рекомендуют назначить на должность начальника отдела по Германии.

Особенно спорить с начальством вообще не рекомендуется, а в те, слава Богу, далекие годы было и весьма опасно.

Вскоре приказ о моем назначении был подписан Молотовым.

Прощай, Скандинавия!