Ознакомительная версия.
В целом же пресс-конференция очень разочаровала. Печать какой-то неуверенности сквозила почти в каждом выступлении. Вечером я уехал на дачу. В программе «Время» вновь были прочитаны все документы ГКЧП. А потом последовал репортаж, сделанный Сергеем Медведевым с моего разрешения. Прозвучало выступление Ельцина. Дали мы и невнятное заявление Кравчука, украинского лидера.
Показ этих материалов вызвал резкие отклики. Как мне потом рассказывали, в редакции «Времени» телефоны просто разрывались. Звонки шли от Пуго, Шенина, других деятелей, и все резко критиковали программу. Мне тоже звонили на дачу срочно вернувшиеся из отпуска Дзасохов и Лучинский – главные идеологи в политбюро. Они потребовали моей срочной явки в ЦК для объяснений по поводу медведевского сюжета. Я отбоярился, сославшись на крайнюю усталость.
На следующий день обстановка продолжала накаляться. Несмотря на жесткий режим, многие журналисты проталкивали по телевидению и радио сюжеты с критикой ГКЧП. Все это кончилось тем, что мне позвонил один из высокопоставленных деятелей КГБ и объявил, что у нас не телевидение, а решето, нет никакого контроля, поэтому они вынуждены на эфирные материалы поставить своих людей.
По-своему он был прав. Если бы и мои заместители были единой командой, которая заранее подготовилась выступить в поддержку ГКЧП, мы бы смогли соответственно успеть перестроить весь эфир, а не транслировать «Лебединое озеро». Объявив, например, на весь день телемарафон, мы открыли бы эфир для представителей разных слоев народа в поддержку чрезвычайных мер. Устроили бы телевизионные переклички от Калининграда до Владивостока. Непрерывно работала бы в живом эфире большая студия, где, сменяя друг друга, выступали политики, рабочие, ученые, деятели культуры в поддержку чрезвычайных мер. То есть могли бы создать картину всеобщей поддержки. Иными словами, если бы ТВ и радио оказались в руках людей, решивших без колебания поставить их на службу ГКЧП, можно было бы сделать то, что не удалось всем этим танкам и бронетранспортерам. Но, во-первых, и среди руководства нашей телерадиокомпании не было единодушия. А во-вторых, срабатывал инстинкт самосохранения. Простите за откровенность, но получилось бы, что Кравченко самолично стал главным идеологом путча. Ему и голову оторвали бы одному из первых – не так ли?
Именно на фоне этих непрерывных дебатов, бесконечных телефонных звонков, нескончаемых выволочек, претензий, раздававшихся с разных сторон – от «красных» и «белых», – мы приняли решение направить к Белому дому передвижную телевизионную станцию для проведения 21 августа прямой трансляции заседания российского парламента.
Но накануне вечером я был вызван на заседание ГКЧП в связи с предстоящим принятием постановления о регламентации деятельности телевидения и радиовещания. В какой-то степени я сам туда напросился. Ведь было унизительно и крайне непрофессионально продолжать вещание по модели сдвоенного канала. Надо было «разморозить» второй канал, который принадлежал России.
Прибыл на заседание около восьми часов вечера. Зашел прежде в приемную Янаева, которого хорошо лично знал. Какое-то время мы даже в одном доме жили. Когда из кабинета вышел сам Янаев, он был очень утомлен. Спросил меня с какой-то досадой: «Лень, а ты чего тут торчишь?» Я по-простецки ответил: «Геннадий, меня Борис Пуго позвал на заседание. Вы же собираетесь принять постановление по телевидению и радио. Вроде с тобой согласовано…» – «Ну да, верно. Что ж, пошли на заседание, это этажом выше», – согласился Янаев.
Когда поднимались наверх, на площадке между этажами в полутьме наткнулись на строительные леса. Видно, днем тут еще занимались ремонтом. Янаев решительно нырнул под эти леса, я – за ним. Когда оба отряхивались от пыли, он не без юмора заметил: «И тут… твою мать, баррикады понастроили!»
В приемной перед залом заседаний было полным-полно разного народу. Обратил внимание на маршала Ахромеева. Пожали друг другу руки. «Вот, срочно прилетел из Сочи, прервал отпуск. Бедлам какой-то. Надо действовать решительно», – твердо заявил он.
Поначалу уединились основные действующие лица – члены ГКЧП. О чем-то совещались за закрытой дверью. Через полчаса позвали остальных. Янаев сразу же зачитал драматическое заявление, которое шокировало, как мне показалось, даже самых ближайших сподвижников. Он объявил, что ни при каких условиях нападение на Белый дом или любое другое государственное учреждение России в Москве не состоится. И тут же отдал это заявление мне со словами: «Срочно в программу «Время».
Возникла гоголевская немая сцена. Затем состоялся короткий обмен мнениями. Смысл реплик сводился к следующему: членов ГКЧП по радио и по ТВ уже открыто объявляют государственными преступниками (я это принял на свой счет), а мы должны дать гарантию, что ни одно российское правительственное учреждение не будет захвачено, и объявить, что слухи насчет ареста руководителей России – чистый вымысел. Янаев обвел взглядом всех и спросил: «Действительно кто-то есть, кто считает, что надо нападать на Белый дом?» В зале повисло молчание. Тем не менее он тут же попросил меня вернуть его заявление назад. Оно так и не увидело свет.
Затем с краткой справкой выступил Бакланов. Он обрисовал тяжелую социально-экономическую ситуацию в стране на этот час и сказал, что обещанные в обращении к народу снижение цен и другие льготы не проводятся в жизнь. Необходимо срочно находить средства, чтобы поддержать обещания ГКЧП. Присутствовавшие на заседании первые заместители председателя правительства Виталий Догужиев и Юрий Маслюков довольно резко на это отреагировали. «Когда вы сочиняли свои документы, то с правительством не согласовали», – возразил Юрий Маслюков. Он напомнил, что в бюджете – полная дыра и, когда давались обещания, не учитывалось, что средства неоткуда взять.
В это время без обсуждения мне вручили документ, регламентирующий работу ТВ и радио. Я его просмотрел и шепнул на ухо Борису Пуго: «Что делать?» Он порекомендовал срочно передавать в эфир. До программы «Время» оставались считаные минуты, поэтому документ факсом направили на телевидение.
В те же минуты меня позвали в приемную к телефону. Оказывается, звонил Владимир Щербаков, первый заместитель премьера.
– Я пытался передать для программы «Время» срочный документ, но без твоего разрешения его не принимают, – жаловался он.
Я, естественно, поинтересовался содержанием документа. Оказывается, это было сообщение правительства о назначении Виталия Догужиева исполняющим обязанности премьер-министра. Валентин Павлов «занемог».
По правительственному телефону я дал соответствующее распоряжение и остался в приемной у телевизора. Вскоре объявили перерыв, и участники заседания ГКЧП потянулись в приемную. Среди первых появились Догужиев и Маслюков. Я тут же подошел к ним и рассказал о звонке Щербакова. Лицо Догужиева перекосилось в гневе.
– О каком заседании правительства может идти речь, если мы с Маслюковым здесь?! – возмущался Догужиев. – Щербаков спихнул на меня свои обязанности замещать Павлова. Этот номер у него не пройдет!
Виталий Догужиев, человек невысокого роста, весь взъерошенный, продолжал негодовать. Его успокаивал большой добродушный Юрий Маслюков:
– Виталий Хусейнович, ну что ты, ей-богу, кипятишься? Ничего страшного, ну побудешь пару дней премьером, – говорил он с явным сарказмом. – Знаешь, поедем отсюда, рванем по стакану водки за наше здоровье и твое назначение – и все на том. Здесь больше делать нечего.
Так они и сделали. Их примеру последовал и я, отправившись на дачу в Жуковку.
На следующий день мы организовали прямую трансляцию заседания российского парламента. Несколько раз повторно давали его в эфир.
Где-то около половины пятого вечера мне позвонили руководители обеих палат Верховного Совета СССР Иван Лаптев и Рафик Нишанов с предложением прокомментировать события, дать оценку военно-политическому путчу как попытке государственного переворота. Их выступление планировалось показать вечером в программе «Время». Я, естественно, дал согласие.
Появились они около семнадцати часов, очень волновались. Запись не получалась, сделали несколько дублей. И тут вдруг в студии раздается телефонный звонок. В трубке слышу женский голос: «Это из Фороса. С вами хочет переговорить Михаил Сергеевич Горбачев». Я попросил перезвонить мне через пять минут в мой кабинет, там ведь телефон правительственной связи. И действительно, через несколько минут услышал характерный голос президента:
– Приветствую тебя, Леонид! Я полностью овладел ситуацией в стране. Успел уже переговорить с президентом США. А тебя прошу записать мое официальное заявление для советского телевидения!
Он стал надиктовывать текст заявления, а в самом конце добавил:
– Я считаю, Леонид, что ты сам должен огласить в программе «Время» мое заявление. Кстати, хочу спросить тебя: ты заодно, что ли, был с этим ГКЧП? На кой черт ты показал их пресс-конференцию?
Ознакомительная версия.
