Она. Такси подошло.
Он. Да. Явилось.
Она. Он у знака остановился. Я скажу ему, чтобы подъехал сюда.
Он (вскрикнул). Погодите!
Она. Что?
Он (торопясь). Я хотел сказать… У меня блеснула мысль, в некоторой мере вполне здравая… Комната дочери стоит абсолютно пустая… и, заметьте, я все там подготовил… окнами она выходит на море, и Вы, таким образом, вполне бы могли провести там недельку… Поверьте, я не стану Вам докучать. Если хотите, могу и вовсе не показываться на глаза… Хотя, с другой стороны, почему бы нам и не выпить вечером чайку с вареньем.
Она. Родион Николаевич, мне очень горестно… но поверьте – это совершенно невозможно…
Он. Но почему же?
Она. Нет, нет… Никогда! (Убегает туда, где ее ждет такси.)
Он подходит к ее чемоданам и смотрит ей вслед.
IX.
Ее тридцать третий день
На даче у Родиона Николаевича обеденный стол накрыт с чуть заметной торжественностью. Лидия Васильевна и Родион Николаевич нерешительно бродят по комнате, все еще не приступая к трапезе. Скоро наступит вечер, но солнце еще не зашло. Ясное небо. Тихий нежаркий день конца августа.
Она. Вы что-то ищете?
Он. За эту неделю Вы довольно ловко все тут переставили. Без сомнения, в комнате стало уютнее… но как-то, я бы сказал, непривычнее. В данный момент, например, я ни за что не могу обнаружить несколько моих сорочек, к которым я, в общем-то, привык.
Она. Вы не должны сердиться, но вчера я выстирала их и положила в маленький шкафчик.
Он. Ошибка. Свои рубашки я стираю сам. Это придает мне уверенности и даже бодрит в какой-то мере.
Она. Однако пришивать оторванные пуговицы к своим рубашкам и пиджакам вряд ли является Вашим хобби.
Он. С этим делом я всегда отчего-то тяну. Впрочем, в последние дни все мои пуговицы каким-то непостижимым образом пришились сами собой.
Она. Увы, должна признаться, что я вот уже почти сорок лет неустанно пришиваю пуговицы к самым всевозможным пиджакам.
Он. Мне остается только гордиться, что мой пиджак попал в такую славную и обширную компанию.
Она. Любезный Родион Николаевич, стоит Вам чуть разозлиться, как Вы тотчас теряете все свое обаяние.
Он. Мне многое не нравится.
Она. Что именно?
Он. Сам хотел бы понять. (Посмотрел на часы.) Поздно. Пора ужинать. За дело! Они хлопочут у стола. Позвольте провозгласить тост.
Она. Слушаю внимательно.
Он (поднимает бокал). Я Вас благодарю, Лидия Васильевна.
Она. И это все?
Он. Вы обещали быть внимательной. Повторяю тост. (С большим чувством.) Я Вас благодарю, Лидия Васильевна.
Она. На этот раз куда лучше.
Он. Мне всегда были по душе краткие тосты.
Она. И верно. Нечего тянуть, когда налиты рюмки.
Он. И в этом мы согласны с Вами. Замечательно! Они приступают к трапезе.
Она. Должна сознаться, что Вы купили очень удачный сыр. Он, несомненно, превосходит тот, который я купила позавчера.
Он. Зато позавчера Вы где-то отыскали замечательную колбасу. Моя нынешняя ей значительно уступает
Она. Пока это утверждение кажется мне сомнительным. К тому же Вы раздобыли нынче прелестного угря. Хорошо и то, что Вы надели этот удивительно красивый галстук.
Он. Совершенно случайно он оказался страшно модным. Ему ровно тридцать лет.
Она. Какой он молодец, Ваш галстук. (Наливает вино в стаканчики.) А за что еще мы нынче выпьем?
Он. Я выразил все, что думаю. Ваша очередь.
Она (подняла стаканчик). За август месяц. В какой-то мере и за Вас. Вы ведь тоже появились в августе. Вместе с дождями, восходом солнца, с кондитерской на углу и старой Ригой. Я жила, ничего об этом не ведая… И все явилось. Наяву – вот самое смешное!… Этот август я рассматриваю как некоторый итог… всего. Прощальный фестиваль, так сказать. И спасибо его участникам. За август!
Они пьют.
(Негромко.) Вы разочарованы?
Он (совсем тихо). Почему?
Она. Я оказалась болтушкой.
Он (помедлив). Вы оказались чудом.
Она. Э, нет… Стоп.
Он. Ну ладно. Стоп. (Помолчав.) А собственно… почему стоп?
Она. Вы знаете это не хуже меня.
Он. Я не знаю.
Она (помолчав). Мне очень дороги цветы… те, что и сегодня Вы оставили там, на кладбище.
Он. Они всегда будут там. Каждое утро. Этого ничто не изменит.
Она. За что я и благодарю Вас.
Он (помолчав). Хорошая была неделя.
Она. Очень хорошая.
Он. Вы что улыбаетесь?
Она. Подсчитала, сколько лет нам обоим вместе.
Он. Это действительно смешно.
Она. Но неделя была хорошая.
Он. Очень.
Она. Самое время уезжать. (Смотрит на часы.)
Он. Опаздывает такси?
Она. Нет еще.
Он. Появится.
Она. Конечно. (Наливает вино в стаканчики.) И последнюю… За отъезд!
Они выпили вино, встали.
Ну, кажется, все.
Он. Все. Да.
Она. Я так боюсь…
Он. Чего?
Она (показывает на чемоданы). Моя бедная молния.
Он. Я ее починил.
Она. Вот и отлично. (Воодушевляясь.) Сяду в поезд – и все! И поеду! Я так люблю странствовать!
Он (впадая в ее тон). Странствовать хорошо.
Она. Чувствуешь себя свободной… Едешь куда хочешь!…
Он. Прекрасно!
Она. И ни от кого не зависишь… Ну не чудо ли?…
Он. Прелесть!…
Она. В конце концов, холостой человек… Он… (Странно взмахнула руками.) А? Ведь правда?
Он (восторженно). Холостой? Еще бы!
Она. Сам себе хозяин… и свободен! Совершенно свободен.
Он. Решительно свободен!… Не чудо ли?
Она (взглянула в окно). Такси.
Он. Да. Приехало.
Она. Слава богу. (Помолчав.) Наконец-то.
Он. Да. Уезжаете. Вот и все.
Молчание.
Она (вдруг торопливо). Будете в Москве, обязательно звоните.
Он. Позвоню. Спасибо.
Она. И я Вас благодарю. Все было очень смешно.
Он (так же торопливо). Может быть, и увидимся.
Она (машинально). Увидимся, конечно.
Он. Будьте здоровы.
Она. До свидания. (Вскрикнула, искренне испугалась.) Зачем Вы подняли чемоданы! Вам вредно. Еще раз спасибо… Нет-нет, только не провожайте. (Убегает.)
Родион Николаевич остается один в комнате. Подходит к окну; посмотрев на улицу, возвращается к столу, наливает в стаканчик вина, смотрит на него, но не пьет. Бесцельно бродит по комнате, озирается, затем стремительно бежит к двери, останавливается, берется руками за сердце и, усмехнувшись, возвращается к креслу. Он тихо садится в него. Закрывает глаза, и кажется, что в это кресло он сел навсегда. Возникает тихая музыка, это песенка, которую пела Лидия Васильевна о цирке. Музыка звучит громче, а затем мы слышим и голос ее. Негромко, но очень отчетливо доносятся до нас слова песенки. Родион Николаевич молча, улыбаясь, сидит в кресле.
Недаром купол так высок –
здесь столько блеска, столько риска,
и свой прозрачный голосок
дарует вам одна артистка.
Но все пройдет – увы, увы!
– и будет только то, что будет.
Забудете артистку вы, зато она вас не забудет.
Пока мы есть, мы ждем чудес,
пока мы здесь, мы им причастны.
Побудем здесь, пока мы есть,
пока мы в цирке – мы прекрасны
.
Тихонько отворяется дверь. На пороге появляется Лидия Васильевна. Медленно опускает чемоданы на пол. Он встает с кресла, смотрит на нее. Музыка замолкает вдали, и наступает тишина.
Она. Я не смогла… вот ужас… Я отпустила такси.
Он (тихо). Спасибо…
Она. Не знаю, что тебе сказать.
Он. Ничего не говори. (Помолчав, улыбнулся.) А знаешь – я чуть не умер.
Она . Да… Смешно… Наверно, всю мою жизнь я только и делала, что шла тебе навстречу.
Занавес
