ходить по комнате.)
Тренч (в негодовании). Надо было знать! Кокэйн, ну где тут здравый смысл? (Лицо Кокэйна выражает усилие беспристрастно оценить положение, но он ничего не отвечает, и Тренч снова обращается к Сарториусу, на этот раз гораздо менее почтительным топом.) Откуда мне, черт возьми, было знать? Вы мне ничего не говорили.
Сарториус. Не увертывайтесь, сэр. Вы только что сказали, что раньше сами не знали своих намерений.
Тренч. Ничего подобного я не говорил. Я сказал, что не знал, откуда у вас деньги.
Сарториус. Это ложь! Я...
Кокэйн. Спокойнее, дорогой мистер Сарториус. Спокойнее, Гарри. Возьмите себя в руки. Suaviter in modo, fort... 5
Тренч. Пускай сперва он себя возьмет! Набрасывается на меня чуть не с кулаками!
Сарториус. Мистер Кокэйн, будьте свидетелем. Я дал исчерпывающие объяснения по этому вопросу. Я сказал, что своим положением я обязан только самому себе: все, что у меня есть, нажито моим трудом. И я этого не стыжусь.
Тренч. И все вранье. Я только что узнал от вашего агента, этого... Ликчиза, или как его там зовут, как вы нажили состояние. Вымогали последние гроши у несчастных бедняков, не брезгуя при этом пускать в ход угрозы и насилие и всякого рода мелкое тиранство!
Сарториус (в ярости). Сэр!
Угрожающе смотрят друг на друга.
Кокэйн (кротко). За квартиру нужно платить, дорогой мой. Тут ничего не поделаешь, Гарри, ничего не поделаешь. Тренч в сердцах отворачивается. Сарториус с минуту смотрит на него в раздумье, затем, снова приняв спокойный и полный достоинства вид, говорит с подчеркнутой вежливостью, но также и с ноткой снисхождения к его молодости и неразумию.
Сарториус. Боюсь, доктор Тренч, что вы еще очень неопытны в делах. Простите, что я на минуту забыл об этом. Могу я попросить вас воздержаться от окончательного приговора до тех пор, пока мы с вами не побеседуем спокойно и обстоятельно и не обсудим со всех сторон ваши сентиментальные представления? Не обижайтесь, что я так их называю. (Берется за стул и жестом предлагает Тренчу сесть на другой, рядом.)
Кокэйн. Очень деликатно выражено, дорогой мистер Сарториус. Гарри, сядьте и выслушайте... и давайте обсудим дело спокойно и беспристрастно. Не упрямьтесь.
Тренч. Хорошо, я сяду и выслушаю. Только пе знаю; как вы ухитритесь из черного сделать белое. И мне надоело, что все мне читают нотации, словно я тут один виноват. (Садится.)
Кокэйн подсаживается к нему справа. Все приготовляются к обстоятельному разговору.
Сарториус. Прежде всего, доктор Тренч, договоримся: надеюсь, что вы не социалист и не что-нибудь подобное?
Тренч. Конечно, нет. Я консерватор... то есть... по крайней мере если б я дал себе труд голосовать, то я бы подал голос за кандидата консерваторов.
Кокэйн. Правильно, Гарри, правильно! Верность старому знамени!
Сарториус. Я очень рад, что хоть в этом у нас нет разногласий. Я, само собой разумеется, тоже консерватор; не какой-нибудь узкий и закоснелый ретроград, не враг истинного прогресса, но все же консерватор. Что касается Ликчиза, то тут довольно сказать одно: не далее как сегодня я его уволил за то, что он обманул мое доверие; поэтому его нельзя считать беспристрастным и незаинтересованным свидетелем. Теперь о моих делах. Я предоставляю жилище очень бедным людям, — которым ведь тоже нужен кров над головой, — за плату, соответствующую их скромным средствам. Вы ведь не станете требовать, чтобы я это делал даром?
Тренч. Это все очень мило, но вопрос в том, какого рода жилье вы им даете за эту плату? Человек должен где-то жить, а не то его сажают в тюрьму. Этим и пользуются и заставляют его платить за грязный угол, не пригодный даже под собачью конуру. Почему вы не строите приличные дома и не даете людям полноценный товар за их деньги?
Сарториус (полный сострадания к такой наивности). Мой юный друг, бедняки не умеют жить в приличных домах; они их через неделю обратят в развалины. Вы мне не верите — испытайте сами. Поставьте на свой счет все недостающие перила и решетки, приделайте крышки к бакам для воды и мусорным ящикам — и через три дня ни одной не окажется на месте: сожгут, сэр, все сожгут до последней щепки. Я их не виню; им нужно топливо, а достать его другим способом они часто не имеют возможности. Но я не могу без конца тратить деньги на ремонт только для того, чтобы они все растащили, когда мне с трудом удается выцарапать у них четыре шиллинга шесть пенсов в неделю за комнату, что в Лондоне является нормальной квартирной платой. Нет, джентльмены, есть такая степень бедности, когда людям нельзя помочь, как бы вы им ни сочувствовали. В конечном счете это им приносит больше вреда, чем пользы. Я предпочитаю сберечь деньги и построить лишний дом для тех, кто совсем не имеет крова, — и отложить кое-что для Бланш. (Смотрит на своих собеседников.)
Оба молчат; Тренча не убедили эти доводы, но он пасует перед красноречием Сарториуса; Кокэйн сокрушенно задумался.
(Сдвигает брови, подается вперед на стуле, словно готовясь к прыжку, и с ударением спрашивает у Тренча.) А теперь, доктор Тренч, разрешите у вас спросить, откуда берется ваш доход?
Тренч (вызывающе). Из процентов по ценным бумагам. Не от сдачи домов внаем. Тут по крайней мере я чист. Из процентов по закладной.
Сарториус (с силой). Да, по закладной на мои дома. Когда я, по вашему выражению, вымогаю у бедняков то, что они сами по доброй воле согласились мне платить, я не смею истратить ни единого пенни из этих денег до тех пор, пока не выплачу вам ваши семьсот фунтов в год. Что Ликчиз делал для меня, то я делаю для вас. Оба мы только посредники, а хозяин — вы. И так как из-за бедности моих клиентов мое дело сопряжено с коммерческим риском, то вы и тянете с меня чудовищный и ни с чем не сообразный процент — семь годовых! — и тем самым заставляете меня в свою очередь выжимать последний фартинг из квартирантов. И, однако, доктор Тренч, хотя сами вы никогда палец о палец не ударили ради собственного благополучия, вы не постеснялись говорить обо мне с презрением только потому, что я обращаю всю свою энергию и весь свой опыт на управление нашим имуществом и на то, чтобы поддерживать его в удовлетворительном состоянии.
Кокэйн (с облегчением). Превосходно, дорогой мистер Сарториус, превосходно! Я чувствовал, что Тренч говорит вздор,
