Господин Шульц (шумно). Совершенно верно. Совершенно верно. Ваше здоровье, граф!
Тайный советник. Танцует очаровательно ваша малютка.
Господин Шульц. Сначала девочка никуда не годилась. То и дело впадала в возвышенный тон. Была близка с Томасом Вендтом, бунтарем. Остались кой-какие пережитки. Но сейчас она у меня великолепно объезжена. Не правда ли?
Тайный советник (не спускает с нее глаз). Да. В девочке чувствуется порода. Черт возьми! Вот это танец — так и пробирает тебя всего.
Господин Шульц. Интересуетесь? Желаете, чтобы она как-нибудь поужинала с вами? А может быть, предпочитаете к ней на чашку чая? Устрою с радостью. Оборудовал ей восхитительную квартирку. На Аугсбургерштрассе. Бывший владелец ее — мой должник. Офицер. Убит на фронте. Всю его рухлядь приобрел с аукциона.
Тайный советник. Очаровательна, честное мое слово. В высшей степени отрадное явление. Оазис в пустыне нынешнего бытия.
Господин Шульц. Нуждаюсь в такой отраде в немногие минуты досуга. Почтительнейше прошу взвесить: мы, организаторы тыла, всегда наготове. Нервы вечно напряжены. Неусыпные заботы, ответственность. Например: в твоем распоряжении железо, сахар, селитра, глицерин. Что делать? Поставлять сковородки домашним хозяйкам или Гинденбургу — пушки? Сахар для варенья, селитру для копчения, глицерин для женских ручек или все это Людендорфу на военные нужды? Проблема! Дилемма! Флюгер. Геракл на распутье.
Кстати, рассчитываю на небольшое одолжение, господин тайный советник. В вашем ведомстве работает один господин. Он во что бы то ни стало хочет вырвать для потребительских надобностей пару тысяч тонн сахару, реквизированных мною. Чушь! Пусть народ поглощает немножко меньше повидла. Главное, чтобы наши доблестные фронтовики и так далее.
Ну-с, так когда же Анна-Мари будет иметь честь видеть вас у себя?
Тайный советник. Вы серьезно хотите это устроить? Чудесно! Чудесно! А что касается сахара, то мы уж как-нибудь урезоним нашего друга народа. Нельзя же вечно потворствовать излишествам черни!
Анна-Мари (возвращается, залпом выпивает шампанское). Горю!..
Тайный советник. Чудесно. Монада. Врожденная гармония в движениях.
Господин из австрийского посольства (аплодирует двумя пальцами). Прэ-е-лестно. Прэ-е-лестно. Стиль Кокошка.
Господин Шульц. Одобряю. Темп. Движение. Мотор в крови.
Изобретатель центрального охлаждения (снова начинает рассказывать). О невезении я могу сложить целую поэму. До войны я жил в Бангкоке… приспособить тропики для европейца… система центрального охлаждения… а теперь, в Центральной Европе…
Шансонетка в костюме сестры милосердия. Поет куплеты.
Раненый появляется. Бледный, очень молод. Оглядывается.
Нерешительно подходит к соседнему столику.
Кельнер (враждебно). Что угодно господину?
Раненый. Кружку пива, пожалуйста.
Кельнер. Пива у нас нет. Только шампанское.
Шансонетка (поет припев).
Да, красный крест мой стяг.
Да, я решила так.
Да, красный крест,
Да, красный крест,
Ура, ура, ура!
Господин из австрийского посольства {аплодирует двумя пальцами). Прэ-э-э-лестно. Прэ-ле-стно.
Шансонетка поет вторую строфу.
Раненый (медленно, в раздумье). Ну что ж, тогда, пожалуй, придется уйти.
Анна-Мари (с момента появления раненого все время с интересом следит за ним). Посмотрите-ка.
Господин Шульц. Что там такое? Ну да, конечно. Никакого такта у этих парней. Одичали на фронте. Мозолят глаза своим видом. Для чего, я вас спрашиваю, оплачиваются все эти дорогие госпиталя и лазареты?
Анна-Мари. Я не хочу, чтобы он так ушел.
Тайный советник (пылко). Ну, конечно же, конечно же, мы позовем нашего воина сюда, сударыня. Сочувствие раненым героям — высшая добродетель немецких женщин.
Господин Шульц (пожимает плечами). Рецидив настроений в стиле мадонны. (Тайному советнику.) Как вам угодно. Эй, вы! Фронтовик. Камрад! Герой! Присаживайтесь к нашему столу.
Раненый оглянулся и, не останавливаясь, идет дальше.
Анна-Мари (догоняет его почти у дверей; настойчиво, тихо). Мы не хотели вас обидеть. Мы очень просим вас.
Раненый. Что ж, если это так… (Следует за ней.)
Господин Шульц. Ну, первым делом хорошенько смочить горло. Вам, надо полагать, немножко странно здесь, а? После грохота и мерзости фронта вдруг мирные, солидные бюргеры уютно сидят за стаканом вина. Цветник красивых женщин. Песенка. День для труда, вечер для отдыха. Вечерний досуг. Ну-с, а теперь расскажите нам что-нибудь вы.
Раненый. Нет. Мои рассказы здесь не к месту. Я не стану ничего рассказывать, пока эта девка там распевает.
Неловкое молчание.
Господин Шульц. Ого-го! Вот это называется — рубить сплеча. (Шумно.) Люблю гордых испанцев. Не хотите рассказывать — не надо. В конце концов зачем отбивать хлеб у военных корреспондентов?
Пауза. Слышно лишь пение шансонетки.
Шансонетка.
Да, красный крест мой стяг.
Да, я решила так.
Да, красный крест,
Да, красный крест,
Ура, ура, ура!
Раненый. Я лучше пойду. Я только мешаю.
Тайный советник. Что вы, что вы. Герой — всегда желанный гость.
Господин Шульц. Даже если он лишен салонных манер.
Анна-Мари. Я вас не хотела обидеть. Верьте мне, прошу вас. (Протягивает ему руку.)
Раненый (берет ее руку). Благодарю. (Уходит.)
Господин Шульц (качает головой). Сумасшедший дом.
Тайный советник. Очаровательно. Очаровательно. Подлинная немецкая женственность.
Шансонетка (повторяет припев).
Красный крест сюда,
Да, этим я горда.
За красный крест, за красный крест
Ура!..
Господин из австрийского посольства (аплодирует двумя пальцами). Прэ-э-э-лестно. Прэ-э-э-лестно.
Крестьянский двор. Отец Томаса — старый крестьянин, одет в полугородской костюм; суровое, недоверчивое лицо.
Старик чинит деревянные грабли.
Анна-Мари (входит). Вы — господин Матиас Вендт?
Отец Томаса. Да.
Анна-Мари. Я знакома с вашим сыном.
Отец Томаса. Приходит много людей, которые знают моего сына.
Анна-Мари. Здесь, значит, он родился. (Осматривается. Широкий холмистый ландшафт. Вдали — смутные очертания гор.)
Отец Томаса (с мягкой насмешкой). У нас тут и глядеть не на что, фрейлейн.
Анна-Мари (взглядывает на него). Не любопытство привело меня сюда.
Отец Томаса. Было бы умнее, если бы он остался здесь. Скот не бывает благодарным или неблагодарным. Пашня не бывает благодарной или неблагодарной. Люди же всегда готовы убить того, кто хочет им добра.
Анна-Мари. Он в списках пропавших без вести. Я очень беспокоюсь.
Отец Томаса. Беспокоиться нечего.
Анна-Мари. Вы что-нибудь знаете о нем?
Отец Томаса (тихо, ровно). Я его вижу.
Анна-Мари. Вы его видите?
Отец Томаса. Да, иной раз. Томас лежит на дне глубокой ямы. Он бледен и не может шевельнуться. Время от времени сверху скатываются комья земли.
Анна-Мари (наклонившись вперед, напряженно слушает). Вы это видите?
Отец Томаса. Он не один. Но никто не может ему помочь. Он шевелит губами. Он говорит…
Анна-Мари. Что он говорит?
Отец Томаса. Он говорит: «Не забывайте». (Безразлично.) Ну, мне пора. (Берет грабли.) До свиданья, фрейлейн. (Удаляется.)
Анна-Мари. На эти деревья он лазил, по этим лугам он бегал, срывал, может быть, цветок, от которого произошел вот этот. О Томас, я могла бы умереть за тебя, когда тебя нет со мной. А когда ты со мной, у меня нет ни одного слова для тебя.
Улица. Торопливо идущие люди.
Раненый (стоит на углу). Все куда-то торопятся, все чем-то заняты. Как ни в чем не бывало. На уме — дела, женщины, развлечения. Разве эти люди не знают, что все они у меня в долгу? Ну, не наглость ли это? Они смотрят сквозь меня, точно и я — частица этой улицы. Подойти бы вон к тому толстяку с самодовольной рожей, ткнуть его в пузо: «Эй, дружок. Руку у меня оттяпали, видите? Вы должны мне руку». Воображаю, как бы он вытаращил на меня глаза!
Анна-Мари приближается.
Раненый (уставившись на нее). Заметит ли она меня? Нет. И она, конечно, пройдет мимо.
