Иоганн Гете - Ифигения в Тавриде

Я подчинюсь ему: грозит беда
Возлюбленному брату. Но — увы! —
Все больше я своей судьбы пугаюсь.
Так мне не уберечь надежды, тайно
Взлелеянной в священной тишине?
Не снять с себя проклятья? Иль никак
Дом Тантала для жизни не воскреснет
Благословенной? Исчезает все:
И страсти отмирают, и величье
Идет на убыль. А проклятье — нет?
Так я напрасно здесь, в святом затворе,
В разлуке с кровом отчего дворца,
Надеялась очистить дом Атридов
От древней скверны чистыми руками?
Едва в моих объятьях брат любимый
Был от недуга дивно исцелен,
Едва приплыл корабль многожеланный
Меня нести к родимым берегам,
Как вот уже Нужда глухая хочет
Железною рукой вину двойную
Взвалить на сердце, требуя похитить
Святое изваянье, мне страной
Доверенное, и солгать тому,
Кто дал приют изгнаннице злосчастной.
О, только б не взошла в груди моей
Воскреснувшая ненависть титанов,
Былых богов, низвергнутых с небес,
К вам, олимпийцы! Не когтила б сердце
Без устали! Спасите же меня
И образ ваш в груди многострадальной!
В моих ушах звучит старинный лад,
Казалось бы, забытый так давно.
То песня парок, что они пропели
Над Танталом, поверженным во прах.
Они титану сострадали: гневен
Был голос их, ужасен песни звук.
Ее кормилица певала в детстве
Мне и сестре — припомнилась она:

                   «Пусть люди боятся
                   Всесильных богов.
                   Владычить над миром
                   Они не устанут
                   И вечной десницей
                   Расправу творят.

                   Вдвойне да боится
                   Обласканный ими!
                   На скалах и тучах
                   К столу золотому
                   Придвинуты ложа.

                   Чуть спор разгорится,
                   И гостя низринут
                   С позором и срамом
                   В ночные стремнины;
                   И там он томится
                   В напрасных надеждах
                   На суд справедливый.

                   А боги пируют,
                   Не ведая горя,
                   За трапезой вечной.
                   Беспечно шагают
                   По горным вершинам;
                   Из мрачных обрывов
                   Доходит зловонье
                   Погибших титанов,
                   Как запахи дыма
                   От жертвы кровавой.

                   Отводят владыки
                   Свой взор милосердный
                   От целого рода,
                   Не видят во внуках
                   Любимые прежде,
                   Молящие тихо
                   О счастье черты».

                   Так плакали парки;
                   Их слушал страдалец,
                   Низринутый в бездну,
                   И думал, злосчастный,
                   О детях, о внуках
                   И тряс головой».

В смущенье сознаюсь: все не решу,
Куда направить розыски свои?
Не сами ж пленники в предсмертный час
Задумали побег? Иль жрица им
Пособница? Разносится молва,
Что где-то здесь, среди прибрежных скал,
Скрывается неведомый корабль.
Безумье узника и этот странный
Обряд, затеянный для промедленья,
К сугубой осторожности зовут.

Пусть скажут жрице, чтобы шла ко мне!
Вы ж, ратники, обшарьте берега
От скал прибрежных до священной рощи.
Святыню пощадите, но дозор
Держите крепко. Изловите их,
Где б ни скрывались! Понял? Так иди!

Ужасная в груди клокочет злоба —
И на нее, кого я мнил святой,
И на себя — ведь я ее толкнул
На путь измены лишним снисхожденьем.
Отлично привыкает человек
К неволе и смиренью, коль его
Лишают всей свободы. Попадись
Она моим жестокосердным предкам
И избеги священного ножа,
Она б себя счастливицей считала!
Избегнув смерти, славила б судьбу
Свою и не чинилась бы пролить
Чужую кровь на алтаре, считая
Обычай — долгом! Милостью моей
В ней поощрил я дерзкие мечты!
Напрасно я стремился к браку с нею,
Она своею жизнью хочет жить…
Мне сердце лестью оплела она,
А чуть что не по ней, уже идет
На ложь и хитрость. Что ей моя милость?
Привычная, положенная дань!

Ты звал меня? Что хочешь мне сказать?

Ты жертву отложила? Почему?

Я все Аркаду точно разъяснила.

Но я хочу услышать от тебя.

Богиня срок дает тебе подумать.

Тебе он, видно, нужен, этот срок?

О, если кровожадный приговор
Твой неизменен, ты пришел напрасно.
Жестокий властелин всегда найдет
Усердных слуг, за милость и за мзду
С ним разделить проклятие готовых.
Ведь государя не пятнает грех,
И смерть в его устах — как темень тучи.
Уже спешат приспешники огонь
Несчастному на голову обрушить,
А властелин проносится по небу
Под грохот грома, недоступный бог.

Ты жрица, а в словах твоих — мятеж!

Не жрица, только дочь Агамемнона.
Безвестной деве покорялся ты,
А над царевной властвуешь? Так нет!
Я с детских лет привыкла подчиняться
Сперва родителям, потом богине,
Но, и смиряясь, душу почитала
Свою свободной. Быть рабою слова
Жестокого, мужскому злодеянью
Покорствовать не научилась я.

Не я повелеваю, а закон.

Мы на закон ссылаемся охотно,
Когда он вторит пагубным страстям.
Другой закон, древнейший, мне велит
Тебе противоборствовать: согласно
Ему, любой пришелец свят.

Должно быть, очень по сердцу тебе
Пришельцы эти? В горестной тревоге
Забыла первый ты закон рассудка,
Что раздражать не следует царя.

И если даже я смолчу, — ты знаешь,
Чем сердце переполнено мое.
И в черствой-то душе воспоминанья
О сходной доле жалость пробуждают,—
Стократ в моей! Я вижу в них себя:
Вот так же я пред алтарем дрожала,
Торжественная осеняла смерть
Меня, склоненную! Вот нож блеснул,
Направленный в трепещущее сердце!
И вздыбилась душа в предсмертной муке,
И помутился взор! Но я спаслась.
Ужель такую ж милость оказать
Мы не должны многострадальным людям?
Меня ты знаешь, а чинишь насилье.

Не государю — службе подчинись!

Оставь! Достойно ль услащать насилье
Над бедной женщиной? Я родилась
Не менее свободной, чем мужчина.
Когда бы внука грозного Атрида
Ты к недостойным принуждал делам,
Он, верно, отстоял бы право сердца
Мечом и неослабною рукой.
Я защищаюсь словом. Честный муж
Не презирает женского оружья!

Я больше чту его, чем меч Ореста.

Судьба мечей изменчива бывает!
Для мудрых нет ничтожного врага.
И слабого пред злобой и насильем
Природа беззащитным не оставит.
Она его лукавству научает,
Искусству обходить и избегать.
Насильник эти козни заслужил!

С их кознями покончит осторожность.

Ее отвергла чистая душа!

Ты приговор сама себе выносишь!

Когда б ты знал, как борется душа,
Как страстно хочет натиск отразить
Лихой судьбы, меня сгубить готовой!
Так безоружна я в борьбе с тобою?
Мою мольбу, пленительную ветвь
(В руках безвинной женщины она
Сильней меча!), ты хочешь оттолкнуть?
Чем защищу я достоянье сердца?
Иль только чудо оградит меня
И силы нет в моей душе усталой?

Я вижу, этих пленников судьба
Тебя страшит безмерно. Кто они,
Кого твой дух так страстно защищает?

Они… Я греками считаю их!

А! Земляки! И, видно, удалось
Им воскресить в тебе мечту о доме?

Иль право на неслыханное только
Мужам дано? И лишь они вольны
Держать судьбу в тисках необоримых?
Что звать величьем? Что не перестанет
Неугомонно вдохновлять певца?
О, только ли, когда смельчак берется
За дело небывалое, когда,
В успех не веря, на уснувший лагерь
Он ночью нападает, как гроза,
Разя нещадно спящих и неспящих,
А там, отброшен осмелевшей ратью,
На вражеском коне летит назад
С добычею? Лишь тех поют, кто путь
Отверг надежный и в горах лесистых,
Кочуя по неведомым тропам,
Разбойников бесстрашных истребляет?
Так подвиг нам заказан? Иль должны
Мы, позабыв о женском добронравье,
Как амазонки дикие на диких,
С мужским мечом идти на вас, чтоб кровью
За униженье отплатить? В душе
Не угасает смелая надежда!
Я не избегну тяжкого укора
И тяжких бед, коль ошибусь в расчетах,
Но предаюсь вам, боги! Если вы
Правдивы, как гласит молва людская,
Так помогите мне! Прославьте правду
Через меня! Послушай, государь!
Здесь тайный затевается обман.
Напрасно ты о пленных вопрошаешь —
Их в роще нет! Они друзей скликают,
Их в бухте ждет припрятанный корабль!
Тот, старший, на кого напал во храме
Недуг, теперь оставивший его,—
Мой брат Орест, а тот, другой, — наперсник
Его и друг, по имени Пилад.
Их Аполлон послал на берег этот
Из древних Дельф; он строго наказал
Дианы изваяние похитить
И отвезти сестру к нему; за это
Бог обещал освободить Ореста,
Убийцу матери, от евменид.
И вот судьбу последних двух Атридов
Кладу в твои я руки, государь!
Губи, коль смеешь, нас!

                                           Ты мнишь, суровый
И дикий скиф услышит голос правды
И человечности, Атреем, греком,
Отвергнутый?

                         Его услышит всякий,
Под чьим бы небом ни родился он,
В ком бьет источник жизни и любви
Незамутненный! Что же ты молчишь?
Что в глубине души своей решаешь?
Погибель! Так рази меня сперва!
Я сознаю теперь, когда спасенья
Нам больше нет, ужасную беду,
В которую я бросила любимых,
Безумная! Ведь на моих глазах
Их свяжут! Так какими же словами
Я провожу возлюбленного брата,
Погубленного мной? Я никогда
Уж не взгляну в любимое лицо!

Так вот в какие сети залучили
Затворницу лукавые лжецы!
И ты поверила их измышленьям
Доверчивой душой?

                                    Нет, царь мой, нет!
Пусть обмануть меня легко, но эти
Правдивы и чисты. Когда другими
Ты их найдешь, казни их, а меня
За простоту мою сошли на берег
Суровой, неприветливой страны,
Но если этот муж — столь долгожданный
Любимый брат, тогда нас отпусти;
Будь и ему, как прежде мне, защитник!
Отец мой был убит рукой жены,
Она — рукою сына. Все надежды
Лежат на нем, последнем из Атридов!
Дай с чистым сердцем, с чистою рукой
Отплыть мне и очистить дом родимый!
Ты сдержишь слово! В час, когда к любимым
Мне возвратиться будет суждено,
Ты клялся уступить мне! Час настал.
Цари не станут, как простые люди,
Притворно соглашаться, чтоб проситель
Ушел на время! Не к лицу владыке,
Не веря в исполненье, обещать.
Царь лишь тогда не умаляет сана,
Когда просящего счастливит он.

Как борется огонь, с водой встречаясь,
И уничтожить силится врага,
Шипя в изнеможенье, так в груди
Мой гнев с твоими борется словами!

Пусть милость воссияет, как святой
И тихий пламень жертвоприношенья,
Хвалой и ликованьем окружен!

Как часто покорял меня твой голос.

В знак примиренья протяни мне руку.

Ты в малый срок о слишком многом просишь!

Для добрых дел не надо промедленья!

Нет, надобно. Злом сменится добро!

Сомненья в зло добро преображают.
Не рассуждай, а сердцу покорись.