Ознакомительная версия.
В эту минуту дверь кабинета распахивается, и на пороге появляется Хельмер с распечатанным письмом в руках.
ХЕЛЬМЕР. Нора!
НОРА (громко вскрикивает). А!
ХЕЛЬМЕР. Что это? Ты знаешь, что в этом письме?
НОРА. Знаю. Пусти меня! Дай уйти!
ХЕЛЬМЕР (удерживая ее). Куда ты?
НОРА (пытаясь вырваться). И не думай спасать меня, Торвальд.
ХЕЛЬМЕР (отшатываясь). Правда! Значит, правда, что он пишет? Ужасно! Нет, нет! Это невозможно, чтобы это было правдой.
НОРА. Это правда. Я любила тебя больше всего в мире.
ХЕЛЬМЕР. Ах, поди ты со своими вздорными увертками!
НОРА (делая шаг к нему). Торвальд!..
ХЕЛЬМЕР. Несчастная… Что ты наделала?!
НОРА. Дай мне уйти. Нельзя, чтобы ты платился за меня. Ты не должен брать этого на себя.
ХЕЛЬМЕР. Не ломай комедию! (Запирает дверь в переднюю на ключ.) Ни с места, пока не дашь мне отчета. Ты понимаешь, что ты сделала? Отвечай! Ты понимаешь?
НОРА (глядит на него в упор и говорит с застывшим лицом). Да, теперь начинаю понимать – вполне.
ХЕЛЬМЕР (шагая по комнате). О, какое ужасное пробуждение! Все эти восемь лет… она, моя радость, моя гордость… была лицемеркой, лгуньей… хуже, хуже… преступницей! О, какая бездонная пропасть грязи, безобразия! Тьфу! Тьфу!
Нора молчит и по-прежнему не отрываясь глядит на него.
(Останавливается перед ней.) Мне бы следовало предчувствовать возможность подобного. Следовало предвидеть. Все легкомысленные принципы твоего отца… Молчи. Ты унаследовала все легкомысленные принципы своего отца. Ни религии, ни морали, ни чувства долга… О, как я наказан за то, что взглянул тогда на его дело сквозь пальцы. Ради тебя. И вот как ты меня отблагодарила.
НОРА. Да, вот как.
ХЕЛЬМЕР. Теперь ты разрушила все мое счастье. Погубила все мое будущее. Ужас подумать! Я в руках бессовестного человека. Он может сделать со мной, что хочет, требовать от меня, чего угодно, приказывать мне, помыкать мной, как вздумается. Я пикнуть не посмею. И упасть в такую яму, погибнуть таким образом из-за ветреной женщины!
НОРА. Раз меня не будет на свете, ты свободен.
ХЕЛЬМЕР. Ах, без фокусов! И у твоего отца всегда были наготове такие фразы. Мне-то какой будет прок из того, что тебя не будет на свете, как ты говоришь. Ни малейшего. Он все-таки может раскрыть дело. А раз он это сделает, меня, пожалуй, заподозрят в том, что я знал о твоем преступлении. Пожалуй, подумают, что за твоей спиной стоял я сам, что это я тебя подучил! И за все это я могу благодарить тебя! А я-то носил тебя на руках все время. Понимаешь ли ты теперь, что ты мне причинила?
НОРА (с холодным спокойствием). Да.
ХЕЛЬМЕР. Это до того невероятно, что я просто опомниться не могу. Но придется постараться как-нибудь выпутаться. Сними шаль. Сними, говорю тебе! Придется как-нибудь ублажить его. Дело надо замять во что бы то ни стало. А что касается нас с тобой, то нельзя и виду подавать: надо держаться, как будто все у нас идет по-старому. Но это, разумеется, только для людей. Ты, значит, останешься в доме, это само собой. Но детей ты не будешь воспитывать. Я не смею доверить их тебе… О-о! И это мне приходится говорить той, которую я так любил и которую еще… Но этому конец. Отныне нет уже речи о счастье, а только о спасении остатков, обломков, декорума! Звонок в передней. (Вздрагивая.) Кто это? Так поздно. Неужели надо ждать самого ужасного?.. Неужели он?.. Спрячься, Нора! Скажись больною!
Нора не двигается с места. Хельмер идет и отворяет дверь в переднюю.
СЛУЖАНКА (полуодетая, из передней). Письмо барыне.
ХЕЛЬМЕР. Давай сюда. (Хватает письмо и затворяет дверь.) Да, от него. Ты не получишь. Я сам прочту.
НОРА. Прочти.
ХЕЛЬМЕР (около лампы). У меня едва хватает духу. Быть может, мы уже погибли, и ты и я… Нет, надо же узнать. (Лихорадочно вскрывает конверт, пробегает глазами несколько строк, смотрит на вложенную в письмо бумагу и радостно вскрикивает.) Нора!
Нора вопросительно смотрит на него.
Нора… Нет, дай прочесть еще раз… Да, да, так. Спасен! Нора, я спасен!
НОРА. А я?
ХЕЛЬМЕР. И ты, разумеется. Мы оба спасены, и ты и я. Гляди! Он возвращает тебе твое долговое обязательство. Пишет, что раскаивается и жалеет… что счастливый поворот в его судьбе… Ну да все равно, что он там пишет. Мы спасены, Нора! Никто тебе ничего не может сделать. Ах, Нора, Нора!.. Нет, сначала уничтожить всю эту гадость. Посмотрим-ка… (Бросает взгляд на расписку.) Нет, и смотреть не хочу. Пусть все это будет для меня только сном. (Разрывает в клочки и письмо и долговое обязательство, бросает в печку и смотрит, как все сгорает.) Вот так. Теперь и следа не осталось… Он писал, что ты с сочельника… Ах, какие же это были, ужасные три дня для тебя, Нора!
НОРА. Я жестоко боролась эти три дня.
ХЕЛЬМЕР. И страдала и не видела другого исхода, как… Нет, не надо и вспоминать обо всем этом ужасе. Будем теперь только радоваться и твердить: все прошло, прошло! Слушай, же, Нора, ты как будто еще не понимаешь, что все прошло. Что же это такое… Ты как будто окаменела? Ах, бедная малютка Нора, я понимаю, понимаю. Тебе не верится, что я простил тебя. Но я простил, Нора, клянусь, я простил тебе все. Я ведь знаю: все, что ты наделала, ты сделала из любви ко мне.
НОРА. Это верно.
ХЕЛЬМЕР. Ты любила меня, как жена должна любить мужа. Ты только не смогла хорошенько разобраться в средствах. Но неужели ты думаешь, что я буду меньше любить тебя из-за того, что ты неспособна действовать самостоятельно? Нет, нет, смело обопрись на меня, я буду твоим советчиком, руководителем. Я не был бы мужчиной, если бы именно эта женская беспомощность не делала тебя вдвое милее в моих глазах. Ты не думай больше о тех резких словах, которые вырвались у меня в минуту первого испуга, когда мне показалось, что все вокруг меня рушится. Я простил тебя, Нора. Клянусь тебе, я простил тебя.
НОРА. Благодарю тебя за твое прощение. (Уходит в дверь направо.)
ХЕЛЬМЕР. Нет, постой… (Заглядывая туда.) Ты что хочешь?
НОРА (из другой комнаты). Сбросить маскарадный костюм.
ХЕЛЬМЕР (у дверей). Да, да, хорошо. И постарайся успокоиться, прийти в себя, моя бедная напуганная певунья-пташка. Обопрись спокойно на меня, у меня широкие крылья, чтобы прикрыть тебя. (Ходит около дверей.) Ах, как у нас тут славно, уютно, Нора. Тут твой приют, тут я буду лелеять тебя, как загнанную голубку, которую спас невредимой из когтей ястреба. Я сумею успокоить твое бедное трепещущее сердечко. Мало-помалу это удастся, Нора, поверь мне. Завтра тебе все уже покажется совсем иным, и скоро все пойдет опять по-старому, мне не придется долго повторять тебе, что я простил тебя. Ты сама почувствуешь, что это так. Как ты можешь думать, что мне могло бы теперь прийти в голову оттолкнуть тебя или даже хоть упрекнуть в чем-нибудь? Ах, ты не знаешь сердца настоящего мужа, Нора. Мужу невыразимо сладко и приятно сознавать, что он простил свою жену… простил от всего сердца. Она от этого становится как будто вдвойне его собственной – его неотъемлемым сокровищем. Он как будто дает ей жизнь вторично. Она становится, так сказать, и женой его и ребенком. И ты теперь будешь для меня и тем и другим, мое беспомощное, растерянное созданьице. Не бойся ничего, Нора, будь только чистосердечна со мной, и я буду и твоей волей и твоей совестью… Что это? Ты не ложишься? Переоделась?
НОРА (в обыкновенном домашнем платье). Да, Торвальд, переоделась.
ХЕЛЬМЕР. Да зачем? В такой поздний час?..
НОРА. Мне не спать эту ночь…
ХЕЛЬМЕР. Но, дорогая Нора…
НОРА (смотрит на свои часы). Не так еще поздно. Присядь, Торвальд. Нам с тобой есть о чем поговорить. (Садится к столу.)
ХЕЛЬМЕР. Нора… что это? Это застывшее выражение…
НОРА. Присядь. Разговор будет долгий. Мне надо многое сказать тебе.
ХЕЛЬМЕР (садясь к столу напротив нее). Ты меня пугаешь, Нора. И я не понимаю тебя.
НОРА. В том-то и дело. Ты меня не понимаешь. И я тебя не понимала… до нынешнего вечера. Нет, не прерывай меня. Ты только выслушай меня… Сведем счеты, Торвальд.
ХЕЛЬМЕР. Что такое ты говоришь?
НОРА (после короткой паузы). Тебя не поражает одна вещь, вот сейчас, когда мы так сидим с тобой?
ХЕЛЬМЕР. Что бы это могло быть?
НОРА. Мы женаты восемь лет. Тебе не приходит в голову, что это ведь в первый раз мы с тобой, муж с женою, сели поговорить серьезно?
ХЕЛЬМЕР. Серьезно… в каком смысле?
НОРА. Целых восемь лет… больше… с первой минуты нашего знакомства мы ни разу не обменялись серьезным словом о серьезных вещах.
ХЕЛЬМЕР. Что же мне было посвящать тебя в свои деловые заботы, которых ты все равно не могла мне облегчить.
НОРА. Я не говорю о деловых заботах. Я говорю, что мы вообще никогда не заводили серьезной беседы, не пытались вместе обсудить что-нибудь, вникнуть во что-нибудь серьезное.
Ознакомительная версия.
