— А ну тебя! — отмахнулась старуха, переворачиваясь на другой бок. Но тут смысл сказанного дошел до нее, и она испуганно приподнялась…
— Господи! Да за что же это тебя в такие мялки сунули-то? Чем ты у бога провинилась?! — запричитала она, и тут же перешла на ругань. — Небось сама опять поперед других сунулась? Вода у тебя во рту не держится! Все туда лезешь, во что сам черт не играет!
— Ай! — с досадой отмахнулась Сашка и снова отошла к столу.
А с печи неслось:
— Так тебе и надо, дурехе! Сидела бы тишком да помалкивала. Языком масло не собьешь! Твое дело вдовье, стороннее… Мыслимое ли дело…
— Ну, хватит! — попросила Сашка.
— А, не любишь! Умна больно стала! Нет чтобы с матерью родной посоветоваться…
Крик петуха разбудил ее утром… Несколько мгновений она еще находится под впечатлением сна, и смутная улыбка не сразу сходит с ее лица.
Но вот в сенях затопали шаги, вошла мать с охапкой дров, с грохотом швырнула их возле печи…
— Поздняя пташка глазки продирает, а ранняя носок подчищает… Вставай, что ль, горемычная…
— Знаешь, мамань, какой сон мне приснился, — протяжно сказала Сашка… — Уж до того чудной!
— А ну, а ну! — живо отозвалась Василиса, с готовностью оборачиваясь к ней.
Сашка посмотрела на нее и… застеснялась…
— Да нет… не стоит… — И вслух подумала: — Как же мне жить-то теперь? Спросят, ну, что делать, председатель? А я что скажу?
— Думай, голова, картуз куплю! — насмешливо ответила Василиса.
Утром в доме Лыковых за столом собиралась вся семья: сам хозяин Егор, его жена Ксения, пышная, болезненно рыхлая женщина с заплывшими глазами, Верка — дочь, еще статная, румяная, но уже начавшая полнеть, зять Виктор и сын Иван, рослый кудрявый парень лет тридцати.
Иван с измятым, припухшим лицом сел за стол в нижней рубахе. Стакан чая, поданный матерью, он вяло повертел в руках и поставил на стол.
Егор неодобрительно покосился на него:
— Что, трещит башка-то?
— Нельзя же, Ваня, каждый день гулять, надобно и передых иметь, — робко сказала мать.
— А что еще делать остается? Скукота!
— А ты женись, вот и не будет скучно, — фыркнула Верка.
— Дура! — равнодушно ответил Иван. — Я когда на Востоке, в леспромхозе работал, ну, думал, дыра! Оказывается, тут у вас еще хуже… Скука, бедность…
— Мы-то, слава богу, в достатке живем! Грех жаловаться! — несколько задетый, вмешался Егор.
— А вам, видно, и всего-то свету в окошке — только свой двор. А клуба нет. Радио тоже, кино — раз в месяц. Разве это жизнь?!
— А вот подожди, новая председательша устроит нам такое кино — живот надорвешь, — засмеялся Виктор.
— Какая председательша? Бабу привезли?
— Как же, привезли! Свою королеву отыскали. Тебе, брат, хорошая знакомая, — подмигнул Егор.
— Сашка, что ли? — удивился Иван. — Ничего… Она баба теплая…
— Тьфу! Бесстыдники! — заругалась Ксения, — За столом про такое…
— А неплохо, ежели б ты ее приструнил как следоват… — встрепенулся Егор. — Чтоб она у нас вот тут была… — сжал он крепкий кулак.
— Это можно! — польщенно усмехнулся Иван. — Я на нее петушиное слово знаю…
Егор, довольный, захохотал и крепко хлопнул его по плечу:
— Давай, сынок! Пусть знают нас, Лыковых!
А Сашка в это время тоже сидела за столом и слушала поучения матери, уныло кивая головой.
— Перед народом не возносись, но и себя не роняй. Зубы попусту не скаль — имей сурьезность… А Ваньки Лыкова чтоб тут больше и духу не было… Слышь, что ль?
Сашка искоса взглянула на мать и ничего не ответила.
В это время в сенях снова затопали, дверь распахнулась и в избу влетели две бабы.
— Сашка! Айда в Кисловку! — задыхаясь, выпалила одна.
— Кашемир привезли! — добавила другая…
— Когда? Кто сказал? — встрепенулась Сашка.
— Дарья вечор там была… Скорее, а то знаешь, со всей округи народ повалит…
Сашка вскочила из-за стола, заметалась по избе, надевая валенки, полушубок.
Стала уже заматываться платком и вдруг встретила строгий и насмешливый взгляд матери.
— Не, бабоньки, ступайте одни, — сразу остыв, сказала она не без сожаления.
— А-а, — протянула одна и захихикала. — А я и запамятовала. Ты ж теперь у нас всему делу голова!
— Ну-ну! Соображай, — добавила, смеясь, и другая. — А мы побегли!
— Валяйте! — махнула Саша рукой.
Бабы выбежали. Сашка переступала у двери с ноги на ногу.
— Что ж, поди, в правление надо идти? — уныло подумала она вслух.
Колода карт разложена на столе. Рядом — вся внимание — примостилась Сашка.
Авдотья, рослая женщина лет сорока пяти, певуче и проникновенно, как все гадалки, объясняет ей:
— В голове у тебя, значит, свой интерес, известие и марьяжная постель. Кто же это? — лукаво взглянула она на Сашку.
— Не важно. Давай дальше, что будет-то?
— А будет тебе, значит, две дороги — ближняя и дальняя. Казенный дом, хлопоты и почтенный король…
— Не иначе, как в райком ехать придется, — вздыхает Сашка.
Авдотья смешала карты, растасовала их.
— Ну, так… Что было? — вынула она из середины карту, — фальшивые хлопоты… Что будет? Опять дорога… Чем сердце успокоиться? Свой интерес… Ну что ж, радуйся. Хорошая карта тебе вышла…
— Ну, спасибо! — поднялась Сашка.
— Ай! — с досадой всплеснула Авдотья. — Да кто же благодарит за гадание? Все испортила!
— Забыла! — виновато вздохнула Сашка. — Ну, теперь в правление…
На заснеженной улице было пустынно. Только у колодца, как это водится, сойдясь разговорились несколько женщин.
Сашка чуть замедлила шаги, она боялась этой встречи, и юркнула в проулок между домами.
Вскоре она выбралась на другую улицу и подошла к небольшому деревянному домику. Над дверьми была приколочена выгоревшая табличка: «Правление колхоза «Заря».
Она вошла в тамбур. За дверью слышался приглушенный шум голосов. Она взялась за ручку и… так и не открыв дверь, выбежала обратно и быстро пошла прочь.
Дошла до скотного двора, остановилась, подумала и направилась к низенькому зданию.
Вокруг возвышались огромные горы навоза, запорошенные снегом.
Из коровника неслось непрерывное тягучее мычание.
Она вошла. Внутри не оказалось ни одного человека. Голодные коровы, увидев ее, замычали еще сильнее… Тоненькая струйка снега посыпалась на нее сверху. Она подняла голову — в крыше зияла дыра. В нескольких местах виднелись такие же дыры, и в них посвистывал ветер.
— Эй, есть тут живая душа? — крикнула Сашка.
Из кормового отделения вышла худенькая маленькая девушка лет шестнадцати.
— Зинка! — удивилась Сашка. — Ты что, одна здесь? А бабы где?
— В Кисловку убегли! — буркнула Зинка. На лице ее виднелись следы слез.
— А-а, — вспомнила Сашка. — За кашемиром, что ль?
Зинка кивнула и шмыгнула носом.
— А ты чего ревешь?
— А что я им, дура какая?! — запальчиво ответила Зинка. — Мне небось тоже кашемир нужен! Я небось помоложе их буду!
— Вот нелюди! — рассердилась Сашка. — А скотина не кормлена?
— Одна-то я много ли соломы порежу? — буркнула Зинка.
— Ах ты, господи! — вздохнула Сашка. — Ну и народ! А знаешь что, — оживилась она. — Я тебе подмогу! — и быстро стала снимать полушубок.
…И вот они уже разносят по кормушкам дымящуюся паром соломенную резку.
— Неужто все сено скормили? — удивляется Сашка, наполняя кормушку.
— Кабы скормили — полбеды! Порастащили да пропили половину! — беззаботно отвечает Зинка.
— Кто, Бычков?
— А кто ж еще? Я — непьющая, — усмехнулась Зинка, — Теперь опять весной резать скотину будем, не иначе. Смехота прямо!
— Да, смехота, — повторила Сашка, становясь сразу серьезной. — А может, плакать придется?
— Скажешь тоже! — снисходительно заметила Зинка. — Если об каждом нашем деле плакать, никаких слез не хватит.
— Да-а, не хватит, — повторила Сашка.
Зинка удивленно посмотрела на нее.
— Что это ты, будто впервой увидала.
Сашка кивнула.
— Твоя правда. Будто впервой.
— Вот она где! — раздался неожиданный возглас. В дверях коровника стояли Лыков и завфермой Бычков, тучный мужчина с недвусмысленно красным носом и оплывшими бабьими щеками.
— А мы ее ищем, ищем, — продолжал Бычков, подходя. — И куда это, думаем, наш командир запропастился? Вся работа стала! А она, оказывается, вот где прячется.
— Кто прячется? — переспросила Сашка, лихорадочно подыскивая объяснения. — Я? И не думала… Я в правление шла, а по пути завернула… Ну и гляжу — она повела рукой вокруг и поспешила перейти в наступление — до чего скотину довели, пьяницы бесстыжие! В ползимы на солому посадили! Это какое же молоко вы с соломы получить хотите?
