Васин. Васин.
Таня… только я и товарищ Васин.
Васин. Совершенно верно. Представитель треста «Днепрометалл» Васин, Семен Семенович.
Таня. Что? Семен Семенович? (Смеется.)
Васин. Точно так. А почему смеетесь?
Таня. Просто у меня был один… один знакомый. Его тоже звали Семен Семенович. (Вдруг пристально посмотрела на него.) Слушайте, а может быть, это вы и есть? (Снова засмеялась.) Фу, чепуха какая…
Васин (недоумевая). Что-то не пойму я вас.
Таня. Вот и хорошо. (Идет в угол, где стоит обернутое в рогожу пианино.) Странно. Пианино… В тайге на перевалочной станции стоит пианино. (Поднимает рогожу, смотрит на марку фирмы.) «Бехштейн»… Забавно…
Васин. Знаменитая фирма.
Таня. Да, очень знаменитая… и знакомая.
Васин. Небось в детстве на таком играли?
Таня. Да. Именно в детстве. Это было в Москве, на Арбате, где мы когда-то с вами проживали, Семен Семенович.
Васин. А вы, я вижу, веселая – все шутите.
Таня (подвигает табуретку к пианино, открывает крышку). Даже страшно – так давно не играла. И пальцы закоченели, слушаться не будут. (Нерешительно берет первые аккорды «Шотландской песни». Она играет сначала еле слышно, потом все громче и уверенней, со второго куплета начинает подпевать.)
Милее всех был Джеми, мой Джеми любимый,
Любил меня мой Джеми, так преданно любил.
Голова Васина опускается на подушку. Он засыпает. Медленно подымает голову Игнатов. Он с удивлением смотрит на Таню, но сидит молча, не двигаясь, словно боится спугнуть приснившийся ему сон. Таня кончила играть, и на мгновение в комнате наступает тишина.
Игнатов (негромко). Никак не пойму: почему вы мне снитесь? (Пауза.) Вас же не было. Откуда вы появились?
Таня. Я… Я приехала.
Сильный удар грома.
Игнатов. Нашли погодку. (Пауза.) А почему вы играете по ночам на рояле и мешаете спать усталым людям?
Таня (все еще не понимая, шутит Игнатов или говорит серьезно). Это не рояль, это пианино…
Снова удар грома.
Удивительно, право: гром вам не мешает, а вот музыка помешала…
Игнатов (вдруг очень дружески). А вы знаете, что мне снилось сейчас? Будто я приехал в Красноярск, к матери… Она обнимает, целует меня, а потом приносит маленькую стеклянную коробочку и говорит: «Леша, посмотри-ка, что я тебе подарю…» И вот она открывает крышку коробочки, а оттуда слышится музыка – та самая, что вы играли. (Пауза.) Вы артистка?
Таня. Нет, врач.
Игнатов. Работаете в системе районного здравоохранения?
Таня. Не совсем. Я разъездной врач Союззолота.
Игнатов. Ну?… (С интересом смотрит на нее.) Устаете небось?
Таня. Да. (Просто.) Работа нелегкая.
Игнатов. Давно практикуете?
Таня. Скоро год.
Игнатов. Странно, что я вас раньше не видел.
Таня. Вы, вероятно, здоровый человек. А я больше с больными имею дело.
Пауза.
Игнатов. Из Москвы, конечно?
Таня. Откуда вы знаете?
Игнатов (улыбнулся). Вижу. (Пауза.) Скучаете по Москве?
Таня. Нет.
Игнатов. Что так?
Таня. Да так уж. Не скучаю – и все.
Игнатов. Простите, не верю. Я вот вырос здесь, эти края люблю, а и то по Москве скучаю. Иной раз не спится, зажмуришься – и вспомнишь молодость: Тверской бульвар, институтское общежитие, Политехнический музей… А на трибуне Владимир Маяковский…
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Да… юность… (Поглядел на Таню.) Вы в то время еще под стол пешком лазали.
Таня глядит недоверчиво.
(Улыбнулся.) Нет, Москву забыть трудно. (Горячо.) Помните – Воробьевы горы, арбатские переулки… у них еще такие смешные названия. (Смеется.) Сивцев Вражек, например.
Таня. Я не люблю Арбат.
Игнатов (обескураженно). Смотри-ка… Ну а как вы в наши края попали? Небось романтика привлекла – дальний север, золотоискатели, тайга – так ведь?
Таня. Романтика? Не знаю. Просто езжу по разным дорогам, в разную погоду, к разным людям. Вот и все.
Игнатов. Что-то вы уж очень упрощаете, товарищ доктор.
Таня. Да! С некоторых пор меня пугают усложнения. (Пауза.) Конечно, условия работы здесь… своеобразные… Безлюдье, бездорожье, дождь, снег, метели – и все время в пути! Первые месяцы думала: не выдержу – очень боялась тайги, мне все казалось, что я заблужусь, попаду в пургу… Но время прошло, и я привыкла.
Игнатов. Ну, а почему вы все-таки приехали именно сюда, в Сибирь?
Таня. Мне казалось… Я… Просто мне предложили поехать в этот район, и я согласилась.
Игнатов. Жалеете об этом?
Таня. Вовсе не жалею… И вообще все это не важно.
Игнатов. А что же, по-вашему, важно?
Таня. Важно, что я чувствую себя здесь полезной. Остальное несущественно. Только работа может принести человеку истинное счастье. Все прочее – выдумка, ложь!
Игнатов. Неужели все?
Таня (резко). Да.
Игнатов. Даже… дружба?
Таня. Настоящая дружба требует времени, а здесь у меня этого добра нету.
Игнатов (задумчиво). Вероятно, вы верите, что человека делает сильным одиночество. Бойтесь этой мысли, она приведет вас к эгоизму.
Пауза.
Таня (пристально смотрит на Игнатова). Кто вы такой?
Игнатов. Я? Тоже вот, как вы, – езжу по разным дорогам, в разную погоду, к разным людям. (Пауза.) Вы одна здесь? Где ваша семья?
Таня. Мои родители живут в Краснодаре.
Игнатов. А в Москве… у вас остался кто-нибудь?
Таня. Никого не осталось.
Игнатов. Вы были… замужем?
Таня. Слава Богу, обошлось без этого.
Игнатов. Что так?
Таня. Любовь делает человека сначала слепым, а потом нищим.
Игнатов. А позвольте спросить: откуда вам это известно? На основании чьего опыта вы можете это утверждать?
Таня. Я знаю, что это так, у меня был близкий человек, подруга, и вот у нее…
Игнатов. Неужели я должен поверить, что нет на земле ни любви, ни дружбы только потому, что вашей знакомой попался негодяй, который…
Таня. Замолчите! (Сжав кулаки, она стоит перед Игнатовым, готовая ударить его.) Сейчас же замолчите. (Пауза.) Он ни в чем не виноват… Ни в чем, поняли?
Хозяйка (выходит из-за занавески). Ну вот и светает. (Подходит к Васину.) Слышь, человек беспокойный. Никак, уснул? Вот ведь, умаялся к утру-то. (Уходит за занавеску.)
Игнатов. Простите меня.
Таня (кивает головой). Ничего.
Игнатов. Я не хотел никого обидеть.
Таня. Я понимаю.
Пауза.
Игнатов (смотрит в окно). Утро…
Таня. Да… Вот и прошла ночь.
Игнатов. Неясный у нас с вами разговор приключился.
Таня. А вы… вы странный человек. Я говорю вам, что я счастлива, а вы меня почему-то разубедить хотите.
Игнатов. А разве лучше будет, ежели вы опять ошибетесь?
Таня. Опять? Почему опять?
Игнатов молчит.
Дождик, кажется, прошел. (Смотрит в окно.) Глядите, какой туман над тайгой. (Вздыхает глубоко.) Душно здесь все-таки. А там, за ельником, воздух, верно, чистый, свежий… По такой погоде хорошо домой ехать… Да, домой… (Усмехнулась.) Я еще никак не могу привыкнуть здесь к этому слову. Дом… Подумаю – и кажется мне, что это где-то очень-очень далеко, скачи туда день, два, неделю – все равно не доскачешь.
Хозяйка (приоткрывая занавеску). Оленька проснулась.
Таня. Иду. (Уходит за хозяйкой.)
Игнатов в раздумье смотрит ей вслед. Со двора слышен шум подъехавшего автомобиля. Вскоре входит Герман, загорелый, возмужавший.
Игнатов. А, пропащая душа! Давненько не видались.
Герман (здоровается). Да, месяца полтора. Забыл нас, Алексей Иванович.
Игнатов. А что мне о вас беспокоиться? Люди вы грамотные – план выполняете.
Герман. Домой или из дому?
Игнатов. Колесо у меня долго жить приказало. До зимовья дотянули, и то ладно. А ты куда в такую рань собрался?
Герман. Твой Перфильев вызывает. Хочу у здешнего старичка бензином поживиться, а то не доеду, пожалуй, до города.
