Ознакомительная версия.
И тогда Целиковская и Любимов решили задействовать всех своих влиятельных друзей и знакомых, «прорвать блокаду» цепко державших в своих руках театральный мир маститых режиссеров и добыть для Юрия Петровича театр. Тем более что подвернулся удобный случай – при Кировском райкоме партии создали комиссию по изучению деятельности Московского театра драмы и комедии, которая пришла к выводу, что «театр утратил интонацию гражданственности, в нем появились черты периферийности».
По старой дружбе Целиковская уговорила посетить спектакль, поставленный мужем, Анастаса Ивановича Микояна. Министры, замы министров, начальники всевозможных управлений культуры – весь московский бомонд потянулся на Старый Арбат взглянуть на студенческий театр, которому уже разрешили выступать на своей основной сцене вахтанговцы.
Впервые, наверное, за многие годы пресса дружно восторгалась спектаклем без подсказки свыше. Летом и осенью 1963 года газеты и журналы наперебой хвалили молодых актеров и режиссера.
Но чаще всего бывает – похвалят, поставят в ряд с лучшими спектаклями года и через несколько месяцев напрочь забудут, начнут восторгаться чем-то другим, только что появившимся. Нужно было достичь главного – создать новый театр во главе с Юрием Любимовым. И тогда ударила «тяжелая артиллерия».
«Пьеса эта сыграна коллективом молодых актеров с редкой цельностью, а ее постановщик проявил себя в этой работе как незаурядный режиссер. И у меня невольно возникает мысль: может быть, коллектив молодых актеров, сыгравших эту пьесу, способен, продолжая свою совместную работу, вырасти в новую молодую театральную студию? Ведь именно так в истории советского искусства и рождались молодые театры!
Константин Симонов», «Правда», 8 декабря 1963 г.«Спектакль этот не имеет права на такую короткую жизнь, какая бывает у всех дипломных работ. Потому что в отличие от многих других «Добрый человек из Сезуана» у щукинцев – самостоятельное и большое явление в искусстве. Нельзя допустить, чтобы режиссерское решение Ю. Любимова кануло в вечность весной предстоящего года, когда нынешний дипломный курс окончит училище.
Б. Поюровский», «Московский комсомолец», 15 декабря 1963 г.«Молодым и их руководителю, артисту Театра имени Вахтангова Юрию Любимову, желали всяческих благ и, кроме того, желали не расставаться.
Н. Лордкипанидзе», «Известия», 19 января 1964 г.Результат не заставил себя долго ждать – решением Моссовета № 7/6 от 18 февраля 1964 года Ю. П. Любимов назначен главным режиссером Московского театра драмы и комедии. Вместе с ним в театре на Таганской площади появились и многие участники нашумевшего студенческого спектакля. На здешней сцене 23 апреля 1964 года состоялась премьера «Доброго человека из Сезуана», и этот день стал днем рождения Театра на Таганке.
Работа Людмилы Целиковской в шестидесятых годах в Вахтанговском театре и в кино, мягко говоря, «складывалась несладко». Помощь мужу в создании, а потом становлении Театра на Таганке стала для нее необходимой отдушиной, она отдавала этому делу всю свою недюжинную энергию. И в очередной раз победила!
Рассказывает Зинаида Славина…
С Людмилой Васильевной мне удалось познакомиться в самом начале существования нашего Театра на Таганке. Целиковская пришла на спектакль «Добрый человек из Сезуана» и по его окончании поздравила меня с большой удачей и добавила, что счастлива присутствовать на появлении нового театра.
– Очень рада вам, девочка. Так держать! – подбодрила меня Людмила Васильевна.
Но это была наша вторая встреча. В первый же раз, когда мы только репетировали первый спектакль и вдруг Юрий Петрович Любимов заболел, я пришла к ней домой с виноградом, яблоками и клубникой.
– Клубнику нужно носить в корзиночке, девочка, – добродушно заметила Людмила Васильевна.
– Хорошо, в следующий раз так и сделаю, – смутилась я.
– Спасибо вам, что заботитесь о Юрии Петровиче, спасибо, что пришли к нам.
Это была первая мимолетная встреча. До этого я знала Целиковскую по кинофильмам и школьницей, когда уже мечтала стать актрисой, молилась на ее фотографию, преклонялась перед ее красотой и обаянием. Но я тогда не смела и подумать, что когда-нибудь познакомлюсь с ней, что мне выпадет такая счастливая карта.
Я настолько была потрясена и взбудоражена нашей первой встречей, что увидела только очень красиво одетую женщину, которая даже дома не позволяла себе хоть чуточку быть неряшливой или плохо одетой, или непричесанной. Великолепно ухоженная, немного подкрашенная, она и на кухне оставалась королевой, не позволяла себе ни на минуту расслабиться.
Потом мы встречались часто. Она приходила в наш театр на все премьеры, всегда поздравляла меня, мы часто перезванивались, делились театральными новостями. Она стала для меня добрым другом и наставником.
Людмила Васильевна участвовала во всех замыслах Юрия Петровича. Помню, как меня потрясла одна встреча. Это случилось в Риге. Там жили мои родители, и я часто приезжала к ним. Однажды иду по взморью и вдруг вижу перед собой Целиковскую. В жаркий солнечный день она была в свитере, и ее окружали рукописи. Тогда они с Федором Абрамовым и Юрием Петровичем Любимовым готовили спектакль «Деревянные кони».
– Ну, вот видите, Зиночка, – развела руками Людмила Васильевна, – я не могу даже здесь отдохнуть, я должна на пляже заниматься делами вашего театра.
– Людмила Васильевна, так это счастье! – искренне обрадовалась я.
– Счастье для вас, но не для меня, – она притворно-тяжело вздохнула, – потому что мне это трудно. Вы видите, в каком я виде?
– В замечательно необычном.
Она отличалась от всех на пляже не только изумительной красотой, но и тем, что была единственным человеком на морском берегу, который работал, когда другие отдыхали. Тут подошел Федор Абрамов.
– О! Зинаида Славина! – обрадовался он. – Какой, какой неповторимый день!
– Она будет играть вашу героиню Пелагею, – заметил подошедший вместе с Абрамовым Любимов.
– Слишком молода! Не пойдет! – воспротивился Абрамов.
– Вы не знаете ее в проявлениях, – с таинственной интонацией заступилась за меня Людмила Васильевна.
Она стала моей защитницей, добрым другом, наставником, помогавшим лучше постичь театральное искусство. Она заходила ко мне перед спектаклем, поправляла грим, прическу. В спектакле «Что делать?», например, я играла Веру Павловну и украсила себе голову беленькими пластмассовыми блестками.
– Это дешевка, Зинаида, – упрекнула меня Людмила Васильевна, – и совсем не подходит к образу Веры Павловны. Убери, пожалуйста.
Я сделала, как она велела.
– Спасибо, что ты прислушалась к совету.
Подобных советов она давала множество и всегда как бы невзначай. Я дорожила мнением этой царственной женщины, законодательницы мод своего времени.
Она никогда не кичилась своим умом и прозорливостью, снисходительно относилась к ошибкам людей, и чувствовалось в этом что-то царское. Все вокруг побаивались, как она отнесется к их поступкам и словам. Я тоже постоянно трусила, ожидая ее оценки моей игры на сцене.
– Успокойся, деточка, – подбадривала Людмила Васильевна, – работаешь хорошо. А вот здесь нужно сделать по-другому…
Часто я приходила смотреть на нее в Вахтанговский театр. Помню, она играла Аглаю в инсценировке по роману Достоевского «Идиот».
– Ну как? – спросила Людмила Васильевна после спектакля.
– Очень красивая женщина! Замечаний нет, – призналась я.
– Ну, ты мне льстишь.
– Нет, это правда. И я бы не смогла так сыграть и завидую вам.
Людмила Васильевна часто звонила мне, интересовалась событиями в нашем театре. Помню, когда она написала сценарий пушкинского спектакля «Товарищ, верь!..», то сообщила, что я буду играть Гончарову. Я испугалась оказаться на сцене в роли одной из трех исполнительниц жены Пушкина.
– Тебя пугает, что будут три актрисы играть Гончарову?
– Да, я не могу привыкнуть, что Гончарова, как человек, будет поделена на троих, и, наверное, сойду с дистанции.
– Очень зря. Ты бы играла ее Душу, а не Красоту.
Она, конечно, меня уговорила. Потом посоветовала мне присмотреться к роли королевы в «Гамлете».
Я воспринимала Целиковскую как старшую сестру, как умудренную опытом замечательную актрису. Она была неуемная, неудержимая, неожиданная. Иногда Людмила Васильевна резко и честно высказывала свое мнение, и люди обижались. Но мне не приходилось слышать от нее дерзких слов, и я всегда соглашалась с ее советами.
Ее смерть была для меня совершенно неожиданной, я настолько оказалась выбитой из колеи, что даже не присутствовала на похоронах. Она осталась в моей памяти вечно живой, яркой, цветущей. Вспоминаю эту бесподобную женщину как сказку, как добрую фею. Она явилась светлым знамением в моей судьбе. Я не знаю равных ей по красоте, по щедрости души, по радостному восприятию мира. Она умела быть непредсказуемой, ни на кого не похожей, открыто говорила о том, что ей не нравилось, и кое-кто подолгу не прощал ей этого.
Ознакомительная версия.
