Уолтер. А в каком объяснении ты видишь смысл?
Виктор. Ты не дал мне денег, потому что не хотел их дать.
Уолтер. Не слишком ли просто?
Виктор. По-моему, все сводится именно к этому. Я вовсе не считаю, что ты был обязан это делать. Но когда хотят кому-то помочь, то помогают, а не хотят — не помогают… Не понимаю, зачем ты вообще завел этот разговор.
Уолтер. А тебе хоть изредка разве не хочется вытащить старые занозы?
Виктор. Хочется. Но, судя по началу, мы вряд ли эти старые занозы вытащим.
Эстер. Виктор, мне кажется, Уолтер достаточно ясно дал понять, что он хочет твоей дружбы.
Виктор. Предлагая мне работу и двенадцать тысяч долларов в придачу?
Уолтер. А что в этом плохого? Что еще я могу тебе предложить?
Виктор. Ас какой стати ты вообще должен мне чго-то предлагать? Что меня надо — спасать? Что, собственно говоря, случилось?
Уолтер. Просто я думал: раз есть работа, которая тебе по плечу, которая может прийтись тебе по душе, то я…
Виктор. Уолтер, у меня нет образования. О чем ты говоришь? Думаешь, взял нырнул — и двадцать восемь лет как волной смыло! В жизни платишь за каждый шаг. Я заплатил за все, и кончено! Мне платить больше нечем. И ты за свое, как видно, рассчитался сполна. Жены у тебя нет, семьи у тебя нет. Есть дом, где ты бродишь как неприкаянный. Но разве ты мог бы сейчас пойти домой и начать все сначала, на голом месте? В этом все дело! Об этом мы и говорим с тобой сейчас, здесь, на этом чердаке. О чем же еще? И уж раз зашел разговор, позволь тебе напомнить, что мужчине не говорят таких вещей при жене.
Уолтер. Каких вещей?
Виктор. Нас не нужно спасать, Уолтер! Я делал дело, которое считал нужным, и делал его честно. Ты говорил, что покончил с мышиной возней. Но, по-моему, ты с ней не покончил, ты увяз в ней. И может быть, еще глубже, чем раньше.
Эстер. Виктор, я хочу уйти.
Виктор. Подожди, прошу тебя. Он хотел высказаться — и он высказался. Теперь я отвечу. Я не могу ему не ответить.
Эстер. А какой в этом прок?
Виктор. Какой прок? Неужели ты вдруг вообще перестала хоть что-нибудь понимать? (Он поворачивается к Уолтеру, дрожа от гнева.) Что ты пытаешься мне доказать, Уолтер? Что все в моей жизни было зря? В этом ты хочешь меня убедить? Чего ты хочешь?
Уолтер. Я хотел быть тебе полезен. Я думал, что смогу тебе помочь. Стоит ли жить, если снова и снова повторять старые ошибки? Я решил не упустить случай хотя бы сейчас, раз упустил его раньше. И если окажется, что ты не способен разговаривать со мной по-другому и вообще не представляешь себе других отношений между нами, то этим ты накажешь только самого себя.
Виктор. Как это уже было однажды? Ты это хочешь сказать?
Уолтер. Ну что ж, да. Я хочу сказать именно это.
Виктор. Я так и предполагал. Иначе говоря, никакой проблемы нет и не было. Я ее выдумал.
Уолтер. Виктор, не мои пятьсот долларов виной тому, что ты не получил диплома! Ты мог преспокойно оставить отца и учиться дальше. Ничего бы с ним не случилось!
Виктор. А двенадцать миллионов безработных — это что, плод моего больного воображения? А то, как я по ночам заставлял себя таскать прелый салат в греческом ресторанчике на углу, — это мне приснилось? А то, как мы в поисках съедобных кусков копались в гнилых грейпфрутах?
Уолтер. Я не собираюсь отрицать…
Виктор (прямо в лицо Уолтеру). Мы здесь питались отбросами, понимаешь, ты, чистоплюй!
Эстер. Но какой же смысл…
Виктор (к Эстер). И ты туда же? Хочешь убедить меня, что ничего этого не было? (Уолтеру.) А как быть с тем, что он пережил? Человек стыдился выйти на улицу!
Эстер. Но, Виктор, его уже нет.
Виктор. Бросьте твердить мне, что его уже нет! Ведь тогда-то он был— и не где-нибудь, а здесь. А то, что тогда вдруг ушло из-под ног все, на чем мы стояли, это тоже я выдумал?
Эстер. Нет, дорогой, но теперь ведь все по-иному..
Виктор. Теперь по-иному? Взятки и вымогательство везде — сверху донизу, в школе царит черт знает какой дух, тысяча взрослых остолопов спускает в ночных клубах больше денег, чем целый квартал зарабатывает за год! Я целыми днями — на улице, у таких, как я, нет времени читать о том, как мы хорошо живем! По мы, черт бы нас драл, та самая сила, которая еще держит этот город в узде. И когда он однажды снова сорвется с цепи, благодарите бога, если у вас останется крыша над головой! И ты говоришь мне, что я мог оставить его здесь на твои пять долларов в месяц? Извини, но это слишком крепко засело у меня в мозгах — не вытряхнешь. Когда хотят мириться, не приходят дурить людям голову. Здесь, в этом доме, на тебе лежала ответственность, но ты ушел от нее. И теперь иди. Я пришлю тебе твою долю. (Направляется в спальню.)
Уолтер. У него были деньги!
Виктор останавливается и поворачивается к Уолтеру, словно не расслышав.
Эстер (пораженная). Как?
Уолтер молчит, он не может сразу найти слова.
Виктор. Что ты сказал?
Уолтер. У него были деньги. Остались после кризиса.
Виктор. О каких деньгах ты говоришь?
Уолтер. У него было почти четыре тысячи долларов.
Эстер. Когда?
Уолтер. Когда они тут питались отбросами.
1
$
Молчание.
Виктор. А ты откуда знаешь?
Уолтер. Он просил меня куда-нибудь их пристроить.
Виктор. Их пристроить?
Уолтер. Да, незадолго до того, как он отправил тебя ко мне. (Помолчав.) Ты помнишь, что я тебе тогда сказал? „Спроси у отца“. Помнишь?
Виктор молчит.
Поэтому я и посылал ему столько, сколько посылал, и ни цента больше. А если бы хватило последовательности, вообще бы не посылал ничего!
Виктор садится. Долгое молчание. Ему становится стыдно, он ни на кого не смотрит.
Виктор. Значит, у него на самом деле были деньги? Лежали в банке?
Уолтер. Вик, он же в основном на них и жил до самой смерти. Ему не хватало того, что давали мы, ты сам знаешь.
Виктор. Но он несколько раз поступал на службу…
Уолтер. Которая мало что приносила. Он жил на свои деньги, можешь мне поверить. Я тогда же сказал ему, что если он даст тебе закончить колледж, я возьму на себя половину его расходов. Но он преспокойно смотрел, как ты носишься с работы на работу, чтоб прокормить его! И, глядя на это, я, черт меня побери, не хотел еще и себя приносить ему в жертву! Можешь ты это понять или нет?
Виктор, глядя на центральное кресло, вздыхает изумленно и гневно.
Тебе нет смысла задним числом сердиться на него, ты же помнишь, в какую дрожь его бросало при одной мысли, что он уже никогда ничего больше не заработает. И уже никто не мог его образумить!
Виктор. Но он же видел, что я с ним?
Уолтер. А откуда он мог знать, надолго ли это?
Виктор. Что ты хочешь этим сказать? Я же обещал ему, что я…
Уолтер. Знаю. Но он был уверен, что рано или поздно ты уйдешь.
Эстер. Я видела, он все время боялся, что Виктору это надоест.
Уолтер. Это можно назвать по-разному. Можно и так.
Эстер. Я знала это! Господи, когда же я, наконец, научусь верить тому, что вижу собственными глазами!
Уолтер. Больше того. Скажу тебе честно, Вик. Мне самому не приходило в голову, что тебя так надолго хватит… Теперь ты хоть видишь, какая это была нелепость — вся твоя преувеличенная возня с ним? Не говоря о том, чего тебе это стоило!
Эстер (печально). Теперь он видит.
Уолтер. Я пришел сюда, уверенный, что мы с тобой сможем работать вместе. Я бы очень хотел попробовать.
Виктор молчит и смотрит на центральное кресло.
Виктор. Почему ты не сказал мне, что у него были деньги?
Уолтер. Я сказал, когда ты пришел занимать их у меня.
Виктор. „Спроси у отца“?
Уолтер. Да.
Виктор. Но неужели бы я пришел к тебе за деньгами, если б хоть секунду думал, что у него есть четыре тысячи долларов? Что толку в намеках, которых я все равно не мог понять?
Уолтер. Постой, постой!
Виктор. Знаешь, Уолтер, кончим! Мне не пять лет, и незачем морочить мне голову! Ты знал, что у него есть деньги, ты приходил сюда много раз, ты сидел и видел, каково мне в этом мундире! А теперь ты считаешь, что я…
