Аркадий Стругацкий - Без оружия

РУМАТА

КИРА

БУДАХ

АРАТА

РЭБА

КОНДОР

ОКАНА

АБА

УНО

ЦУПИК

ХОЗЯИН

ПИЛОТ

ТОРГОВЕЦ

МАРШАЛ

ТОЦ

НЕИЗВЕСТНЫЙ

горожане, штурмовики, монахи

На темной авансцене в луне прожектора появляется Румата — в черном трико с головы до ног.

РУМАТА. То были дни, когда я познал, что значит страдать; что значит стыдиться; что значит отчаяться…

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ. Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ. Спаси, спаси нас! Нам бы хоть как нибудь да пожить!

Луч прожектора гаснет. Румата уходит, занавес раздвигается.

Лесная поляна. На заднем плане — Угрюмая Берлога, приземистая бревенчатая изба, наполовину вросшая в землю. Посередине сцены — покосившийся идол-чучело, на одной из растопыренных деревянных лап висит зажженный фонарь. У подножья идола в кругу света сидит дон Кондор в средневековом плаще и ботфортах, в шляпе с пером, рассеянно царапает какие-то фигуры у ног своих концом шпаги в ножнах и насвистывает печальную мелодию — «Летят утки». Из темноты доносятся знакомые звуки: лошади переступают копытами, звякают уздечками, шумно вздыхают, отфыркиваются.

Дон Кондор вдруг поднимает голову, прислушиваясь. Нарастает характерное жужжание приближающегося вертолета. Заржала лошадь в темноте. По поляне, по стволам деревьев пробегает летучий голубой луч прожектора, сразу гаснет. Жужжание усиливается, затем резко обрывается. Дон Кондор встает. Справа на сцену выходят двое. Первый — дон Румата в средневековом дорожном костюме, при шпаге и в шляпе, с ковровым мешком в руке. Второй — Пилот, в серебристом комбинезоне.

Дон Кондор быстро идет им навстречу, но не дойдя нескольких шагов, срывает шляпу и делает глубокий поклон. Румата тоже кланяется.

ПИЛОТ. Познакомьтесь, товарищи. Резидент Института экспериментальной истории в торговой республике Соан Александр Васильевич Симонов, он же генеральный судья и хранитель государственных печатей упомянутой республики дон Кондор. Новый резидент Института в герцогстве Арканарском Малышев Антон Константинович, он же…

РУМАТА. Барон Румата дон Эстор. Покинул метрополию в надежде быть представленным ко двору герцога Арканарского и предложить ему свою честь и шпагу.

КОНДОР. Здравствуй, Антон…

Они пожимают друг другу руки.

РУМАТА. Простите, Александр Васильевич, чтобы не забыть… Вам письмо с Земли, от внучки… (Достает из-за обшлага конверт, протягивает Кондору.)

КОНДОР. Спасибо… (Отходит под свет фонаря, быстро проглядывает письмо, затем прокашливается.) Спасибо, Антон… Ну что ж, друзья, присядем, поговорим… (Усаживается под идолом, похлопывает ладонью возле себя.) Садитесь…

Румата и Пилот садятся.

КОНДОР. Долетели благополучно?

ПИЛОТ. Над Зеленой бухтой немного покачало, штормит… А так ничего, все в порядке.

КОНДОР. Вы ведь с Полярной базы добирались!

ПИЛОТ. Так точно, Александр Васильевич. На субмарине. Снялись с борта только в Зеленой бухте.

КОНДОР. Так… На базе с тобой говорили, Антон? Положение знаешь?

РУМАТА. Говорили. Знаю. Положение неважное.

КОНДОР. Да, наделал нам Орловский хлопот. Придется тебе все начинать сначала.

РУМАТА. Это я еще на Земле знал.

КОНДОР. Что на Земле говорят!

РУМАТА. На месте, говорят, сориентируешься.

КОНДОР. Будем надеяться… Думаешь отсюда прямо в Арканар!

РУМАТА. Если вы не возражаете.

КОНДОР. Нет, я не возражаю. Действительно, чего оттягивать. Я только тебе посоветовал бы не сразу устраиваться капитально. Есть там постоялый двор… «Серая Радость» называется… Как тебе такое название? Остановись первоначально там, оглядись, послушай, немножко себя покажи… так, самую малость…

РУМАТА. Да, мне на базе тоже так рекомендовали.

Кондор. Вот и я тоже рекомендую. И именно «Серую Радость». Там сейчас окопался Будах.

РУМАТА. Будах? Тот самый? Будах Арканарский?

КОНДОР. Тот самый знаменитый Будах. Математик и астроном.

РУМАТА. И еще немножко поэт, немножко колдун, немножко мистификатор, как я понял… Почему он окопался в «Серой Радости»?

КОНДОР. Снимает там конуру, пьет, скандалит. Три недели назад у него сгорел дом… вместе с обсерваторией и библиотекой.

РУМАТА. Сгорел! Или…

КОНДОР. Сожгли, конечно. Он сам чудом спасся. Между прочим, он был большим приятелем Орловского…

РУМАТА. Да, знаю. Орловский ведь переводил его на русский… «Как лист увядший, падает на душу…» Ну, хорошо. Значит, для начала «Серая Радость», Будах. Что еще?

КОНДОР. Оборудование для тебя спрятано в этой избе (Показывает через плечо.), в подвале. Там замаскирован сейф. В сейфе ты найдешь ранцевый птицелет, приемопередатчик для прямой связи с Полярной базой, кое-какие мелочи… Да, там еще полевой синтезатор. Дает до полутора килограммов золота в час в отливках по двести граммов… (Усмехается.) Все на случаи бегства, на случай сомнений, на случай бедности…

РУМАТА. Понятно. Спасибо.

КОНДОР. Кстати, деньгами тебя снабдили?

РУМАТА. Триста золотых.

КОНДОР. Этого для начала хватит. А потом свяжешься с ювелиром одним, с ним покойник Орловский…

РУМАТА. Да, я знаю. Отец Гаук, улица Молочников.

КОНДОР. Все-то ты знаешь… Ладно. Еще я хочу предупредить тебя. Мир, с которым ты войдешь в соприкосновение уже завтра утром, он потребует от тебя предельного напряжения совести. Мир нормального средневекового зверства… Да, да, тебе об этом рассказывали, тебя инструктировали, тебе показывали фильмографии, но это все не то… Подожди, пока впервые втянешь носом запах горелого мяса…

РУМАТА. Не беспокойтесь, Александр Васильевич. Я выдержу.

КОНДОР. Если бы я хоть несколько первых недель мог быть рядом с тобой ежеминутно, с утра и до вечера… (Машет рукой.) Мы здесь поняли кое-что такое, чего у нас в Институте на Земле никак не могут понять. Нас готовили так, чтобы мы не сорвались, выдержали. Но ведь выдерживать-то тоже нельзя, Антон. Если когда-либо поймешь, что способен выдержать здесь все, беги тогда отсюда без памяти. Это будет значить, что ты прочно вошел в роль. Что ты уже не коммунар, а благородный подонок барон Румата. Бойся войти в роль! В каждом из нас здесь благородный подонок борется с коммунаром. И все вокруг помогает подонку, а коммунар — один-одинешенек, до Земли тысяча лет и тысяча парсеков…

Пауза. Румата внимательно смотрит на Кондора, Пилот, напротив, отвернулся от них.

РУМАТА. Но это же азбука, Александр Васильевич. Все мы отлично понимаем, что мы историки, а не физики. И что мы здесь находимся вовсе не для того, чтобы утолять наше чувство справедливости…

КОНДОР. Да… да… (Глубоко вздыхает.) Я здесь, голубчик, пятнадцать лет. Я уж и сны про Землю видеть перестал. Как-то, роясь в бумагах, нашел фотографию одной женщины, долго соображал, кто это такая… А это дочь была, мать вот этой… (Прижимает ладонь и груди, куда, очевидно, спрятал полученное письмо.)

РУМАТА. А ведь вам отдохнуть надо, Александр Васильевич.

КОНДОР (резко выпрямляется). Подожду, подожду еще отдыхать… (Встает. Румата и Пилот тоже вскакивают.) Да, все это лишнее. Пора. Итак, твое дело — наблюдение, изучение, в лучшем случае — спасение деятелей культуры и культурных ценностей… Впрочем, ты это, конечно, знаешь…

РУМАТА. Знаю.

КОНДОР. Ты все знаешь. Но вот что ты мог знать, но забыть. Все мы разведчики. И все дорогое, что у нас есть, должно быть либо далеко на Земле, либо внутри нас. Чтобы его нельзя было отобрать у нас в качестве заложника.

Он резким движением нахлобучивает шляпу. Румата склоняется перед ним в церемонном поклоне.

По авансцене перед закрытым занавесом под грохот барабана маршируют серые штурмовики — серые рубахи до колен, серые штаны, черные сапоги, на правом плече топор. Последние два штурмовика волокут на веревке связанного избитого человека в партикулярном. За занавесом шумит толпа, слышны крики:

— Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в жисть!

— А мой-то! На правом фланге! Вчера еще его порол!

— Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, спокойствие! Ура, серые роты!

— Ура, дон Рэба! Слава доброму герцогу нашему!

— Мужичье — в кровь!

— Баронов — на фонарь!

— Грамотеев — на кол!

— Ура, орел наш дон Рэба!

Штурмовики проходят, шум стихает, занавес раздвигается.

Харчевая зальца в нижнем этаже постоялого двора «Серая Радость». Тяжелая стойка, за нею полки с глиняными бутылками и боченкообразными кружками. На переднем плане — тяжелые столы и тяжелые скамьи. За стойкой — Хозяин, толстый, красный, в кожаной безрукавке, он неторопливо беседует с торговцем, который сидит за ближайшим к нему столом над кружкой пива. Кира, дочь Хозяина, хорошенькая, в белом передничке, вытирает столы тряпкой.