Вползает Маруся.
Маруся. Товарищ командир, младший сержант Шаяметов и старший сержант Остапенко убиты. Вот их документы. (Передает.)
Сергей взял книжечки, раскрывает, из одной выпал клочок бумаги. Печенка поднял.
Печенка (читает). «Прошу не отказать и принять меня в Коммунистическую партию. Если убьют, то обязательно считайте — погиб коммунистом. Смерть фашистам! Гвардии сержант Остапенко». (Пауза.) Друг... друг, что же это ты!.. (Вытирает слезу.) Так сразу неживой...
Сергей. Не плачь, браток. По таким не плачут...
Шум моторов приближается.
Печенка (смотрит в ту сторону). Я ж вам! Давай, давай ближе! (Взял гранату.)
Сергей (в телефон). Слева от дороги двадцать пять, справа — тридцать один. По дороге — десять. Бить только слева и справа, команды не ждать! Апостолы, есть случай делать чудеса. За родину, орлы! Передать всем. (Положил трубку.) Печенка, взять гранаты, ползти вон туда, к Гомелаури. Живей!
Печенка. Есть, товарищ командир. (Взял гранаты и пополз.)
Сергей (вынимает гранаты). Сиди здесь, Маруся. (Второму бойцу.) Гранаты есть?
Второй боец (показывает). Так точно.
Сергей. Я к Башлыкову. Держись, ребята. (Пополз.)
Маруся. Ух, черти! Дадут фашистам! Слыхал, командир сказал? За родину, орлы! Это он больше про Васю Сокола думал.
Второй боец. Про какого Васю?
Маруся. А, ты же из пополнения, новый, не знаешь. Я тебе расскажу. У Васи глаза синие-синие... Вот такие. Брови, как птицы. Первый наводчик на всю гвардию. Орел! Типичный орел! Сразу всем видно.
Шум моторов сильнее, идет стрельба.
Второй боец. Смотри, там, где командир...
Маруся. Окружают... (Крикнула.) Башлыков, Башлыков! Ага! Один стал. А вон еще на них. Беги с гранатами на помощь Командира окружают. Беги!
Второй боец. Ой, не могу, мы пропали.
Маруся. Сволочь, дай гранаты! (Вырвала гранаты.) Скажи Васе в телефон... (Побежала с гранатами.)
Боец смотрит вслед. Закрыл голову руками, опустился на дно окопа. Шум сильнее. Трещат пулеметы. Издали слышен голос Маруси: «Вася... Вася...» Взрыв. Один, другой.
ЗанавесКартина перваяУтро. Кабинет командующего фронтом.
Вошел адъютант, ставит на стол графин с водой. Выложил карандаши, чинит их. В открытую дверь видно специального корреспондента Крикуна.
Крикун (подошел к двери). А как вы думаете, командующий скоро будет?
Адъютант. Не могу знать. Он всю ночь сидел на узле связи. А оттуда пойдет на квартиру. Поспать-то ему надо?
Крикун. А может, сюда зайдет?
Адъютант. Все возможно, подождите.
Крикун. Ах, какая жалость. У меня через полчаса Москва на проводе. Я должен передать статью о героической гибели сына командующего.
Адъютант. Так передавайте.
Крикун. Дело в том, что у меня статья кончается так. Вот послушайте. (Вынимает, читает.) «Он погиб на моих глазах, этот чудесный юноша, достойный сын своего отца. Сквозь грохот артиллерийской канонады я услыхал его последние бодрые слова: «Передайте отцу, я умираю спокойно, знаю, что он за меня отомстит кровавым гадам». Понимаете, если бы теперь всего несколько строчек от отца... я даже текстик набросал. (Читает.) «Старик генерал долго сидел с опущенной головой, узнав о смерти любимого сына... потом поднял голову, в глазах его не было слез. Нет, слез я не увидел! Глаза горели священным пламенем мести. Он твердо сказал: «Спи, мой мальчик, и не беспокойся. Я отомщу. Клянусь честью старого солдата». Вы понимаете, если бы это удалось мне сейчас провернуть! Вы понимаете, какая была бы статья! Это же фитиль всем газетам. Что же делать? Вот-вот Москва будет на проводе. А как вы думаете, если согласовать текстик по телефону?
Адъютант. А как же вы глаза командующего увидите по телефону? Вы ж так их расписали.
Крикун. Милый мой, если бы я писал о том, что я видел, я бы не смог писать ежедневно. И никогда бы не имел такой популярности. Редакция требует материал каждый день. Читатель ко мне привык. Без статьи Крикуна газета не может выйти. Все газеты завидуют нашей. Всегда говорят моему редактору: вы счастливый, за вашего одного Крикуна мы бы отдали всех своих, — да, отдали бы всех корреспондентов.
Адъютант. Да, вы пишете много. Я всегда читаю. Очень бойко у вас выходит.
Крикун. Что же делать? Как позвонить командующему?
Адъютант. Туда звонить нельзя.
Крикун (посмотрел на часы). Я уже опаздываю. Передам так. Думаю, что командующий протестовать не будет. Ведь написано здорово, а? Как вы находите?
Адъютант. Ничего.
Крикун. Бегу передавать. Привет, привет! (Вышел.)
Входят Благонравов и Удивительный.
Благонравов. Не пришел?
Адъютант. Никак нет.
Благонравов. Звонил, что выезжает сюда. (Садится.)
Адъютант вышел.
Удивительный. Подумайте, кто бы мог ожидать, что лишимся танкового корпуса? Ведь все данные разведки говорили за то...
Благонравов. Не говорите. Какие данные? У нас никогда не было серьезных данных. В этом наше несчастье.
Удивительный. По-вашему выходит, что у нас вообще разведки не существует.
Благонравов. Если говорить правду, на нашем фронте ее нет. Передовые части видят, что делается у неприятеля, только до первого бугра, а что за бугром — чаще гадают. Мы, если бы не авиация, совершенно бы ничего не знали. А авиаразведка не в силах все сделать, не говоря уже о том, что данные авиаразведки сами нуждаются в проверке.
Удивительный. Я с вами не согласен. Даже удивлен. Сводки, которые я каждый день готовлю для вас, для...
Благонравов (перебивает). А я их решил не читать. Довольно! Надо принимать самые серьезные меры. Не то нас с вами будут судить. Настоящая разведка — это всегда пятьдесят процентов успеха, а иногда и все сто. Только дурак этого не понимает. А мы же — слепые люди. Позор!
Удивительный. Странно. Выходит, мы...
Благонравов. Да, да. Дураки. Я — потому, что с вами работаю. Вы же — от природы такой... удивительный.
Удивительный. Товарищ начальник штаба, командующий другого мнения о моей работе. Он меня знает много лет. Я протестую. Я, наконец, орденоносец...
Благонравов. Я знаю, что думает о вас командующий. А то, что вы орденоносец, — это просто недоразумение.
Удивительный. Ага, по-вашему, выходит, что правительство, награждая меня, ошиблось.
Благонравов. Да. И дважды. Первое — что вас наградили. И второе — что за нашу работу до сих пор ни у меня, ни у вас орденов не отобрали, с треском, с опубликованием в печати. (Вышел.)
Удивительный (вынул книжечку, записывает). Правительство ошибается. Правительство ошиблось дважды... Разведка у нас плохая. Что он еще говорил? Ага. (Пауза.) Меня назвал дураком. Ясно. Эти настроения известны. Типично пораженческие. Обожди, ты еще почувствуешь, какой я разведчик! (Берет трубку телефона.) Иванова... Иванов, это Удивительный. Когда у тебя партбюро? Сегодня? Очень хорошо. У меня есть вопросик, разобрать одно дельце надо. Слушай, ты не помнишь по анкете, Благонравов из какой семьи? Происхождение? Ага. Сын дьякона... Ясно... Да так... Все. Я буду. (Положил трубку.)
Входит Горлов.
Здравствуйте, товарищ командующий.
Горлов. Здоров! Фу, голова трещит. Не спал всю ночь.
Удивительный. Как можно, Иван Иванович! Ведь ваше здоровье дорого всей стране.
Горлов. Ничего. Что у тебя?
Удивительный. Вот. (Подал бумагу.)
Горлов. Хорошо. Потом почитаю.
Удивительный. Иван Иванович, нехорошее настроение у Благонравова.
Горлов. А что?
Удивительный. Всем и всеми недоволен. Пахнет пораженчеством. Он говорит...
Горлов (перебивает). Да ну его. Это же народ, знаешь, какой. Командующий сделает — они сразу к его славе примазываются. Ходят гоголем и ордена получают. А чуть что не так — в кусты, боятся ответственности. Я их душонку знаю. А причина очень простая: мозолей-то у них не было, откуда же у них закваска возьмется.
