от набегов корсаров, прежде действовавших под прикрытием госпитальеров. До середины XVIII века индиго, набивные ткани и кофе из Йемена доставлялись караваном в Алеппо через Басру или Джидду, после чего их грузили на европейские корабли, пришвартованные в Искендеруне (Александретта).
Общий уровень импорта постоянно рос, ввозимая продукция становилась разнообразней: мускус и ревень из Средней Азии; фарфор из Китая; ткань из Берберии, Майорки, Каталонии, Англии, Бергамо и Флоренции; золотая парча, шелковые, льняные и конопляные ткани; шкуры рыси, соболя, куницы, лисы и белки; кожа из Казани; мелкая галантерея и хозяйственные товары из Центральной Европы; бумага, олово и сталь из Англии. Серебряные деньги, которые султан освободил от импортных пошлин и которыми его партнеры восполняют дефицит обмена товарами. Несмотря на открытие Капского пути и португальскую факторию в Индийском океане, индийские специи, благовония, красители и ткани продолжали идти вверх по Красному морю в Суэц и по Аравийско-Персидскому заливу в Басру.
Правоверие и иноверие
Летописец Нешри (ум. ок. 1520) вложил в уста Османа наставления своему сыну, рисовавшие идеальный образ доброго государя: «Не делай ничего, что отклонялось бы от повелений Бога. Чего не знаешь, учись тому от улемов, знающих шариат, и проси объяснить тебе через толкования» [186]. Со времен правления Баязида II династия утверждала свою приверженность исламу. Султан выступал одновременно как истребитель ереси, защитник своего престола и блюститель общего порядка в царстве. Селим I сделал своей задачей защиту суннизма и насаждал ханифизм на большинстве завоеванных территорий; в мамлюкских владениях сохранялся плюрализм мазхабов [187]. При этом «суннитизация» османского ислама – это далеко не только реакция на приход сефевидов, она вписывается в долгосрочный процесс роста власти улемов, распространения исламского учения и роста осознания шариата среди верующих [188].
В Анатолии, а затем и в Ираке Порта стремилась подавить кызылбашей: несколько фетв (fatwa) объявляли их еретиками, суды приговаривали к смерти тех, кого сочли мятежниками [189]. Распространившееся в сельской местности, это мессианское течение турецкого ислама не относилось ни к суннитам, ни к шиитам. Оно объединило иноверные группы, появившиеся в Анатолии в XI–XII веках. Сначала известные как туркмены, кызылбаши включили в свой культ шиитские и гностические параметры. С XIX века их называли алеви. Подобно другим неортодоксальным течениям, таким как друзы, они не соблюдали пять столпов ислама. Под влиянием шиитского течения они воздерживались нарекать сыновей именами первых трех халифов, совершали свои богослужения не в мечети, а в доме собраний (cem-evi), где разделение полов было необязательно. Они пели мистические стихи, исполняли священные танцы и подражали движениям птиц, при этом разделяя с другими течениями османского ислама почитание гробниц и святых.
При Сулеймане государство двигалось в сторону увеличения религиозного конформизма. В различных медресе улемы поощряли правильные религиозные практики и соблюдение догмы в противовес проявлениям, уничижительно приписываемым вульгарности (amme). В 1537 году султан дал приказ строить мечети в деревнях, где таковых не имелось. Одновременно тимары перестали раздаваться христианам. Суфийские ордены подозревались в инакомыслии. Так обстояло дело с дервишами мелами-байрами (melami-bayrami), считавшими своего шейха теофаном и «хозяином времени», избранным Богом для управления мирскими делами. Намеренно ища гонений в результате откровенного высказывания своей веры, отрицая любые формальности вне духовной жизни, эти мистики обличали правление Сулеймана как период коррупции, угнетения и невежества. Дважды, в 1529 и 1561 годах, власти отправляли на казнь их шейхов.
Султаны продолжали поддерживать культ святых, общее влияние суфизма в османском обществе сравнимо лишь со значением святости в мусульманском мире. После завоевания Сирии Селим I приказал восстановить гробницу Ибн Араби в Дамаске. Продвигалась суфийская агиология. Продолжая эстафету моральных кодексов, создаваемых с VIII века вокруг представления об идеальном человеке (futuwwa), трактаты о добродетели для молодых людей (fütüvvetname) описывали общее пространство взаимовыручки, скромности, уважения к старшим и заботы о других. Все эти ценности чтились в завиях (zaviye; zâwiya), гильдиях и цеховых объединениях (ahi/akhi), крепко спаянных мистическими убеждениями [190]. Вокруг святых мавзолеев разрослись кладбища. Как и в Индии Великих Моголов, священные пространства были насыщены косвенными реликвиями (в частности, следами Пророка).
В этом контексте определенные категории выделялись своим социальным престижем и особой аурой: сеиды (seyyid), признанные потомками Пророков, пользовались налоговыми льготами и занимали знатные должности; правоверные, мужчины и женщины, совершившие паломничество в Мекку и Медину, получили титул хаджи (haci), который выделяет их среди их окружения [191]. Шейхи играли роль посредника между Богом и верующими; святые, официально признанные как люди веры и прославляемые за свои чудеса, почитаются как образцы, и их мавзолеи становятся объектом поклонения, в то время как странствующие мистики воплощают собой образцы благочестия и мудрости. С божьими делами ассоциировались и более широкие слои населения: слуги и малоимущие прислуживали и помогали имамам и муэдзинам; служащие благотворительных учреждений, монастырей и мавзолеев встречали и сопровождали верующих; женщины учреждали благотворительные наследственные фонды; каллиграфы и переписчики воспроизводили священные изречения; с практикой религиозных братств была тесно связана деятельность цеховых профессиональных корпораций.
Во время Рамадана, священного месяца интенсивной религиозной активности и общения, большинство верующих уделяли Богу особое время: индивидуальное (молитва) и коллективное (разговение, прерывание поста).
Объединения мистиков, тарикаты, становились отдельными корпусами со своей организацией и финансированием. Религиозная жизнь структурно делится на посвящение учеников учителем и регулярные общие молитвы. Собравшись вокруг шейха и его семьи, последователи полностью посвящают себя ордену, постепенно выполняя практики независимо от того, ведут ли они бродячий образ жизни или удаляются в монастыри (текке), тогда как другие живут в миру и справляют религиозные обряды. Во время зикра Бог воскрешается в памяти в форме молитвы, произносимой со все более быстрым перечислением некоторых из Его «прекраснейших имен». В центральной дельте Египта повсюду можно было найти святых, гробницы и завии. Шейхи отделений братства – то учителя в медресе, то землевладельцы – передавали свои обязанности одному из сыновей. Являясь главами семейств, они управляли фондами предков, ездили в Каир для защиты своих интересов, поддержания духовного или семейного родства со святыми других деревень. Были и более скромные святые, привязанные к конкретной местности, святые без истории, знаменовавшие союз деревенской набожности и привязанности к земле [192]. Появлялись местные центры, интегрированные в пирамидальную конструкцию: в различных провинциях, где учреждался орден, великий магистр делегировал всю или часть своей власти иерархии доверенных представителей.
Особое развитие получили в это время три ордена. Халвати упрочивался, ширился и ветвился новыми отделениями [193]. На их авторитет работала преданность им янычар. Бекташи вбирали в себя группы дервишей, ранее связанных с антиномистскими движениями, которых преследовали власти. Потомки святого основателя задавали ордену структуру из своего анатолийского центра, деревни Хаджибекташ. Наконец, безоговорочная поддержка накшбандийцами шариата
