Любому родителю больно видеть увечья своих детей, тем более матери, которая родила на этот свет здорового и целого ребёнка. Они испытывают боль, чувствуя, какие мучения они приносят их детям. Смотреть, как суровая жизнь меняет их, как из маленьких детей сотворяет мужчин.
И не так уж просто в такие моменты сделать вид, что ты не расстроен и сказать своему чаду, что всё будет в порядке, что главное, что он жив, что всё в его жизни наладиться. Отчасти в этом есть правда, но некоторые события остаются с нами навсегда, возвращаясь в те моменты, когда совсем худо.
— Милый мой, я так по тебе скучала, слава богу, что ты добрался до дома живой, — она обняла его ещё сильнее.
От боли в сердце её разрывало так, что почти невозможно было терпеть и безумно хотелось закричать, но таких эмоций она не могла себе позволить.
— Мам, давай поедем домой, пожалуйста, — продолжая плакать ещё сильнее, ответил её мальчик.
Вдвоём не без малых усилий они усадили его на заднее сиденье такси, а коляску с сумкой уложили в багажник. Всю дорогу Фёдор молчал, лишившись эмоций на вокзале, наблюдая, как изменился его родной город за почти два года, и надо сказать, что изменений не было. Так, может быть посадили пару деревьев, где-то убрали бордюр, но в целом ничего кардинального.
Его мама уже пришла в себя, насколько это было возможно, и даже пыталась говорить с улыбкой; что-то рассказывала, лишь бы заполнить эту образующуюся бездну тишины, настолько угнетающее её сознание.
— Вот мы и дома, родной.
От Фёдора не последовало ответа, но в этом никто не нуждался. Они пересадили его из такси на коляску. Гравийная дорога, что была под ним, как-то уж очень непривычно и неприятно ощущалась. Частный дом с небольшой летней кухонькой и туалетом на улице; вход в дом преграждали немногочисленные ступеньки, но тем не менее это была преграда, которую следовало как-то преодолевать.
— Сынок, давай я тебя сама занесу, а потом коляску?
— Прекрати, мам, я давно не маленький мальчик и способен, хоть и без ног, передвигаться.
Он самостоятельно слез с коляски, довольно неумело, так как опыта ещё не хватало, встав на культи. Его мгновенно пронзила острая боль от ног до макушки — довольно свежие швы напомнили о себе, словно припоминая: «Братец, если же ты хочешь, чтобы мы стали для тебя опорой, дай нам времени окрепнуть, а затем хоть мячик пинай». Терпя боль, скрипя зубами, он решил помочь себе и упёрся о землю ещё и руками. Со стороны он был похож на какого-то зверька. Развернувшись спиной к ступенькам, помогая себе руками, осторожно начал забираться: одна ступенька — руки, затем культи, вторая ступенька — руки, и так до победного.
Добравшись в зал он залез на огромный диван и разлёгся, как снежный ангел. Боль в ногах пульсировала, и если бы он мог увидеть, то заметил бы, как внизу на бинтах просочилась кровь: видимо рановато для того, чтобы передвигаться самостоятельно. Распластавшись на диване он взорвался в истерике. Услышав это, его мама тут же бросила приготовление чая и побежала к нему, крепко обняв и пытаясь успокоить, нежно покачивая его из стороны в сторону, приговаривая ласковые слова. Это заняло около получаса, и, выплакав всё слёзы, он остановился, немного прихлёбывая ртом и попросив стаканчик воды. А затем, оставаясь в объятиях своей матери, уснул, и во сне постоянно что-то бормотал.
Почему он держался до дома и не проронил ни капли слёз вне его стен? Потому что дом, где мы выросли, является крепостью. Местом, где нас не сможет достать даже дьявол; местом, где при желании нас не удастся побеспокоить либо обидеть. Только в родном доме мы можем почувствовать себя детьми, поностальгировать и вспомнить, как было здорово в детстве, какие были прекрасные подростковые времена, как всё было беззаботно и просто.
Проснувшись примерно через несколько часов, только открыв глаза, он тут же принялся объяснять, что завтра ему следует отнести документы в больницу и начать оформление инвалидности, чтобы начали выдавать пенсию.
— Кстати, ты очень вовремя проснулся. Сейчас начнётся наша любимая передача. И пока ты спал, я пирожков напекла, сейчас заварю чаёк и можем вместе посмотреть, а? — с каким-то вроде энтузиазмом предложила его мама.
— Извини, мам, не сегодня. Что-то у меня нет настроения. Я лучше полежу в своей комнате, подумаю о своём будущем.
Находясь в своей комнате ему удалось уснуть примерно через три часа, может быть и позже. Всё это время он, погружённый в свой разум, думал о том, что ему следует сделать и куда направиться.
На следующее утро, находясь в домашней обстановке, он проснулся, забыв о своём недуге, позабыв про отнятые ноги. Крепко потянувшись, зевнув и с мальчишеской улыбкой попытавшись встать на ноги, его ошпарило, будто кипятком, и он пришёл в себя, вспомнив, что у него отсутствуют конечности, отвечающие за передвижение. Тем не менее ступни и икры ужасно болели, с учётом, что их не было, но они болели. Этот недуг называют фантомными болями. С ним встречается каждый, кто лишился какой-либо части тела. Весьма ощутимая боль для ног, которых нет.
— Слушай, я тут подумала, — прервав сон Феди, поинтересовалась мама, — может мы сходим в церковь после того, как ты управишься со своими делами в больнице? Отец Михаил часто спрашивал о том, как ты поживаешь, и, думаю, он будет очень рад увидеть тебя. К тому же сколько ты у него не появлялся? Лет десять точно будет, а может и больше. Он ведь помнит тебя совсем ещё мальчишкой. Раньше ты любил к нему ходить, м-м-м?
— Мам, ты ведь знаешь, что я не верю в Бога и вряд ли это изменится в ближайшем будущем.
— Не верит он. Видишь к чему привела твоя не вера? Ладно, сейчас не об этом. Может всё-таки сходишь? На душе хоть капельку станет легче.
— То есть, по-твоему, именно Бог отобрал у меня ноги? Не металлические снаряды этих чурок, а Бог вонзил мне их в ноги? Или Бог приказал им расставить растяжки, чтобы они поубивали нас? Так, по-твоему? Тебе не кажется, мама, что твой Бог немного жестковат?
— Я прошу сделать тебя это ради меня. Не для себя сходи, а для меня, чтобы мне стало спокойнее.
— Я подумаю, когда буду занят своими делами. А пока можно мне тебя попросить помочь встать и умыться? Мне ещё сложновато опираться на культи.
— Да, конечно.
Проезжая по гравийной дороге на коляске, чувствуя каждый камешек, который создаёт тряску и причиняет ему боль, он встречает проходящих мимо него людей и краем глаза цепляет их взгляды, как они искоса пялятся на него. И от этого на душе будто кошки скребут и становится крайне беспокойно. Он понимал из-за чего так происходит, но искренне желал избавиться от этого, хотя сам знал, что это только начало. Каждый раз, когда замечаешь у какого-нибудь человека дефект, глаз так и просится поглазеть на него. Конечно, из-за своего воспитания мы понимаем, что это неприлично — таращиться на человека, тем более на его увечье, но этот чёртов глаз так и просит хоть краешком взгляда, хоть на пару мгновений взглянуть на дефект.
Ещё около десятка жалеющих глаз встретилось ему на пути, прежде чем он добрался до назначенного объекта. Уже в процедурном кабинете ему начали сменять бинты, и он впервые отважился взглянуть на то, во что превратились его ноги, а точнее то, что же с ними стало. Отрезанные чуть выше колена и будто натянутые к центру края кожи были небрежно сшиты ниткой. Таких огромных швов, которые он увидел в висящем зеркале напротив, ему не доводилось ещё встречать в своей жизни. Чувства, когда ты видишь, что из тебя сделали неполноценного человека, которые он испытал, крайне сложно передать словами.
Боль, смятение, обида, ненависть, жалость к самому себе, и всё это вперемешку. Можно ли было из неполноценного сделать что-то другое? Он не знал. Можно ли было принять и сделать это своей особенностью? Пока что ему не виделось такой возможности. Принятие себя таким, какой ты есть, даётся не сразу — для этого требуется время.
— В целом швы заживают неплохо, не гноятся, немного подтекают. М-м-м... на ноги случайно не оказывалось давление?
