Маша и медсестра смотрят друг на друга. Потом медсестра трогает девочке лоб. Пожимает плечами.
Изображение по-прежнему черно-белое.
Маша и женщина-милиционер в форме поднимаются по обшарпанной лестнице «хрущобы». Звонят в дверь.
Открывает Вероника — босиком, в каком-то совершенно уж тряпичном халатике.
Вероника. Ой… Здравствуйте, Марь Ванна…
Маша. Можно нам войти?
Вероника. Конечно… Вам маму?
Маша. Да.
Вероника. Сейчас… Вы заходите, я её позову…
Учительница и милиционерша входят, оглядываются. Бедность и захламлённость одновременно.
Милиционерша. Чем это пахнет?
Маша. По-моему, фруктами какими-то сушёными…
Милиционерша. Ой, знаю я эти фрукты…
Появляется пожилая — по виду под пятьдесят — полноватая женщина с измятым лицом и в платке поверх бигуди.
Маша. Здравствуйте. Карина Николаевна?
Мать Вероники. Да. И что?
Маша. Я — учительница Вероники, и мне хотелось бы поговорить с вами о…
Мать Вероники. И поговорить вы пришли с милицией?
Милиционерша. У нас тоже есть несколько вопросов.
Мать Вероники. А у меня нет никакого желания на них отвечать. Я что, какой-то закон нарушила? Нет? До свидания.
Милиционерша каменеет лицом.
Милиционерша. Вероника, подойди-ка ко мне.
Девочка, оглянувшись на мать, машинально делает шаг вперёд, мать не успевает её остановить. Милиционерша хватает Веронику за руку, задирает рукав халата. На предплечье — несколько поперечных шрамиков, некоторые совсем свежие. Но следов уколов нет…
Мать Вероники. Вы что себе позволяете?! Я на вас…
Милиционерша. Жалобу напишете?
Мать Вероники. Да я такое могу сделать, что ты об этой жалобе молить будешь, понятно? Жалобу она захотела…
Маша. Карина Николаевна! Нам надо о девочке поговорить. Она себя плохо чувствует, она в обморок сегодня упала…
Мать Вероники. Я знаю. Это у неё бывает. Пройдёт, не беспокойтесь. Учится хорошо?
Маша. Учится хорошо, но…
Мать Вероники. Не хулиганит? Окна не бьёт?
Маша. Ну что вы…
Мать Вероники. Тогда в чём проблема?
Маша. Но есть же…
Милиционерша. Почему у девочки шрамы на руках?
Мать Вероники. А вот это совершенно не ваше дело.
Милиционерша. Наше. Жестокое обращение с ребёнком…
Мать Вероники. Ха! Верка, иди сюда. Ну-ка, глянь им в глаза и скажи: я с тобой жестоко обращаюсь?
Вероника. Ой, мамочка! Ты хорошая. Ты только хорошее делаешь!
Мать Вероники. Ну? Слышали? А сейчас, Верка, брысь отсюда и не подслушивай.
Вероника исчезает.
Мать Вероники (понизив голос). Дурь у ребёнка. У меня то же самое в детстве было. Режется стеклом и смотрит, как кровь течёт. Пройдёт это, я знаю. Не волнуйтесь и вы.
Изображение снова становится цветным. Квартира Ведьмы.
Вещь спит на узкой кушетке, вздрагивает во сне. Глаза мечутся под веками. Камера наплывает и как бы проникает туда, под веки.
Почти в темноте: в чашу частыми каплями капает тёмная жидкость. Становится совсем темно, слышны только звуки: сдавленный стон, визг выдираемого гвоздя, ещё одного, медленные шаги, хриплое частое дыхание, чавканье.
Голос ведьмы (ее саму мы не видим). И запомни! Никогда, ни про каких обстоятельствах, как бы ты ни испугалась — не смей прекращать ритуал! Поняла? Иначе все, что ты делаешь, обратится на тебя саму…
В темноте возникает светящаяся точка, камера устремляется к ней, стремительно увеличивающийся проём двери, в котором кто-то стоит: на двух ногах, но не совсем человек — скорее, получеловек-полуаллигатор. Камера приближается и замирает, и тогда тот, кто стоит, закрывает за собой дверь. Снова полная темнота — и вдруг ритмичное хриплое чавканье и сопение…
Квартира Кулагиных.
Маша просыпается, вскакивает. Уже светло. Берёт будильник. Рука дрожит. Без пяти восемь. Нажимает кнопку, и будильник тут же начинает громко хрипеть и чавкать — те же звуки, что и во сне. Она давит кнопку, пытается перевести стрелки — но звуки становятся только сильнее и страшнее. Тогда Маша с размаху хлопает будильником об пол. Он замолкает и остаётся лежать. Машу передёргивает — будто она убила крысу.
Она встаёт — и вдруг краем глаза замечает стремительное движение, кто-то шмыгнул за кровать. С трудом заставляет себя заглянуть туда — но там, естественно, никого.
Идёт умываться.
Из комнаты Кулагина тоже доносятся странные звуки. Дверь приоткрыта, Маша видит включённый телевизор, идущий полосами и прерывисто ноющий — так бывает, когда видик подключён, а фильм уже кончился. Кулагин спит в кресле.
Маша почему-то очень долго идёт к этому креслу. Нормальный Кулагин, только прикрылся пледом…
Маша. Эй!
Кулагин не реагирует.
Маша. Вставай, соня. (Трогает его за плечо.)
Кулагин разваливается на части. Голова катится, и видно, что она из папье-маше, кое-где даже видны клочки газеты, не закрашены.
Маша. О, господи… Кулагин! Кулагин, блин! Кончай дурью маяться, не смешно!.. Ты где?
Тишина. И вдруг за спиной Маши — скрип давно не мазанных петель. Она оборачивается.
На стене начинают рваться обои — по контуру двери. Большой двери, не такой, как в современных квартирах. Дверь приоткрывается, приоткрывается — контур светится багрово, — и вдруг откуда-то появляется девочка Вероника, в школьной форме, с бантами, наваливается плечом на дверь — изо всех сил, ноги скребут по полу, — и дверь наконец закрывается, свечение исчезает, но Вероника не отходит от неё, стоит, привалившись спиной, и показывает вытянутой рукой куда-то в угол.
Маша смотрит в том направлении. Паркет в углу комнаты ощутимо выбухает. Она бросается туда, голыми руками выдирает паркетины — они рвутся, это не паркет, а бумага. Под полом лежит Кулагин, голый, в строгом собачьем ошейнике, с ранами на теле и идиотски-блаженной ухмылкой на лице. Маша рвёт «паркет» дальше — рядом с Кулагиным лежит ещё один мужик, дальше — ещё, всего человек пять-шесть, а потом уже идут просто черепа и кости вперемешку.
Сильный удар, Маша подскакивает, черепа раскатываются. Вероника изо всех сил припирает спиной дверь, снова удар, дверь приоткрывается немного, Вероника пытается её закрыть, но огромная босая нога — чешуйчатая, с когтями, — уже просунута в створ…
Маша снова просыпается, теперь уже на самом деле. Кажется, она кричала во сне.
В дверь заглядывает Кулагин, застёгивая рубашку.
Кулагин. Ты что?
Маша. С-сон… Кошмар. Тьфу ты, гадость какая…
Он подходит, присаживается на корточки.
Кулагин. Ты на будильник не проснулась, на ласковое похлопывание по плечу не проснулась. Я решил подождать ещё пять минут и отважиться на холодную воду…
Маша. Сколько сейчас?
Кулагин. Полдевятого.
Маша. Надо вставать… Зря мы с Занозой вчера обожрались вечером. (С отвращением.) Эскаргот… Диета нужна, понял? Дисциплина питания…
Она встаёт и идёт умываться. По дороге опасливо заглядывает в комнату Кулагина, но там всё в порядке.
Зоя из своего кабинета звонит Маше.
Зоя. Слушай, я договорилась. На сегодня, на два. В половине за мной заезжай, и поедем. Это, кстати, недалеко от вашего дома, да… Значит, слушай: тебе нужно будет взять какую-нибудь вещичку твоего благоверного. Что-то не просто его, а к чему он душой привязан. Какой-нибудь там ножик перочинный или ещё что — понятно, да? Вот. В общем, пока всё о’кей. Ну да, я ей рассказала — так, в общих словах, — и она говорит, что простейший случай. Не-не, деньги только по результату. Ну, у неё так заведено. То есть и здесь всё как бы по-честному. Ну, давай. До встречи.
