Катя
Я посоветовала.
Скорикова
Ты видишь, сейчас некогда. Я зайду. Баранова, Сулимова, вам на двоих одна партия, вернуть.
Катя (робко Саше, который всё время отворачивается)
Здравствуй!
Саша
Уезжаю.
Катя
До свидания.
Катя отходит, держа в поле зрения Лору, которая уже встала в хор. Скорикова там же, раздаёт партии.
Станислав Геннадиевич
Мы, московский хор, рады приветствовать дрезденский хор! Аплодисменты!
Хоры хлопают, здороваются. Входят Лика и держащая её под руку Эра. У Эры на руке зелёное пальто. Лика в шинели.
Лика (самозабвенно кидаясь к Саше)
Я, старая дура, всё поняла! Я мчалась, чтобы тебе сказать… Саша, ты был прав. Я еду с тобой.
Саша испытывает неловкость.
Я решилась!
Саша (с досадой)
Мама, я говорил тебе, там восемь метров.
Лика
Что мне восемь метров! Уж жёны-то ехали декабристов, я не понимаю, что матери сидели как пни! Сибирь! Что мне Сибирь! Я и в Березай поеду! Умру хоть по-человечески, рядом с тобой…
Эра (уже не первый раз)
Мама, переоденьтесь, нате пальто, неудобно!
Лика
Я не могу здесь оставаться, мою сестру выгнали. Если я порядочный человек… Я должна уйти из дома!
Саша
Мама, у меня почти двое детей…
Лика
У тебя почти пятеро, но это неважно. Тебе это всегда было раз плюнуть, неважно. Я всё решила! Едем. Естественно, без Эры я не могу. Она тебе не помешает. Эра, становись на колени!
Бросается на колени. Саша и Эра кидаются её поднимать, Лика целует руки Саше и Эре.
Станислав Геннадиевич
Бетховен. Девятая симфония! Финал! Обнимитесь, миллионы!
Внезапно Галя Баранова поднимает руку в антифашистском приветствии. Руководитель Дрезденского хора подошёл к ней, сам поднял кулак и пожал ей руку. Два хора поют. Саша и Эра стоят над Ликой, которая не желает вставать с колен и мотает головой.
Конец
1984 год
Еду в сад
(одноактная пьеса)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
М.
О.
М.
Ну вот. Ты сыта? Будем сейчас пить чай.
О.
Чая много не выпьешь.
М.
Что?
О.
Я говорю, чая много не выпьешь.
М.
Это в каком смысле ты говоришь чая много не выпьешь? А? Ну?
О.
Так просто.
М.
Полчашки тебе надо? В этом смысле?
О.
Налейте, ладно, чашку, чашку. Шутка, шутка.
М.
Шутка? В чём эта шутка?
О.
Я пошутила.
М.
Пошутила. Хорошо. Ну что, будешь пить чай?
О.
Чая много не выпьешь.
М.
Опять шутка?
Пауза.
У меня пряники есть, даже тортик вафельный остался.
О.
Я сладкое не очень обожаю.
М.
Не хочешь как хочешь.
О.
Я больше обожаю покрепче.
М.
Ну сама себе нальёшь заварки сколько хочешь. Я ведь всё понимаю. Я в курсе насчёт заварки. Можешь не скрывать. Вы пили чифирь. Я знаю это.
О.
Да, мы одну заварку пили.
М.
Но теперь это уже прошло, понимаешь? Всё прошло.
О.
Когда получалось, то пачку чая на бокал кипятку.
М.
Но это же вредно, это на сердце влияет, что ты, Оля.
О.
Ну да, начинается колотун,..
Показывает на грудь.
…в больничку пойдёшь, таблетку дадут. Они орут, опять чифирь, ты себе сердце сорвала, больше сюда не шастай.
М.
Всё это было и кануло в прошлое, Оля. Сейчас уже сердце надо беречь, это важно для дальнейшей жизни. Надо жить уже, Оля. Жизнь, самое прекрасное что есть у тебя. Ты не умерла, Оля! Это главное.
О.
Можно, я буду вас мамой называть? Мама, я говорю тебе большое человеческое спасибо.
М.
Мама… Скорей сестра… Ну ладно, ладно. Хорошо, хорошо. Всё, всё.
О.
Просто огромное, мама. Вы, мама, меня спасла.
Кланяется, сидя на стуле в позе орла.
М.
Это был мой долг, понимаешь? У каждого человека есть свой долг, сказала она. Вот так. И у тебя теперь будет как у всех. Встать вовремя, умыться, одеться и на работу.
О.
Ну и что? Всё равно спасибо. Никто и никогда обо мне так не думал, как вы.
М. (не слушая)
Это долг, и у тебя он должен быть.
О. (не слушая)
Я когда получила твоё первое письмо…
М.
Долг — это совесть, понимаешь? Но об этом потом.
О. (не слушая)
Я когда твоё первое письмо получила, я просто как с ума сбесилась, бегать начала вокруг столовой. Никто мне не писал…
М.
Совесть даже в зачаточном состоянии есть у всех, у каждого. Отсюда муки. Муки совести.
О.
Я целовала каждую строчку, понимаешь? Плакала. Кто-то обо мне подумал! Не всё о них! Они получали письма, а я нет!
М.
Муки совести. Ты ведь мучилась.
О.
Да, ааа, как я мучилась! Не спала. Всё думала.
М.
А больше всего ты мучилась что убила. Я знаю.
О.
Нет, как раз что ещё не убила!
М.
Не — убила? Ты — не — убила? Ты?
О.
Да, я мучилась. Представляла как его убить. Разрешите твою руку.
Хватает руку М., целует.
М. (выдирая руку)
Ну вот ещё. Как раз! Додумалась. Брось, брось. Ты брось тут эти мысли и планы. Ты уже на воле, на-во-ле! Мы добились этого. Ура!
Пауза.
Скажи «ура». Ну?
О.
Ура?
М.
Будь счастлива!
О.
Ура? С какого это я подпрыгу буду счастлива? Ёлы-палы. После всего что со мной эта тварь устроила?
М.
Ты на воле, а другие ещё сидят.
О.
Сидят правильно они. Воровки и мокрушницы. Убийцы. Меня чуть не зарезали.
М.
Ты же убила ребёнка.
О.
А, это. Так это каждый тогда убил ребёнка. Кто аборт сделал.
М.
Нет! Ты убила ребёнка и вынесла его в контейнер!
О.
А куда ещё, на кладбище нести? Куда? Сказала она.
М.
Вот! Вот я и говорю, другие сидят за то же самое, за убийство, за сокрытие, за обман, а ты! Ты теперь спокойно и свободно можешь жить. Всё! Всё уже хорошо. С тобой всё в ажуре. Ты можешь отдохнуть. Да. Кстати о сидящих. Теперь у меня следующая проблема. Знаешь, я начала теперь хлопотать об Анджеле.
О.
Об Анджелке? Да она мокрушница. Она ведь зарезала! Ну якобы одного там дядьку. Ей дали за соучастие, а убила-то она! Она с самого начала сказала это нам и предупредила. Что кто её тронет, она воткнёт в глаз ночью стёклышко. Прячет стеклышко где-то на зоне. Я не нашла стёклышко. Искала и не нашла. Многие искали. Анджелка гордилась. Её же к нам перевели за драки полгода назад из Казани. Она порезала там одну, но никто не определил, что это она. А она нас предупредила, что это она. Анджелка о, пользуется авторитетом. Она сейчас беременная от трёх конвойных с пересылки.
М.
Ну не надо, не надо. Ты что это, нехорошо, так стучать на подругу по несчастью. Беременная? Это важно.
О.
На седьмом месяце.
