Ознакомительная версия.
Произошел раскол театра на театр Любимова и театр Губенко. Губенко досталась Новая сцена, Любимову оставили Старую.
Обращение труппы Театра на Таганке – театра Любимова
Мы обращаемся ко всем, кто любил Театр на Таганке Юрия Любимова. 17 июля 1993 года в 16.00 группой артистов театра и наемной охраной под руководством Губенко совершен силовой захват двух третей театра. Захват фактически санкционирован решением Моссовета (Юрий Петрович просил назвать фамилии: Гончар, Седых-Бондаренко) о разделе театра. Это значит, что фактически не могут идти спектакли «Борис Годунов», «Три сестры», «Электра», «Пир во время чумы», «Федра», премьера «Доктор Живаго», поставленные на большой сцене театра, ныне отобранной.
Мы неоднократно заявляли и заявляем, что Театр на Таганке является единым и неделимым творческим, хозяйственным и архитектурным организмом. Все обращения к властям, вплоть до четырехкратного обращения к Президенту с просьбой оградить нас и нашего Мастера от чьих-либо оскорбительных претензий на территорию театра, остались без ответа, не привели ни к чему.
Таким образом, театра Любимова в России отныне нет. Во все времена в нашей стране по-разному закрывались театры – Мейерхольда, 2-го МХАТа, Михоэлса, Таирова. Трагическая особенность нашей ситуации в том, что Театр на Таганке уничтожили не сверху, а изнутри руками вчерашних учеников Мастера. Это убийство произошло при активном участии городских властей (Моссовет, Москомимущество), при равнодушном попустительстве общественности и, увы, при молчании и невмешательстве творческой интеллигенции.
Городские власти (Моссовет, а не мэрия, мэрия против раздела) оскорбили 30-летнюю историю своего театра. Им не воспрепятствовали руководители страны. Справедливости ради необходимо сказать, что мэрия предоставила группе Губенко три помещения на выбор. Нет, они предпочли оккупировать Театр на Таганке.
Театр на Таганке объявляет о своем вынужденном закрытии в день открытия 30-го сезона.
Мы приносим извинения нашим зрителям за столь внезапную кончину нашего репертуара. Существование под одной крышей с этим явлением и с этими людьми мы считаем делом безнравственным и невозможным.
Демидова, Золотухин, Бортник, Смехов, Смирнов, Антипов, А. Грабе, Е. Грабе, Беляев, Фурсенко, Щербаков, Шуляковский, Шаповалов, Сидоренко, Селютина, Манышева, Бобылева, Полицеймако, Маслова, Додина, Ковалева, Трофимов, Овчинников, Фарада, Глаголин, Боровский, Семенов, Галина Власова.Любимов, со своей стороны, тоже прислал письмо из Афин, где ставил Чехова в греческом театре. Письмо было адресовано «Таганке»:
Господа артисты, репетируя с вами долгие годы, я часто делал много вариантов, чтобы найти оптимальный. Но мне никогда не пришел бы в голову вариант бывших сотрудников Театра на Таганке – захват театра главарем с сотрудниками (артистами я их назвать не могу) при содействии временных, случайных депутатов! Этот вариант превзошел все мои ожидания. Нарушив мой контракт и все формы приличия, они фактически закрыли наш театр. Бездумное решение властей, которым все известно, позволило этим людям с упоением наслаждаться победой. Существование с ними под одной крышей нашего дома я считаю невозможным. Мы должны прекратить работу в Москве. Я выполню все обязательства, связанные с гастролями.
Директор и художественный руководитель Театра на Таганке Юрий Любимов. Афины, 30.08.93.Но театр продолжал жить. В 94-м году «Таганку» пригласили в Париж играть в театре «Rond-Point» (театр Барро) «Бориса Годунова» (вместо Губенко играл Шаповалов) и «Преступление и наказание». Ажиотажа не было. Критики, принимая во внимание прошлое «Таганки», величали Любимова «русским Стрелером», но в целом реакция была прохладная. Как всегда, в спектаклях Любимова искали политическую подоплеку. В «Нью-Йорк таймс» писали про «Бориса Годунова»: «Сегодня трактовка Любимовым пушкинской пьесы с развернутыми сценами гражданской войны, с изображением нескрываемого стремления к власти представляется трагическим пророчеством наступившей в России политической анархии».
В связи с 30-летием Театра на Таганке Любимов сделал там же в Париже представление – актеры сидели на полу сцены, пели под гитару, читали стихи, пытались шутить. Меня, к счастью, там не было – я улетела в Канаду на концерт.
На пресс-конференции Любимов говорил: «Официальная причина оккупации „Таганки“ – мое двойное гражданство. Когда я был лишен советского паспорта, единственной страной, предложившей мне политическое убежище без всяких условий, был Израиль. Но сегодня мне задают надуманный и зловредный вопрос: можем ли мы отдать „Таганку“ израильтянину? Конечно, это не причина. В действительности коммунисты мечтают увидеть меня сдыхающим под забором, но тут они будут разочарованы».
В другой газете тоже цитировалась речь Любимова на этой пресс-конференции: «Брежнев, Андропов и Черненко нам закрывали спектакли, нас притесняли. Но ни один из них не осмелился закрыть наш театр. Правительство Ельцина это сделало». Или еще: «Все хорошие артисты остались со мной. Но в оккупированном театре нельзя давать спектакли, поэтому там теперь живут только кошки…»
Тем не менее любимовский театр продолжал существовать. Работали на старой сцене. Возили на гастроли «Доктора Живаго» и репетировали, как в свое время «Электру», «Медею». Но уже без меня.
Разбирая дневники, я увидела там такую запись:
1994 год
Мы с Димой Певцовым приехали в Афины в Театр Теодора Терзопулоса играть «Квартет». В это время в Афинах был Юрий Любимов – ставил там очередной спектакль.
6 декабря
Я сидела с Любимовым в садике Колонаки (фешенебельный район Афин), и мы тихо разговаривали о наших разных взглядах на театр. Недалеко на скамейке сидел Дима Певцов, не замечая нас (наша с ним гостиница была недалеко), вдруг увидел нас и сразу же незаметно ушел. Любимов пригласил к себе домой – на квартиру, которую ему снимает Катя Дундулаки, с которой он делает, по-моему, уже третий спектакль. Заварил чай, играл в радушного хозяина.
Я старалась мягко обходить острые темы театра.
8 декабря
Встретилась с директором «Мегарро» (они дают деньги на «Медею») – я отказалась участвовать в этом проекте. Они отменили завтрашний приезд Давида Боровского и Глаголина на переговоры. Потом, видимо, подсчитали затраченные деньги и решили продолжать проект уже без меня.
Правда, мой отказ произошел не без влияния Теодора Терзопулоса. Он, понимая, какие большие деньги «Мегарро» дает на эту постановку, решил перехватить этот проект, думая, что для «Мегарро» главное – мое участие. Может быть, в начале переговоров так оно и было, когда Ломбракис (хозяин «Мегарро») после «Электры» предложил мне любую работу в Греции, но по истечении времени они все же решили делать ставку на «Таганку».
А с Теодором мы потом сделали вместе «Медею-материал» по Хайнеру Мюллеру и объездили с этим спектаклем полмира, но это другая история.
1995 год
16 апреля
…Театр улетает в Афины – дорепетировать и выпускать «Медею», как было с «Электрой». Как хорошо, что я не с ними. Да и Любимов явно не хотел со мной работать, чтобы не думали, что проект только для меня. И произошло все как когда-то в «Обмене» по Трифонову, когда мы с Филатовым дошли до прогонов, но играть ни он, ни я не жаждали, мне не нравилась пьеса, и когда я попросила Любимова отпустить меня в Венгрию на Неделю советских фильмов, он охотно согласился. Так мы без скандала вышли из этого спектакля и, слава богу, его никогда не играли.
Конфликт с «Медеей» не прошел для меня даром. Любимова в Москве практически не было. В театре, после раздела «Таганки», у меня остался один спектакль «Преступление и наказание», где я играла небольшую и нелюбимую роль матери Раскольникова. За спектаклем никто не следил. Он разрушался на глазах. Публика в театре в это время была случайная, на этот спектакль сгоняли школьников. Я старалась не играть в таком бедламе: то уезжала, то брала больничный. Но и не брала зарплату в кассе, благо она была смехотворная. В театре появился слух, что я, как Губенко – Новую сцену, собираюсь присвоить для себя малую, где в свое время мы репетировали и играли «Квартет», платя театру двадцать процентов от сбора; актеры, конечно, этого не знали. По гримерным поползли слухи. Думаю, что внутри труппы меня никогда не любили. Я не входила ни в одну из компаний, которые всегда складываются, когда долго работаешь в одном театре. Я знала, что на меня наговаривают Любимову всяческие небылицы, но я никогда ни с кем не выясняла отношений, а с Любимовым в первые годы работы вела внутренние монологи: «Почему он так подвержен внушению?»
Я всегда старалась быть в стороне. И только при разделе театра включилась в борьбу за Любимова. Я тогда целиком была за него.
Ознакомительная версия.
