(В глубоком волнении берет ее за руку.)
О, боже!.. Боже! Как уйти отсюда?
Я не могу… оставить эту руку!
Хоть слово состраданья! Ты ведь знаешь,
Что я иначе поступить не мог.
Избегая его взгляда, Тэкла указывает рукою на отца.
(Макс, только сейчас заметивший герцога, обращается к нему.)
Ты здесь?.. Я не тебя искал тут, герцог.
Не должен был тебя я больше видеть.
Я к ней одной пришел. Лишь в этом сердце
Я оправданье обрести хочу,
Все остальное чуждо мне теперь.
Валленштейн
Что ж, я глупец, чтоб отпустить тебя
И сцену разыграть великодушья?
Отец твой низко поступил со мной, —
Ты для меня впредь только сын его,
И ты в моих руках сейчас недаром.
Так знай же, я не стану дружбу чтить,
Которой изменил он так бесчестно.
Конец любви и дружеской пощаде!
На очереди — ненависть и мщенье,
И я отныне тоже буду изверг.
Макс
Да, властен ты расправиться со мной.
Но знаешь сам, что мне твой гнев не страшен,
И не противлюсь я ему. Ты знаешь,
Кто держит здесь меня!
(Берет Тэклу за руку.)
Да! Верил я, что всем тебе обязан,
И я мечтал блаженство получить
Из рук твоих отеческих, но ты
Разрушил все. Ты можешь равнодушно
Все счастье близких втаптывать во прах, —
Жестокому ты служишь божеству!
Как дикая, бездушная стихия,
С которой заключить нельзя союза,
Ты следуешь слепым порывам сердца.
Беда тому, кто, соблазнясь твоим
Гостеприимным видом, прислонил
К тебе шалаш, где помышлял о счастье!
В ночной тиши, стремительно, нежданно
Вскипит огнем предательская бездна,
И вырвавшийся бешеный поток,
В неистовом порыве разрушенья,
Сметает все живое на пути.
Валленштейн
Да это сердце твоего отца!
Он черного исполнен лицемерья,
Правдиво ты его изобразил.
О, как лукаво ад меня провел!
Ко мне приставил под личиной друга
Злокозненного духа гнусной лжи.
Кто силы ада может побороть!
Я василиска на груди пригрел,
Вскормил его чистейшей кровью сердца
И расточал ему дары любви;
Я никогда его не опасался,
Ему открыл я мыслей тайники,
А мудрой осторожности затворы
Отбросил прочь… Мой взор искал врага
В просторах неба звездного, но только
Не в сердцевине сердца моего,
Куда его доверчиво впустил я…
Когда б для Фердинанда был я тем,
Чем для меня Октавио… не смог бы
Я государю объявить войну.
Он был не друг, а строгий повелитель,
Он не вверялся верности моей!
Война меж нами шла уже в ту пору,
Когда он дал мне полководца жезл:
В борьбе извечной хитрость с подозреньем.
Где вера и доверье — там и мир.
Кто отравил доверье, тот убьет
Младенца-мир в утробе материнской!
Макс
Я не хочу оправдывать отца,
Увы, не в силах оправдать!
Ряд злополучных развернулся дел,
Сплелись одни с другими злодеянья,
Подобно звеньям цепи грозных бед.
Но как мы с ней, безвинные, попали
В заклятый круг скорбей и преступлений?
Кого мы с нею предали? За что
Виной отцов двойною мы обвиты —
Извивами двух разъяренных змей?
И, любящих, зачем нас разлучила
Отцов непримиримая вражда?
(Обнимает Тэклу с глубокой скорбью.)
Валленштейн
(молча смотрит на него, затем подходит к нему)
Макс, оставайся!.. Макс, не уходи!
Когда тебя подростком в пражский лагерь,
Зимой, ко мне в палатку привели,
Не свыкся ты еще с немецкой стужей,
Но знамя из руки окостенелой,
Как должно мужу, ты не выпускал;
И я тебя тогда сердечно принял,
Был нянькою твоей и не стеснялся
Я материнских мелочных забот;
И ты, у сердца моего согретый,
Вновь радость жизни юной ощутил.
Когда же я к тебе переменился?
Обогатил я тысячи людей,
Я награждал их землями, давал им
Высокие чины… но лишь к тебе
Сердечную привязанность питал.
Они остались для меня чужими,
А ты всегда мне сыном был родным.
Не покидай меня! Я не поверю,
Чтоб Макс меня оставить мог…
Макс
Валленштейн
Я с юности твоей тебя лелеял.
В своих заботах о тебе, скажи,
Не превзошел ли я отца родного?
Я сеть любви вокруг тебя соткал, —
Попробуй разорви ее!.. Ты связан
Со мной корнями глубочайших чувств
И узами священными природы, —
Прочнее их не знает человек!
Покинь меня, ступай служить монарху, —
Пусть он тебя цепочкою украсит
И «Золотым Руном»[32] за то, что ныне
Ты мной, своим вторым отцом и другом,
И чувствами святыми пренебрег.
Макс
(испытывая жестокую душевную борьбу)
О, боже! Что избрать?.. На что решиться?
Присяга… долг…
Валленштейн
Пред кем? А сам ты — кто?
Пусть я пред императором виновен,
Но непричастен ты к моей вине.
И вправе ль ты собой распоряжаться?
Хозяин ли ты сам себе, как я —
Свершитель вольный всех своих деяний?
Ты подчинен мне, я — твой император!
Принадлежать, повиноваться мне —
Вот честь твоя, вот твой закон природы.
Когда планета, где твоя обитель,
Сойдет с орбиты и, воспламенившись,
С другой столкнется и зажжет ее,
То участь ты своей звезды разделишь, —
Она тебя умчит в просторы мира
С кольцом и всеми лунами своими!
Поверь, невелика твоя вина,
Тебя еще похвалят, Макс, за то,
Что другу ты смог должное воздать.
Те же. Нойман.
Валленштейн
Нойман
Все паппенгеймцы, герцог, пешим строем,
Сойдя с коней, идут на штурм дворца,
Чтобы с мечом в руках тебя заставить
Свободу графу дать.
Валленштейн
(графу Терцки)
Скорей цепями
Путь преградить. Выкатывайте пушки.
Я сдвоенными ядрами приму
Гостей.
Терцки уходит.
Меня оружьем принуждать!
Вели им, Нойман, вмиг убраться прочь,
И пусть в порядке, молча ожидают,
Как мне угодно будет поступить.
Нойман уходит. Илло приближается к окну.
Графиня
Илло
(у окна)
Валленштейн
Илло
Они на ратуше. Вот крыша
Разобрана. Вот жерла пушек прямо
На нас глядят…
Макс
Илло
Графиня
Макс
(Валленштейну)
Позволь мне
К ним выйти, образумить их…
Валленштейн
Макс
(указывая на герцогиню и Тэклу)
Валленштейн
Те же. Возвращается Терцки.
Терцки
Я с добрыми вестями от полков,
Нам верных. Рвенье их неукротимо;
Они тебя о позволенье просят
Ударить на восставших. В их руках
Две — Мельничная с Пражскою — заставы.
Подай им только знак, и выйдут в тыл
Мятежникам, загонят глубже в город
И в тесных переулках разгромят.
Илло
