Ознакомительная версия.
Генрих. Не скажу. Ты и так причинил ей слишком много зла.
Гёц (сжимая кулак в ярости). Я... (Успокаивается.) Хорошо я найду ее сам. Прощай, Генрих! (Кланяется в сторону дьявола.) Мое почтение. (Поворачивается к Насти.) Пойдем, Насти!
Генрих (пораженный). Насти!
Насти хочет последовать за Гёцем. Генрих преграждает ему путь.
Генрих, Насти.
Генрих (смущенно). Насти! (Громче.) Насти, я искал тебя! Остановись! Я должен с тобой поговорить. Презирай меня сколько хочешь, но только выслушай. Я прошел по владениям Шульгейма. Мятеж зреет.
Насти. Дай мне пройти, я все знаю.
Генрих. Ты хочешь мятежа? Скажи, хочешь?
Насти. Что тебе за дело? Дай пройти!
Генрих (раскинув руки). Ты не пройдешь, пока не ответишь.
Насти (глядит на него молча, затем решается). Хочу я или нет, никто уже не может помешать.
Генрих. Я могу! За два дня я могу воздвигнуть плотину, которая преградит путь морю. За это я хочу, чтоб ты, Насти, меня простил.
Насти. Опять игра в прощение? (Пауза.) Надоела она мне. Я в ней не участвую. Я не уполномочен ни проклинать, ни отпускать грехи. Это дело господа.
Генрих. Если бы господь дал мне выбрать между твоим и его прощением, я выбрал бы твое.
Насти. Ты сделал бы дурной выбор — пожертвовал бы вечным блаженством ради пустого звука.
Генрих. Нет, Насти, я отказался бы от прощения на небесах ради того, чтобы быть прощенным на земле.
Насти. Земля не прощает.
Генрих. Ты мне надоел.
Насти. Что такое?
Генрих. Я не с тобой говорю. (Насти.) Ты не облегчаешь мне задачу. Меня толкают к ненависти, а ты мне не хочешь помочь. (Трижды крестится.) Ладно. Теперь он на минутку оставит меня в покое. Времени нет, слушай внимательно! Крестьяне готовятся, они хотят вести переговоры с баронами. Это дает нам несколько дней.
Насти. И что же ты станешь делать?
Генрих. Ты знаешь крестьян. Они дадут себя разрубить на куски ради церкви. В здешних деревнях больше веры, чем во всей остальной Германии.
Насти (качает головой). Твои попы бессильны. Их любят, это верно, но, если они осудят мятеж, их проповедь будет гласом вопиющего в пустыне.
Генрих. Не на их речи я рассчитываю, а на их молчание. Представь себе: вдруг, пробудившись утром, крестьяне увидят, что двери церквей распахнуты и храмы пусты: птичка улетела. Ни души перед алтарем, ни души в ризнице, ни души подле усыпальницы, ни души в доме священника.
Насти. А это возможно?
Генрих. Все готово. Есть у тебя здесь люди?
Насти. Есть кое-кто.
Генрих. Пусть ходят по стране и кричат громче всех. Главное, пусть богохульствуют. Нужно, чтобы они вызывали бунт, сеяли ужас. А в следующее воскресенье пусть захватят священника в Риги во время проповеди, пусть утащат его в лес и вернутся оттуда с мечами, запятнанными кровью. Священники всей округи ночью тайком покинут деревни и отправятся в замок Маркштейна, где их ждут. С понедельника бог вернется на небеса. Детей больше не станут крестить, грехи не будут отпускать, больные будут умирать без причастия. Страх удушит мятеж.
Насти (раздумывая). Может, так и будет...
Дверь церкви раскрывается. Доносятся звуки органа. Крестьяне выходят, неся на носилках статую святой.
Генрих. Насти, молю тебя, если дело удастся, скажи мне, что ты меня прощаешь!
Насти. Я бы и рад сказать. Но беда в том, что я знаю, кто ты.
Спустя две недели. Церковь; все жители деревни укрылись там и больше не выходят, там же они едят и спят; в эту минуту они молятся. Насти и Генрих глядят, как они молятся.
Мужчины и женщины на полу. В церковь перенесли больных и калек. Стоны и движение у подножия алтаря.
Молящиеся крестьяне, Насти и Генрих.
Насти (про себя). Не могу их больше слышать! Увы! У вас не было ничего, кроме гнева, и я сам погасил его.
Генрих. Ты что говоришь?
Насти. Ничего.
Генрих. Ты недоволен?
Насти. Да, недоволен.
Генрих. Повсюду люди толпятся в церквах. Страх сковал их. мятеж убит в зародыше. Чего ты еще хочешь?
Насти не отвечает.
Значит, я буду радоваться за нас двоих.
Насти бьет его.
Что на тебя нашло?
Насти. Если станешь радоваться, я переломаю тебе ребра.
Генрих. Ты не хочешь, чтобы я радовался нашей победе?
Насти. Не хочу, чтобы ты радовался, заставив ползать людей.
Генрих. Я сделал все ради тебя и с твоего согласия. Не усомнился ли ты в самом себе, пророк?
Насти пожимает плечами.
Ведь ты не в первый раз им лжешь.
Насти. Но я в первый раз бросил их на колени, помешал им защищаться. Впервые вступил в сговор с суеверием, впервые заключил союз с дьяволом.
Генрих. Тебе страшно?
Насти. Дьявол — творение господа. Если господь захочет, дьявол мне подчинится. Я задыхаюсь в этой церкви. Выйдем!
Генрих, Насти, Гёц.
Генрих и Насти собираются выйти из церкви.
Гёц (входит и направляется к Генриху). Собака, для тебя все средства хороши, чтобы выиграть пари? Ты заставил меня потерять две недели. Я десять раз обошел свои впадения, разыскивал ее повсюду, а теперь узнал, что она была здесь. Больная, тут, на каменном полу. И в том моя вина!
Генрих высвобождается от него и выходит вместе с Насти.
(Повторяет про себя.) Моя вина... Пустые слова... Ты ждешь, что мне станет стыдно, но я не стыжусь. Гордыня сочится из моих ран. Вот уже тридцать пять лет, как я подыхаю от гордыни. Я умираю со стыда... Дальше так нельзя! (Резко.) Лиши меня мысли! Отыми ее у меня! Сделай, чтобы я забыл о себе. Преврати меня в насекомое! Да будет так!
То возрастает, то стихает бормотание молящихся крестьян.
Катерина! (Проходит сквозь толпу, вглядываясь в каждого, и зовет.) Катерина! Катерина! (Подходит к распростертому на плитах телу, приподнимает одеяло, тут же опускает его. исчезает за колонной. Слышно, как он продолжает звать.)
Катерина!
Крестьяне одни. Часы на башне бьют семь. Один из спящих на полу просыпается и вскакивает.
1-й мужчина. Который час? Какой теперь день?
2-й мужчина. Сегодня воскресенье. Теперь семь часов. Нет, сегодня не воскресенье.
Голоса. Пришел конец воскресеньям, конец пришел. Больше их никогда не будет. Наш священник унес их с собой. — Он оставил нам только будни, проклятые дни труда и голода.
1-й мужчина. Ну, к дьяволу все это! Лучше снова усну. Разбудите меня, когда настанет Страшный суд.
Женщина. Давайте помолимся.
Хильда входит, неся в руках охапку соломы. За ней следуют две крестьянки, которые также несут солому.
Те же, Хильда, потом Гёц.
1-я женщина. Хильда! Это Хильда.
2-я женщина. Как хорошо, что ты пришла! Что слышно в деревне, расскажи нам.
Хильда. Рассказывать нечего. Всюду тишина. Только скотина мычит от страха.
Чей-то голос. А погода хорошая?
Хильда. Не знаю.
Голос. Ты не взглянула на небо?
Хильда. Нет. (Пауза.) Я собрала солому, чтобы сделать постели для больных. (Двум крестьянкам.) Помогите мне!
Они укладывают больного на соломенную подстилку.
Вот. Теперь этого.
Делают то же.
И эту.
Они подымают старую женщину, которая начинает всхлипывать.
Не плачь, прошу тебя. Не расстраивай их. Перестань, бабушка, не то они все заплачут вместе с тобой.
Старуха (всхлипывая). Там мои четки... (Показывает на пол, где она лежала.)
Хильда (рассердившись, берет четки и кидает ей на колени). Держи! (Успокаивается и говорит более мягким тоном.) Молись же, молись! Лучше молитва, чем слезы, — шуму меньше. Нет, погоди, нельзя и молиться и плакать! (Вытирает старухе глаза своим платком.) Вот, утри слезы. Хватит. Не плачь, говорю тебе. Мы не виновны, и бог не вправе нас карать.
Старуха (по-прежнему всхлипывая). Ох, дочка... Ты знаешь, у него на все есть право.
Хильда (резко). Будь он вправе карать невинных, я тотчас же предалась бы дьяволу.
Ознакомительная версия.
