Хочешь? Я даже платить тебе буду по рублю за этот час.
(Потягивается.) Целый день, целый день…
Платонов (Войницеву). Объясни мне, пожалуйста, что значит объявление в «Ведомостях»? Неужели в самом-таки деле пришла пора?
Войницев. Нет, не беспокойся! (Смеется.) Это маленькая коммерческая комбинация… Будут торги, и имение наше купит Глагольев. Порфирий Семеныч освободит нас от банка, и мы ему, а не банку, будем платить проценты. Это его выдумка.
Платонов. Не понимаю. Какая ему тут выгода?
Дарит он, что ли? Не понимаю я этого подарка, да и едва ли он вам… нужен.
Войницев. Нет… Впрочем, я сам не совсем понимаю… Спроси у maman, она растолкует… Знаю только, что имение после продажи останется за нами и что выплачивать за него мы будем Глагольеву. Maman сейчас же выдает ему своих пять тысяч в уплату. Во всяком случае с банком не так удобно вести дела, как с ним. Ох, да и надоел же мне этот банк! Ты не надоел так Трилецкому, как мне надоел этот банк! Бросим коммерцию! (Берет Платонова под руку.) Пойдем, выпьем за наше «ты»! Николай Иваныч! Пойдем, брат! (Берет Трилецкого под руку.) Выпьемте за наши хорошие отношения, друзья! Пусть судьба лишает меня всего! Пусть пропадут к черту все эти коммерческие комбинации! Были бы живы да здоровы люди, которых я люблю, вы, да моя Соня, да моя мачеха! В вас моя жизнь! Пойдем!
Платонов. Иду. Я выпью за всё и выпью, должно быть, всё! Я давно уже не был пьян, и мне хочется напиться.
Анна Петровна (в дверь). О дружба, это ты! Хороша тройка! (Поет.) Запрягу ль я тройку борзых…
Трилецкий. Темно-карих лошадей… С коньяка начинать, ребята!
Анна Петровна (в дверь). Идите, дармоеды, есть! Простыло всё!
Платонов. Ох, о дружба, это ты! Всегда везло мне в любви, но никогда не везло в дружбе. Боюсь, господа, чтоб и вам не пришлось плакать от моей дружбы! Выпьем за благополучный исход всех дружб, в том числе и нашей! Да будет конец ее так же не бурен и постепенен, как и начало! (Уходят в столовую.)
Конец первого действия
Сад. На первом плане цветник с круговой аллейкой. В центре цветника статуя. На голове статуи плошка. Скамьи, стулья, столики. Направо фасад дома. Крыльцо. Окна открыты. Из окон несутся смех, говор, звуки рояля и скрипки (кадриль, вальсы и проч.). В глубине сада китайская беседка, увешанная фонарями. Над входом в беседку вензель с литерами «С. В.». За беседкой игра в кегли; слышны катание шаров и возгласы: «Пять хороших! Четыре нехороших!» и т. п. Сад и дом освещены. По саду снуют гости и прислуга. Василий и Яков (в черных фраках, пьяные) развешивают фонари и зажигают плошки.
Бугров и Трилецкий (в фуражке с кокардой).
Трилецкий (выходит из дома под руку с Бугровым). Дай же, Тимофей Гордеич! Ну что тебе стоит дать? Взаймы ведь прошу!
Бугров. Верьте богу, не могу-с! Не обижайте, Николай Иваныч!
Трилецкий. Можешь, Тимофей Гордеич! Ты всё можешь! Ты можешь всю вселенную купить и выкупить, только не хочешь! Ведь взаймы прошу! Пойми ты, чудак! Честное слово, не отдам!
Бугров. Видите-с, видите-с? Проговорились касательно неотдачи!
Трилецкий. Ничего не вижу! Вижу одно только твое бесчувствие. Дай, великий человек! Не дашь? Дай, тебе говорят! Прошу, умоляю наконец! Неужели ты такой бесчувственный? Где же твое сердце?
Бугров (вздыхает). Э-хе-хех, Николай Иваныч! Исцелять-то вы не исцеляете, а деньгу тащите…
Трилецкий. Ты хорошо сказал! (Вздыхает.) Ты прав.
Бугров (вынимает бумажник). И насмешка тоже по вашей части… Чуть что, сейчас: ха-ха-ха! Нешто можно так? То-то, что не можно… Хоть необразованные, а все же крещеные, как и ваш брат ученый… Ежели я глупо говорю, то вы должны наставить, а не смеяться… Так-то. Мы люди мужики, не пудреные, кожа на нас дубленая, с нас мало и спрашивайте, извиняйте… (Открывает бумажник.) В последний раз, Николай Иваныч! (Считает.) Один… шесть… двенадцать…
Трилецкий (смотрит в бумажник). Батюшки! А еще говорят, что у русских денег нет! Где ты их набрал столько?
Бугров. Пятьдесят… (Подает ему деньги.) В последний раз.
Трилецкий. А это что за бумажка? И ее ты дай. Она на меня так умильно смотрит! (Берет деньги.) Дай же и эту бумажку!
Бугров (дает еще). Получите-с! Жадности в вас много, Николай Иваныч!
Трилецкий. И всё рублевики, и всё рублевики… Милостыню ты собирал, что ли? А они у тебя не фальшивые?
Бугров. Пожалуйте назад, ежели фальшивые!
Трилецкий. Отдал бы назад, ежели бы они тебе были нужны… Merci, Тимофей Гордеич! Желаю тебе еще больше потолстеть и медаль получить. Скажи мне, пожалуйста, Тимофей Гордеич, зачем ты такую ненормальную жизнь ведешь? Пьешь много, говоришь басом, потеешь, не спишь, когда следует… Например, отчего ты сейчас не спишь? Ты человек полнокровный, желчный, вспыльчивый, бакалейный, тебе рано ложиться нужно! У тебя и жил больше, чем у других. Можно ли так убивать себя?
Бугров. Но?
Трилецкий. Вот тебе и но! Впрочем, не пугайся… Шучу… Рано тебе еще умирать… Поживешь! Много у тебя денег, Тимофей Гордеич?
Бугров. Хватит на наш век.
Трилецкий. Хороший, умный ты человек, Тимофей Гордеич, но большой мошенник! Ты меня извини… Я по дружбе… Ведь мы друзья? Большой мошенник! Для чего ты векселя Войницева скупаешь? Для чего ему деньги даешь?
Бугров. Не вашего ума это дело, Николай Иваныч!
Трилецкий. Хочешь с Венгеровичем шахты генеральшины схапать? Генеральша, мол, сжалится над пасынком, не даст ему погибнуть, отдаст тебе свои шахты? Великий ты человек, но мошенник! Плут!
Бугров. Вот что-с, Николай Иваныч… Я пойду усну где-нибудь около беседочки маленько, а вы, когда станут ужин подавать, меня и разбудите.
Трилецкий. Прелестно! Иди спи.
Бугров (идет). А ежели не будут ужина подавать, то разбудите в половину одиннадцатого! (Уходит к беседке.)
Трилецкий и потом Войницев.
Трилецкий (рассматривает деньги). Мужиком пахнут… Надрал, каналья! Куда же мне их девать? (Василию и Якову.) Эй, вы, вольнонаемники! Василий, позови сюда Якова, Яков, позови сюда Василия! Ползите сюда! Живо!
Яков и Василий подходят к Трилецкому.
Они во фраках! Ах, черт возьми! Ужасно вы на господ похожи! (Дает Якову рубль.) Это тебе рубль! (Василию.) Это тебе рубль! Это вам за то, что у вас носы длинные.
Яков и Василий (кланяются). Много довольны, Николай Иваныч!
Трилецкий. Что же
