Погуляев. Они, конечно, большой обиды ей бы не сделали; сейчас видно, что это шалуны, но ведь она могла испугаться очень и даже захворать с испугу.
Анна Устиновна. Долго ли ее напугать; что говорить – кротости она у нас непостижимой.
Погуляев. Так вот я вам советую: вы ее вперед одну не пускайте!
Анна Устиновна. Да с кем же нам отпустить ее? Отец больной, я стара; она одна работает, одна нас кормит, одна и работу свою в магазин носит. Нужда, батюшко.
Погуляев. Вижу, что нужда! Эко дело-то! Вам бы женщину нанять.
Анна Устиновна. На какие, батюшко, деньги? Есть у нас заветные, на приданое отложены, – так тех трогать не хотим. Только тронь и не увидишь, как истратишь, а ей-то ничего не останется. Дорого достались нам эти деньги: из-за них отец ее рассудок потерял.
Погуляев. Мне кажется, что я вас где-то видал; мне ваше лицо знакомо.
Анна Устиновна. Было время, жили хорошо, – так и нас люди знали, а теперь все бросили.
Погуляев. Конечно, в вашем положении вспоминать о старом неприятно; но вы меня извините за нескромность, позвольте узнать вашу фамилию.
Анна Устиновна. Что ж тут неприятного! Божья воля! Я – Кисельникова, батюшка.
Погуляев. Кисельникова? И вы не матушка ли Кирила Филипповича Кисельникова?
Анна Устиновна. Так точно.
Погуляев. Ах, Боже мой, Боже мой! Жив он?
Анна Устиновна. Жив-то жив, да уж лучше вы и не спрашивайте! А вы-то кто же такой будете?
Погуляев. Погуляев. Помните, еще я у вас часто бывал студентом, потом один раз был у него у женатого. Теперь адвокат, стряпничеством занимаюсь.
Анна Устиновна. Помню, как не помнить; а не скажите, ни за что бы не узнала. Вот полюбуйтесь на наше житье.
Погуляев. Что ж такое с вашим сыном сделалось?
Анна Устиновна. Семья, батюшко, да родные Кирюшу сгубили. Служба ему не далась; как-то он к ней не присноровился; пока были свои деньги, так мы еще бедности не видали. А потом тесть все деньги у Кирюши отобрал; тут жена умерла; тесть обанкрутился; пропали все денежки; беда за бедой; захворали дети, – а жить чем-нибудь нужно! Тут, как на грех, и подвернулся чей-то поверенный, сунул Кирюше тысячи три денег: тот от бедности да от горького житья и прельстись на деньги-то, да фальшь какую-то в суде и сделал. И напал на него страх, суда очень боялся, так и помешался в рассудке со страху. Сколько я денег пролечила, ничего не помогает.
Погуляев. Какого же роду у него помешательство?
Анна Устиновна. Ничего не помнит, что было с ним, никого почти не узнает. Прежде у него это временем проходило, – иногда, бывало, и опомнится, говорит складно, вспоминает свою жизнь, жену-покойницу, плачет; а теперь все реже да реже. Все бегает да суетится, точно зверек какой, прости Господи! Гвоздиков, пробок наберет, да надают ему всякой дряни, бежит продавать, – принесет мне денег копеек пять-шесть, забормочет: «Детям, детям принес. Берегите детям». Как он всю жизнь для детей хлопотал, бедный, о том только и помнит. А уж я и детей-то всех прихоронила, одна вот только и осталась.
Погуляев. Так это его дочь! (Лизе.) Позвольте мне на вас поглядеть хорошенько. Я вашего папеньку знал молодым, красивым.
Лиза. Разве он был когда-нибудь молод?
Анна Устиновна. Что ты, глупенькая! Все были молоды.
Лиза. Я не то хотела сказать… (Подумав.) Нет, то! Я никак и вздумать его не могу, чтоб он был молод.
Погуляев. Он был щеголь, веселый!
Лиза. Бабушка говорит, что и деньги у него были, а теперь вот нет. У вас есть деньги?
Погуляев. Есть.
Анна Устиновна. Что ты, матушка, как глупо говоришь.
Лиза. Об чем же мне говорить с вами? Я больше ничего не знаю.
Погуляев. Нет, ничего. Она хорошо говорит.
Лиза (серьезно). Где ж вы деньги взяли? Вы нашли или вам кто-нибудь дал?
Погуляев. Я за работу получал, вот и накопил.
Лиза. За работу очень мало дают, накопить нельзя. Я вот очень много работаю, а денег дают мало.
Погуляев. Наша работа больше вашей ценится.
Анна Устиновна. Боюсь я, надоест она вам своими глупостями.
Лиза. Нет, бабушка, позвольте! У меня давно в голове поговорить с кем-нибудь. Они уйдут, с чужими я говорить не стану, так у меня на сердце и останется. Я и то все одна сижу да сама с собой думаю.
Погуляев. Говорите, ради Бога, говорите! Я всегда готов вас слушать.
Лиза (решительно). Вот что: укажите мне работу такую, за которую бы больше платили; а то, посмотрите, вот какая комната, вон бабушка, как она одета! У нас ничего нет; я работаю-работаю и никак из нужды не выбьюсь. (Плачет.)
Погуляев. Перестаньте! Давайте потолкуем.
Лиза. Я девушка молодая, а взгляните, что на мне! Мне стыдно на улицу выйти. Я не хочу рядиться, мне хоть бедное платье, да чтоб оно было чисто, ново, по мне сшито. Я хороша собой, молода – это уж ведь мое; мне хочется, чтобы и люди видели, что я хорошенькая, а у меня сердце замирает, как я начну надевать эти лохмотья: я только себя уродую. (Плачет.)
Погуляев. Да перестаньте же, перестаньте! Ах, Боже мой! Потолкуем так, без слез.
Лиза. Легко вам говорить: «без слез»! Да и что толковать! Нам, бедным людям, толковать некогда. Вы мне работу дайте! Пусть она будет вдвое, втрое труднее, только бы мне денег больше вырабатывать, чтоб комнату нанять посветлее да одеться почище.
Погуляев. Я вам найду работу, погодите.
Лиза. Найдите, только поскорей. Мне уж надоела нужда, я выбилась из сил. Если найдете, я вам буду очень благодарна. (Шьет молча.)
Погуляев. Поищу, поищу.
Анна Устиновна. А вы сами-то себя устроили?
Погуляев. Не совсем.
Анна Устиновна. Чего же вам недостает?
Погуляев. Счастья. (Подходит к Анне Устиновне.) В память старого знакомства не откажитесь принять от меня эту малость. (Дает ей ассигнацию.)
Анна Устиновна (берет). Если счастья у вас нет, так деньги есть, значит, еще жить можно. Покорно благодарим, что нас, сирот, вспомнили. Навещайте.
Лиза. Куда же вы? Я еще хотела с вами поговорить.
Погуляев. Мне нужно домой. Вы извините. Я зайду к вам! У меня есть дело!
Лиза. Вы не привыкли видеть бедность! Вам тяжело с нами. Ну, ступайте!
Погуляев уходит.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Анна Устиновна и Лиза.
Анна Устиновна. Что это, Лиза, ты так груба?
Лиза. А со мною кто ласков, кроме вас?
Анна Устиновна. А чем же он-то не ласков? Вот посмотри, он нам денег дал.
Лиза. На его деньги нам весь век не прожить, лучше бы он мне работу дал.
Анна Устиновна. У тебя и то работа из рук не выходит, а тебе все мало, хоть бы ты себе отдых дала. Лиза. Отдых? Нет, отдыхать некогда, да и нельзя.
Анна Устиновна. Отчего же нельзя?
Лиза. А вот отчего: если работать сплошь, день за день, так работа легче кажется; а если дать себе отдых, так потом трудно приниматься. После отдыха работа противна становится.
Анна Устиновна. Что ты, что ты! Господь с тобой!
Лиза. Да, противна. Она и всегда не сладка, да уж как свыкнешься с ней, так все-таки легче. Вы думаете, что мне самой погулять не хочется? Вы думаете, что мне не завидно, когда другие гуляют?
Анна Устиновна. Как, чай, не завидно.
Лиза. Нет, нет. Я вас знаю. Вы думаете, что я с радостью работаю, что мне это весело; вы думаете, что я святая. Ах, бабушка!
Анна Устиновна. Святая, святая и есть.
Лиза. Сказать ли вам, что у меня на душе?
Анна Устиновна. Да что ж у тебя, кроме ангельских помыслов?
Лиза. Нет, лучше не говорить. Сказать, так вы испугаетесь.
Анна Устиновна. Ангел-хранитель над тобой!
Лиза. Ах, бабушка, я боюсь, я боюсь…
Анна Устиновна. Чего же ты, душенька, боишься?
Лиза. Я боюсь, что надоест мне работа, опостылеет, тогда я ее брошу…
Анна Устиновна. Поди ко мне, поди, дитя мое! Господи, сохрани ее и помилуй!
Лиза (вставая). Бабушка, давайте молиться вместе! Трудно мне, трудно! (Подходит к Анне Устиновне.)
Входит торопливо Кисельников.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Анна Устиновна, Лиза и Кисельников.
