— Ваше имя, учитель, останется в веках, — возразил ученик. — Ваша мудрость и проделанный вами труд, продолжив работу с алгеброй Эвклида, вызывают у меня восхищение. А ваши рубаи... они исполнены мудрости, — он продекламировал:
"Кто битым был, тот большего добьётся.
Пуд соли съевший, выше ценит мёд.
Кто слезы лил, тот искренней смеётся.
Кто умирал, тот знает, что живёт".
Младший задумался, глядя в пространство, и учитель невольно залюбовался красотой юноши, который только на первый взгляд казался молодым.
— Кто умирал... — тихо повторил Младший.
— Расскажи мне, каково это? – попросил учитель, перед этим оглянувшись, не подслушивает ли кто их разговор.
Младший смотрел на дно пиалы, наблюдая за медленными движениями чаинок, а потом вздохнул:
— Ты хочешь знать, учитель, как долго я живу?
— Я никогда не спрашивал тебя о точном возрасте, — опираясь на подушки, признался мудрец.
— Я и сам сбился со счета, — немного лукавя, признался Ал-Хазани, — скажу лишь только, что до того, как стал таким, каким являюсь сейчас, я воевал вместе с великим Александром против царя Дария. Македонский был великим полководцем.
— Это было очень давно, — прищурившись, согласился Омар. – И тебя невозможно убить?
— Нет, — печально покачал головой Младший. — Яд, меч, удушье – я снова возвращаюсь к жизни, раз за разом.
— А если отрубить голову?
— Не пробовал, — Младший засмеялся, — но однажды мне мечом отрубили палец, я примотал его к ране, а через день, сняв повязку, обнаружил, что он сросся, как ни в чем не бывало.
— И тебе не больно?
— Безумно больно, каждый раз, — тихо признался ученик. — Каждый раз, когда меч проходил через мое тело, каждый раз, когда я падал с высоты и ломал кости, когда меня душили или травили.
Омар Хайям с грустью смотрел на бессмертного юношу, который замолчал, допивая остывший чай. Земной путь мудреца подходил к своему концу, ведь он прожил на этом свете уже восемьдесят четыре года, но сострадательное сердце болело за своего ученика — что ждет его впереди? Какие невзгоды уготовила ему судьба и за какие прегрешения?
"Ад и рай — в небесах", — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай — это две половины души».
========== Глава 7 ==========
— Что бы ты не утверждал, братец, я считаю, что нужно проверить Ватсонов, — запальчиво сказал Шерлок. — Организовать якобы случайное знакомство будет проще простого!
— Уверяю, в этом нет никакого смысла, — небрежно обронил Старший, желая отговорить брата от опрометчивого поступка. Он демонстративно встал по другую сторону стола, который, подобно барьеру, разделял обоих спорщиков. — Все данные собраны в этой папке, ну что тебе нужно ещё? Джон Хэмиш Ватсон, отставной военный врач, получает пенсию после ранения. Его сестра, Гарриет Ватсон, простой ветеринар. Они не такие, как мы!
А я считаю, что нужно с ним познакомиться, чтобы проверить! – спорил Младший.
— Сестра? – Шерлок снова схватил папку, разглядывая обе фотографии. — А разве Пифия не...?
— Она тоже была сестрой жреца, ты прав, — согласно кивнул Старший. — Но дело не в этом. Больше всего я боюсь, что ты начнёшь видеть в этих людях то, чего нет на самом деле, поддашься ложным надеждам. Нет никаких подтверждений, что они всё это долгое время были бессмертны.
— Но совпадений слишком много! — Шерлок возбуждённо заметался по кабинету. — Ранение! Есть медицинские записи?
— Имеется сухой отчёт о проведённой операции, подшит к дополнительным вкладкам, — Шерлок возбуждённо зашелестел бумагами, отыскивая нужный листок. — Но я могу пересказать тебе и так — операция была проведена в полевых условиях, пуля вызвала сложный осколочный перелом и задела подключичную артерию, но всё обошлось. В результате Джон Ватсон был признан недееспособным к службе, получил диагноз ПТСР и по сей день не смог адаптироваться в условиях мирной жизни.
— Тогда я встречусь с ней, здесь есть адрес? — Шерлок говорил торопливо, словно боялся, что брат его остановит. — Нельзя исключать шанс, что она узнает меня и скажет причину, по которой на нас пало это проклятие. Представь только, если мы сможем это побороть!
Старший бессильно опустился в кресло. Шерлок прекратил бормотать, взглянув в глаза брата, и отшатнулся — в них было столько боли и отчаяния, что стало не по себе.
— Что? Что не так? — подозрительно спросил Шерлок, ощущая приближение чего-то непоправимого. — Это далеко не вся информация, да? Ты выяснил что-то ещё.
— Пожалуйста, сядь, — тихий, просящий голос Старшего производил гораздо большее впечатление: даже в далёкие времена, когда Шерлок был совсем мальчишкой, а старший брат кричал, отчитывая его за выходки, ему не было так страшно.
Дождавшись, когда Младший опустится в кресло, брат начал рассказ: о том, как отчаявшись, юноша-жрец оказался на пороге его дома, как сбивчиво лепетал о своих чувствах, сбиваясь под грозным взглядом, и выспрашивал о местоположении своего возлюбленного; о том, как вместо того, чтобы просто прогнать мальчишку, Старший, влекомый гневом, спустил на него свору собак.
Шерлоку казалось, что каждое слово, произнесённое этим тихим, надтреснутым голосом впивается в его сердце острыми осколками. Словно это его плоть рвали обезумевшие псы, словно это он прыгнул в набегающие волны, чтобы закончить эту сумасшедшую круговерть.
Как он мог так поступить?
Невидящим взглядом Младший смотрел в стену, а перед мысленным взором проносились яркие воспоминания: вот он видит себя на ипподроме, правящим колесницей, а вот — первый раз бросает внимательный взгляд на жреца, что ухаживает за ним. Как целует его под серебристой сенью олив в роще, сквозь которые пробиваются жаркие солнечные лучи; как они устраивают заплывы в бухте, а потом, изможденные, но счастливые падают на белый горячий песок.
Помнит тягостный момент расставания, и то, как капли дождя оставляли на печальном лице юноши следы, так похожие на дорожки слёз. И как он сам в душе благодарил небо за непогоду, которая помогла скрыть влагу в его собственных глазах.
Он и не заметил, что этот мальчик занял прочное место в сердце, как крепкий росток пускает корни в благодатную почву. Чувства делали его уязвимым, и Младший не желал признаваться в своей слабости.
Вспоминал, как вернулся из похода через несколько лет, возмужавший, но опустошённый до дна — эйфория от приобретённой славы быстро прошла, а душа требовала других впечатлений. И он получил их с лихвой.
Когда в храме Аполлона ему наперерез кинулась обезумевшая, словно фурия, жрица и выкрикнула в лицо пророчество, что боги прокляли братьев бессмертием, Младший не воспринял всерьёз ни слова. И его почти не испугал тот факт, что женщина, которая не успела закончить свою гневную речь, упала наземь и забилась в конвульсиях — её лицо перекосили гнев и боль, изо рта пошла розоватая пена. Жрица умерла прямо у их ног, смотря в потолок остекленевшими глазами.
Младший смеялся над пророчеством до тех пор, пока впервые не поранился. Наблюдая, как за несколько минут затянулась рана, на лечение которой раньше понадобился бы не один месяц, он был восторжен. Окрылён. Ещё не понимая, что дар богов — его проклятие, он перестал беречься, ввязывался в самые опасные схватки и проводил эксперименты над своим телом, сознательно нанося себе ущерб.
Невзирая на частые переезды с места на место, воодушевление от вседозволенности и бесконечной молодости продлилось несколько сотен лет, а после... После он насытился этим настолько, что поиски способа, которым бы он смог прервать своё существование, стали его навязчивой идеей. И они все оказались тщетными.
Стряхнув оцепенение, Младший вынырнул из омута воспоминаний и понял, что брат давно закончил свой рассказ и настороженно за ним наблюдает.
Безумно захотелось курить.
Рассеянно похлопав ладонью по карману пиджака, Шерлок вспомнил, что оставил пачку в пальто и молча вышел из кабинета. Брата он не удостоил даже взглядом, опасаясь фальшивых оправданий и извинений.
Резко сдёрнув с вешалки пальто, Младший наскоро накинул шарф и выскочил на улицу, надеясь, что от свежего воздуха станет легче дышать.
Легче не стало.
Горечь предательства почти физически ощущалась тисками, сдавившими грудь — при попытке сделать самый слабый вдох, грудь пронзало болью, которой — Шерлок знал точно — не было никакого медицинского обоснования. Слепая ярость и обида смешались в один громоздкий ком, который разбухал и разбухал, теснил лёгкие, сжимал сердце — казалось, это ужасающее чувство грозит разорвать его изнутри. Как никогда хотелось закричать, выплеснуть из себя всё это, очиститься, стереть...
