Я рад сердечно, что ни разу в жизни
Людей мне изменивших не встречал.
Прославлюсь я несчастным этим днем,
И больше, чем Октавий и Антоний,
Достигшие своей победы низкой.
Прощайте все; язык мой досказал
Повествование о жизни Брута.
Перед глазами ночь. Покоя жажду,
Я заслужил его своим трудом.
Боевой сигнал. Крик за сценой: «Бегите! Бегите! Бегите!»
Клит
Беги, мой господин!
Брут
Сейчас! За вами!
Клит, Дарданий и Волумний уходят.
А ты, Стратон, останься с господином.
Ведь ты как будто человек достойный
И не лишенный искры благородства.
Ты отверни лицо и меч дерзки,
Я брошусь на него. Стратон, согласен?
Стратон
Дай руку мне. Прощай, мой господин.
Брут
Прощай, Стратон. О Цезарь, не скорбя,
Убью себя охотней, чем тебя!
(Бросается на свой меч и умирает.)
Боевой сигнал. Отступление. Входят Октавий, Антоний, Мессала, Луцилий и войско.
Октавий
Кто этот человек?
Мессала
Служитель Брута. Где же Брут, Стратон?
Стратон
Не будет он в плену, как ты, Мессала,
И победитель может сжечь его.
Брут лишь самим собою побежден.
Никто его убийством не прославлен…
Луцилий
Не сдался Брут живым. Спасибо, Брут,
Ты подтвердил Луцилия слова.
Октавий
Беру к себе всех, кто служил у Брута.
Скажи — согласен ли ты мне служить?
Стратон
Да, коль на то Мессала согласится.
Октавий
Мессала, согласись.
Мессала
Как умер Брут, Стратон?
Стратон
Он бросился на меч, что я держал.
Мессала
Октавий, так возьми к себе на службу
Того, кто Бруту до конца служил.
Антоний
Он римлянин был самый благородный
Все заговорщики, кроме него,
Из зависти лишь Цезаря убили,
А он один — из честных побуждений,
Из ревности к общественному благу.
Прекрасна жизнь его, и все стихии
Так в нем соединились, что природа
Могла б сказать: «Он человеком был!»
Октавий
За эту доблесть мы его как должно,
Торжественно и пышно похороним,
Положим прах его в моей палатке,
Все воинские почести отдав.
Войска на отдых! И пойдем скорее
Делить счастливейшего дня трофеи.
Уходят.
Трагедия была впервые напечатана в фолио 1623 года. В списке пьес Шекспира, составленном в 1598 году Ф. Мересом, «Юлия Цезаря» нет. Значит, пьеса была написана, по-видимому, после этой даты. Наряду с этим известно, что швейцарец Томас Платтер, посетивший Лондон, 21 сентября 1599 года видел в театре «на правом берегу Темзы» (то есть там, где находился только что выстроенный «Глобус») «трагедию о первом римском императоре Юлии Цезаре». Некоторый подробности в его дневниковой записи дают основание предположить, что он видел трагедию Шекспира. О том, что она шла на сцене уже в 1599 году, свидетельствуют также детали сцены на форуме, как она описана у Шекспира, встречающиеся в поэме Джона Уивера «Зерцало мучеников». Поэма эта была напечатана в 1601 году, но автор подчеркивает в предисловии, что он написал ее за два года до того, то есть в том же 1599 году.
Сюжет о Юлии Цезаре был популярен в английской драме эпохи Возрождения. Две пьесы о нем появились задолго до шекспировской трагедии — в 1582 году. А после Шекспира их возникло еще четыре. Своим предшественникам Шекспир ничем не был обязан, а его последователи подражали ему. Ни одна из этих пьес интереса не представляет и не идет ни в какое сравнение с трагедией Шекспира.
Источником Шекспиру послужили «Сравнительные жизнеописания» Плутарха. Сюжет трагедии и характеристики персонажей почерпнуты из биографий Цезаря, Брута и Антония. Как всегда, Шекспир в целях концентрации действия слегка отступил от исторической хронологии и, где можно было, сблизил события, отделенные некоторым промежутком времени. Так, Цезарь праздновал триумф по поводу победы над Помпеем в октябре 45 года до н. э., праздник Луперкалий отмечался в феврале 44 года до н. э. Лишь после этого трибуны были лишены права выступать за то, что сняли украшения со статуй Цезаря. Эти события, занявшие несколько месяцев, в трагедии Шекспира происходят в один день, изображением которого открывается пьеса. В III акте тоже в один день происходят события более длительного периода. После убийства Цезаря Брут сразу же выступил сначала в сенате, затем на форуме. Антоний произнес речь на следующий день. Октавий прибыл в Рим шесть недель спустя. Прошло не менее полутора лет, прежде чем он и Антоний составили триумвират с участием Лепида. Наконец, исторически под Филиппами произошли два сражения, второе спустя три недели после первого. У Шекспира они превратились в два эпизода боя, длящегося один день.
Оправдывать Шекспира нет нужды. Сущность и последовательность событий им сохранены, а сближение их во времени придало трагедии лаконичность и концентрировало действие.
В изображении характеров Шекспир следовал Плутарху с той же поэтической вольностью: сохраняя сущность их, он усилил контрасты, придав каждой фигуре еще большую рельефность.
Плутарху трагедия обязана четкостью композиции, классически строгой по своей ясности и последовательности. Он же повлиял и на стиль поэтической речи. Нигде у Шекспира она так не сдержанна, как в «Юлии Цезаре». Шекспир поразительно сумел войти в дух древних римлян, создал классический художественный образ Рима. Этому не мешают даже обычные для Шекспира анахронизмы: часы с боем, колпаки и цеховые знаки мастеровых, двойной кафтан Цезаря. Эти детали приближали события отдаленных времен к публике шекспировского театра, и римляне становились ей понятнее.
Пьеса, вероятно, имела злободневный смысл для зрителей первых представлений. В последние годы правления Елизаветы разрушилось равновесие политических сил, на котором покоилась абсолютная монархия Тюдоров. Оппозиция в кругах нового дворянства, недовольство буржуазии Сити перерастали в замыслы свержения королевы и установления иного рода власти.
Политические волнения и бури той эпохи утратили теперь для нас интерес и значение. Но мы лучше поймем Шекспира, если представим себе его пьесу как отражение грозовой атмосферы Англии конца XVI века.
«Юлий Цезарь» — политическая трагедия. Поэтому ею особенно охотно пользовались для того, чтобы установить политические взгляды Шекспира. Как всегда в шекспировской критике, политические симпатии исследователей определяли толкование ими трагедии и характеристику позиций Шекспира. Монархистам здесь виделась поддержка их политических принципов, республиканцам — утверждение их идеалов. Консерваторы всех мастей видели в гибели Брута и Кассия неизбежную кару всем посягающим на существующий политический строй. Для либералов и поборников освободительных течений сила трагедии — в величии республиканского пафоса Брута.
Оба прямолинейных решения до крайности сужают смысл великого произведения. Прежде всего они неисторичны. Когда так рассуждают о Шекспире, то представляют себе, будто он мог превращать сцену в трибуну для выражения своих политических взглядов. Политическая цензура существовала уже тогда. Крамольную пьесу лорд-камергер не разрешил бы к постановке. Если политика и допускалась на сцену, то лишь в целях утверждения официальной государственной доктрины. Если угодно, то в «Юлии Цезаре» она действительно имеется: цареубийство наказано. Цензора это вполне удовлетворило. Однако в политическую схему, приемлемую для властей, Шекспир вложил более глубокое содержание.
Прежде всего для правильного понимания трагедии необходимо воспринимать ее не как политический памфлет в драматической форме, а как реалистическую историческую драму. «Юлий Цезарь» есть продолжение и углубление шекспировского историзма, яркие проявления которого мы видели уже в пьесах-хрониках. Здесь та же широта охвата социальной действительности (в «Юлии Цезаре» представлены все слои римского народа) и конфликт трагедии соответствует центральному конфликту изображаемой эпохи; действующие лица исторической драмы — не абстракции, а носители отчетливых индивидуальных интересов.
Вместе с тем это и шаг вперед в исторической драматургии Шекспира. Отличие второй римской трагедии Шекспира (первая — «Тит Андроник») от хроник состоит прежде всего в том, что политические принципы сделаны основой поведения действующих лиц. В хрониках (за исключением «Генриха V», написанного почти одновременно с «Юлием Цезарем») персонажи боролись за свои личные интересы и только в конечном счете объективно оказывались носителями феодального своеволия или абсолютистской государственности. Не только Брут, но и другие персонажи выступают в качестве людей, более или менее ясно сознающих принципиальный характер борьбы, в которой они участвуют. Больше, чем в любой другой исторической драме, за исключением «Кориолана», действующие лица осознают исторический смысл своих поступков настолько, что они даже предвидят, как в далеком будущем потомки не раз вспомнят подвиг республиканцев, уничтоживших тирана, и посвятят этому пьесы (II, 1).
