время был столицей Франкского государства Карла Великого. От Маастрихта всего около часа езды до Трира, где Константин основал свою первую столицу. В общем, это место можно рассматривать как сердце европейского полуострова — здесь произошел целый ряд важных событий и зародились основополагающие идеи о единой Европе.
Маастрихт также находится на территории исторической пограничной зоны между Германией и Францией, которая стала домом для многих институтов Евросоюза. (Европарламент официально располагается в Страсбурге во французском Эльзасе, Европейский совет — в Брюсселе.) В наши дни эта граница является абсолютно мирной, но на протяжении более чем века она представляла собой бурлящий котел. В общем, можно сказать, что если в Европе суждено воцариться миру и процветанию, то лучшее место для начала этого процесса найти было трудно. Маастрихт стал символом основания Европейского Союза. Не случайно, что образование ЕС произошло в географическом сердце Европы.
Маастрихтский договор, или официально «Договор о Европейском Союзе», был логичным продолжением и оформлением концепции «возрастающего сближения народов». Его основные положения выходили далеко за рамки чисто экономической повестки, хотя и в области экономики были сделаны радикальные шаги вперед. В договоре были глубочайшим образом проработаны социальные и политические сферы. И над всем этим главенствовали моральные и ментальные стороны интеграции. Маастрихтский договор фактически стал попыткой создания союза европейцев, а не просто европейских государств. Это означало, что европейская идентичность гражданина Евросоюза должна была стать не менее важной, чем его национальная идентичность. Европе предстояло превратиться не только в некую общность по географическому признаку, но и в общность близких и родственных культур, связывая всех европейцев и в этой плоскости. Появилось само понятие гражданина Евросоюза. Наряду с этим сохранялось национальное гражданство, а национальная идентичность каждого гражданина защищалась через ее преодоление.
Проект был очень близок к успеху. Мир начал воспринимать Европу как единое целое, а не просто как объединение независимых государств, в частности в политике. Но, наверное, самым главным было то, что, не отменяя национальной идентичности, поверх нее Евросоюз создал понятие «европейскости» и открыл европейцам дверь для осознания себя в каком-то смысле одним народом, имеющим общую судьбу. ЕС стремился представить национальную идентичность своих граждан в качестве ощущения этнических различий в рамках общей европейской культуры. Это действительно было громадным шагом вперед.
Интересно, что нечто похожее произошло в Северной Америке в результате Гражданской войны. До нее американец в большей степени отождествлял себя со своим штатом. В огне баталий появилось чувство принадлежности к единой нации, не стесненной границами отдельных штатов. Конечно, представить такой же сценарий в Европе трудно, реализовать — еще труднее. Во-первых, идею мира и процветания для общеевропейского союза нельзя было воплотить через кровь. Во-вторых, различия между американскими штатами не были так глубоки и не лежали в плоскости вещей, которые практически невозможно изменить, таких как язык и культура. В Америке существовал конфликт по поводу отмены рабства и в отношении будущей структуры экономики. Эти проблемы было реально решить путем войны, то есть силовым навязыванием воли одной из сторон.
* * *
Конечно, в процессе подготовки Маастрихтского договора возникали серьезные разногласия, приходилось преодолевать значительное сопротивление. В частности, Джон Мейджор, британский премьер-министр в те годы, принципиально возражал против того, чтобы термин «федеральная цель» (federal goal) включался в текст договора. Председательствующий предложил заменить его «федеральным призванием» (federal vocation), что вызвало просто взрыв негодования со стороны Мейджора. Великобритания ни в коем случае не видела себя в составе какой-либо федерации или объединения, которые двигались бы в сторону федерализации. Британский премьер был готов войти в договорную организацию, от участия в которой Британия получала бы выгоды, но категорически возражал против членства своей страны в единой Европе в качестве одного из ее штатов, когда вся власть находилась бы в руках Европейского, а не британского парламента. Создание многонационального государства из меланжа национальных государств в то время для Европы оказалось нереальным.
Но то, что невозможно достичь прямым путем и сразу, может оказаться осуществимым с помощью замысловатых обходных маневров. Чем более сложна система управления, тем труднее ей пользоваться, но одновременно труднее понять и ее конечные цели. Компромиссной позицией по общим управленческим структурам стало их крайнее усложнение: ротация председательствования; парламент, имеющий неясные полномочия; суд, чья юрисдикция, как и в случае с Верховным судом США, должна быть установлена только через некоторое время.
Самыми главными были принцип единогласия при принятии наиболее важных решений и принцип большинства в других случаях. При этом граница между ними не была четко определена, предполагалось, что она будет сдвигаться по мере накопления опыта. В дополнение ко всему создавалась многочисленная бюрократия, которая могла навязывать решения, затрагивающие всех, ползучими методами, даже без голосования. Неспособность создать систему, которая одновременно сохраняла бы национальные суверенитеты и гарантировала бы единство, вылилась в столь замысловатое решение, что все тонкости процедур управления Евросоюзом было очень трудно охватить одним взглядом. Таким образом, подобный тип управления стал реально доступен только профессиональным менеджерам, а не политикам или народным представителям.
Главным элементом, который создал Маастрихтский договор и который бросал серьезнейший вызов национальным суверенитетам, стал евро. Это была валюта «без лица». Рассматривая купюры большинства государств мира, вы видите на них образы исторических фигур этих стран: политиков, деятелей науки и культуры. На банкнотах евро нет лиц, потому что европейцам не удалось договориться между собой, чьи изображения там могут находиться. Монеты, очевидно, являются менее значимыми символами, поэтому на них можно встретить портреты. В США штаты достигли взаимопонимания в том, что лица Вашингтона, Линкольна, Джексона, Франклина и других знаменитых американцев должны присутствовать на американских банковских билетах. Но штаты имели общую историю. История Европы была фрагментирована. Более того, герои какой-то отдельно взятой европейской страны необязательно должны быть героями других стран. Например, Наполеон может оставаться национальным героем Франции, но есть очень большие сомнения в том, что испанцы когда-нибудь смогут считать его и своим героем.
Без сомнения, введение евро означало ущемление национальных суверенитетов. Национальное государство обычно имеет достаточные полномочия для контроля за ценой своей валюты. Использование валюты, которая принадлежит группе стран в одинаковой мере, означает, что многие критические для национальной экономики решения принимаются не национальным органом. Получается, что один наднациональный институт — Европейский центральный банк (ЕЦБ) — управляет единой валютой и внутри союза, и вне его. А другие институты, уже национальные, определяют налоговую политику, государственные расходы и другие фискальные аспекты.
Страны, использующие евро, в основном относятся к Западной Европе. Но между ними имеются громадные различия в уровне экономического и социального развития. Например, страна с
