Рисуя пейзаж, Чюрлёнис остается верен себе – он окружает легендами и такую, казалось бы, реальную природу. Райгардас у Чюрлёниса необычайно тих – не видно ни человека, ни животного, даже птица не пролетит. Долина раскинулась очень широко, но обработанной земли здесь мало – повсюду таинственные болота. Неяркая гамма придает картине какой-то сказочный колорит.
Посмотрим на «Колокольню» из цикла «Весна». Чюрлёнис противопоставляет довольно тяжелую, массивную вертикаль колокольни легким, светлым горизонталям облаков. В картине очень много неба. Благодаря этим хорошо соразмеренным компонентам композиции «Колокольня» создает приподнятое, радостное настроение, а мудрое противопоставление горизонталей и вертикалей позволяет облакам медленно, но уверенно плыть справа налево, все выше в бескрайний простор, откуда доносится ликующий колокольный звон, который пророчит пробуждение земли, возвещает о приходе животворной весны.
Теперь взглянем на «Лес». Казалось бы, лес как лес – черный массив выделяется на серо-голубом фоне неба. Отдельные сосны своими тонкими стволами вытянулись высоко вверх. Вот как будто и все. Но нет. Вспомним «Спокойствие», где остров обратился в зверя. Снова взглянем на «Лес» и увидим, как верхушки сосен превращаются в сказочных королевичей с большими стеклянными глазами. А самая высокая сосна-королевна где-то летает, только шлейф ее одежды развевается по сторонам.
Разве не приходилось вам видеть такое в детстве или позже, когда вы, уже взрослый, шли ночью через лес? А каких только картин не вызывали в нашем воображении заснеженные кусты в лесу или заиндевевшие оконные стекла в избе? Мы видели тут и сверкающие звездочки, и горящие свечи, и ледяные цветы самой причудливой формы. Это и есть цикл Чюрлёниса «Зима», который так любят дети.
Но обычно Чюрлёнис решает пейзаж не с намеками на фантастику, а сразу же создавая сказочно-поэтический образ. Таков его цикл «Город» или «Цветы».
Иногда художник вводит в преображенные своими мечтами пейзажи и человека. Чаще всего это небольшие фигурки, которые сразу превращают все окружающее в монументальное, величественное.
Если чюрлёнисовский «Корабль», плывущий в бездонном небе, находится где-то посередине между реальностью и фантастикой, то и облака стоят где-то «между небом и землей» в прямом и переносном смысле. Тут, как и в «Спокойствии», в «Лесе» и в цикле «Зима», Чюрлёнис метафорически сближает явления, сплавляя воедино различные образы (остров – зверь, сосна – королевна, ледяной узор – свеча). Облака оживают у него в образах человека, кентавра, дракона, корабля.
В ка.ртине «День» снова поэтическая метафора: облака превращаются в какого-то белого «старца» с угрожающе поднятым перстом, а растущие на земле кусты и деревья повторяют его жест.
Пейзаж
Раз мы уже сказали несколько слов о цикле «Зима», то хочется упомянуть и «Лето». На одном листе «Лета» художник использует такое же композиционное решение, как и в картине «День»,- жест «деревьев-ладоней» повторяет белое «облако-ладонь». Тут Чюрлёнису пластически, пожалуй, лучше удалось передать фантастический образ: его не так легко «литературно прочитать», зритель не сразу понимает, что растущие на высокой горе деревья – кипарисы – символизируют пять пальцев таинственной руки. На этом листе «Лета» Чюрлёнис смело – крестом – противопоставляет горизонтали и вертикали, получая неожиданную композицию. Наиболее типичная «чюрлёнисовская сказка» – созданный в 1907 году триптих «Сказка». Сколько таких преданий и легенд сложил наш народ о далеких чудесных замках на неприступных горах, о королевне необычайной красоты, о невинном младенце и всемогущей птице, о призраках смерти с косой в руке.
Триптих так организован, что сначала хочется смотреть на его центр. Он решен наиболее точно с точки зрения и композиции, и колорита, и оригинальности сюжета. Края триптиха более «эскизны», более «сказочны», в то время как центр возвышенно «философичен». Не берусь пересказывать содержание «Сказки». Это мог сделать разве что один из посетителей Второй выставки – литовский крестьянин. Он сказал: «Это сказка. Видишь, люди взбираются на гору искать чудо, думают, что там стоит прекрасная королевна, и кто окажется самым сильным, красивым, умным, того она и выберет. Взошли, а королевны-то и нет, сидит только бедный голый ребятенок – сорвет сейчас пух одуванчика и заплачет».
Известная литовская поэтесса Саломея Нерис, которая горячо любила картины художника и глубоко, тонко интерпретировала их в своей лирике, создала в 1939-1940 годах цикл стихов «Из картин М. К. Чюрлёниса». Писала она эти стихи в то время, когда развязанная фашистами война могла уничтожить (и уничтожила!) миллионы жизней мужчин и женщин, стариков и невинных младенцев. Поэтому для Саломеи Нерис изображенная Чюрлёнисом птица- «черный ужас».
«Ползет большая тень,
Меркнет солнце, вянут цветы.
Страшный вихрь крыльев
Одуванчик белый сдует.
А ребенок все играет.
Несказанно прекрасен
Час земной радости.
Летит черный ужас» *.
* Подстрочный перевод Б. Залесской.
Простой крестьянин «прочел» «Сказку» иначе, чем ее постиг глубокий интеллект поэтессы. Тем и дороги нам картины Чюрлёниса, что они не требуют строгого объяснения, а позволяют каждому, соответственно особенностям его воображения, воссоздать творческий мир художника. К чисто философским произведениям 1907 года следует причислить «Дружбу» и «Мой путь». «Дружба» напоминает раннюю работу Чюрлёниса «Истина» (другое название-«Надежда»). В обоих произведениях художник изображает крупным планом человеческое лицо (это не встретится в его последующем творчестве). Обе фигуры держат в руках «свет», заключающий в себе символический смысл: горящее пламя свечи в «Истине» и сияющее солнце в «Дружбе». На обоих листах Чюрлёнис помещает лицо справа от центра картины, а «свет» – слева. Сходен и их колорит – зеленовато-коричневый с желтым.
На свет в руках «Истины» летят ангелы в длинных одеждах, с нимбами благодати над головами. И все сгорают, погибают и с опаленными крыльями падают вниз, в небытие. Лишь один широко расправил крылья, словно желая задержаться, избегнуть объятий смерти. Ангел у Чюрлёниса, как мы увидим дальше,- символ добра, поэтому, «расшифровывая» эту картину, получим следующее: добро стремится к истине, к надежде и здесь погибает. Или точнее: Чюрлёнис-творец показывает всем свет надежды, истины, чтобы добро могло порадоваться ему, но добро, увы, гибнет.
«Дружбу», произведение более позднее, легче «прочитать» литературно. Вспомним историю его создания. Сестра художника В. Чюрлёните- Каружене, комментируя одно из писем брата, писала: «Б. Вольман, которая внесла столько света, тепла и красоты в жизнь М. К. Чюрлёниса, художник посвятил одно из своих самых светлых произведений – «Дружба».
Часовенка
Но то был лишь первый толчок к созданию ее, и, разумеется, Чюрлёнис вручает пламень дружбы не только своей покровительнице. По тонким чертам, пропорциям, в картине угадывается женщина, получившая (или несущая другим) солнечное тепло дружбы. Это женщина-муза, сотканная из песен и сказок, из музыки и любви, из дружбы и верности.
В «Дружбе» (а отчасти и в «Истине») – снова, уже ставшее у Чюрлёниса классическим, движение справа налево, снизу вверх. Почему художник почти всегда избирал в те годы такую композицию? Обращая свои глаза к картине, мы обычно смотрим слева направо. Это привычка: мы пишем, читаем слева направо и т. д. Зная это, художники сознательно (или, не зная, бессознательно) помещают «главного героя» влево от центра. Этому учит нас история живописи. И у Чюрлёниса в «Истине свет-истина и большинство мотыльков-ангелов сдвинуты несколько влево от центра, огненный шар солнца-дружбы в «Дружбе» – также в левой половине картины. В средней части триптиха «Сказка» птица-«черный ужас» находится слева, большинство картин цикла «Зима», «Лето» решены по тому же принципу. Если не сам «герой» помещен в левой части картины, то по большей части в эту сторону устремлено движение. В «Сказке», например, птица-«черный ужас» находится слева и летит влево, в «Колокольне» и колокольня изображена слева и облака плывут влево, в «Спокойствии» линии «острова-зверя» плывут влево, в бескрайний простор.
Чтобы получить «затрудненное», медленное, точнее, трагическое движение, художники обыкновенно дают ему направление сверху вниз, справа налево (непривычное в нашей повседневной жизни), а для изображения легкого, быстрого, радостного движения – слева направо, снизу вверх.
Так как в картинах Чюрлёниса движение чаще всего медленное, «задумчивое», даже трагическое, оно соответственно и компонуется. Чюрлёнис ломает все правила композиции, но нам неизвестно, совершалось ли это сознательно, рационально или стихийно, эмоционально.
