Кулаки. Дело идет о моем окороке, ваша милость.
— Дело идет о моей корове, ваша милость.
— Дело идет о моей земле, ваша милость.
Аздак. А ты что на это скажешь, мамаша?
Старуха. Ваша милость, пять недель назад, под утро, ко мне постучались. Выхожу — стоит человек с бородой и держит за веревку корову. Он мне и говорит: «Любезная хозяйка, я чудотворец, святой Бандитус. Твой сын погиб на войне, и на память о нем я дарю тебе эту корову. Ходи за ней хорошенько».
Кулаки. Это разбойник Ираклий, ваша милость.
— Ее свояк, ваша милость!
— Конокрад и поджигатель!
— Голову бы ему отрубить!
Снаружи доносится женский крик. Толпа в беспокойстве отступает. Входит бандит Ираклий с огромным топором.
Ираклий! (Крестятся.)
Бандит. Добрый вечер, честная компания! Стакан вина!
Аздак. Господин общественный обвинитель, стакан вина гостю. Кто ты такой?
Бандит. Я странствующий отшельник, ваша милость. Благодарю вас за угощение. (Залпом осушает стакан, поданный Шалвой.) Еще один.
Аздак. Я Аздак. (Встает и отвешивает поклон.)
Бандит также кланяется.
Суд приветствует отшельника. Продолжай, мамаша.
Старуха. Ваша милость, в ту ночь я еще не знала, что святой Бандитус способен творить чудеса. Он привел корову, и только. А дня через два, тоже ночью, приходят ко мне работники этого кулака и хотят увести мою корову. И вдруг они поворачивают назад, и на головах у них выскакивают огромные шишки. Тут я и поняла, что святой Бандитус смирил их сердца и наставил их на путь любви к ближнему.
Бандит громко смеется.
Первый кулак. Я знаю, чем он их наставил.
Аздак. Хорошо, что знаешь. Потом ты нам расскажешь. А пока продолжай ты!
Старуха. Затем, ваша милость, на путь добра стал кулак Рухадзе. Раньше это был сущий дьявол, любой подтвердит. Но благодаря святому Бандитусу он перестал брать с меня аренду за землю.
Второй кулак. Потому что на выгоне перерезали всех моих коров.
Бандит смеется.
Старуха (Аздак знаком велит ей продолжать). А однажды утром ко мне в окно влетел окорок. Он попал мне прямо в поясницу, так что я до сих пор хромаю. Вот поглядите, ваша милость. (Делает несколько шагов.)
Бандит смеется.
Конечно, это чудо. Хотела бы я знать, ваша милость, где это видано, чтобы старому бедному человеку приносили окорок!
Бандит всхлипывает.
Аздак (вставая). Твой вопрос, мамаша, поразил суд в самое сердце. Будь добра, сядь сюда.
Старуха, помедлив, садится в судейское кресло.
(Со стаканом в руке садится на пол.)
Мамаша, я чуть не назвал тебя матушкой Грузией.
Тебя обобрали, а твои сыновья — на войне.
Ты избита, исхлестана, но ты не теряешь надежды.
Ты плачешь, когда корову приводят к тебе.
Ты удивляешься, если тебя не бьют.
О, сжалься над нами, мамаша, не суди нас жестоко!
(Кричит на кулаков.) Сознайтесь, безбожники, что вы не верите в чудеса! Каждый из вас приговорен к штрафу в пятьсот пиастров за безбожие! Вон!
Кулаки смиренно уходят.
А ты, мамаша, и ты, благочестивая душа (бандиту), выпейте по стакану вина с общественным обвинителем и Аздаком.
Певец и музыканты.
Хоть законы и исконны,
Он, как хлеб, ломал законы,
Чтоб народ отведал права натощак.
И легко было крестьянам
Подкупить пустым карманом
Своего судью по имени Аздак.
Чтоб своих не дать в обиду,
Он обвешивал Фемиду[3],
Передергивая, если что не так.
В черной мантии судейской,
Под защитой полицейской,
Он два года попирал закон, Аздак.
Певец.
Кончились дни мятежей! Вернулся великий князь.
Вернулась жена губернатора. Началась расправа.
Снова горело предместье. Погибло много людей.
Страшно стало Аздаку.
Судейское кресло Аздака снова стоит во дворе суда. Аздак, сидя на земле, чинит свой башмак и беседует с полицейским Шалвой. Снаружи доносится шум.
Видно, как за стеной на острие копья несут голову жирного князя.
Аздак. Дни твоего рабства, Шалва, а может быть, даже и минуты теперь уже сочтены. Я взнуздал тебя железными удилами разума, которые до крови разорвали твой рот, я хлестал тебя разумными доводами и посыпал твои раны солью логики. По природе своей ты слабый человек, и, если с умом бросить тебе аргумент, ты жадно впиваешься в него зубами, ты уже не владеешь собой. По природе своей ты испытываешь потребность лизать руки высшему существу. Но высшие существа бывают разные. И вот наступил час твоего освобождения, скоро ты сможешь опять следовать своим низменным страстям и тому безошибочному инстинкту, который велит тебе совать свои толстые подошвы человеку в лицо. Ибо прошли времена смятения и беспорядка, описанные в песне о хаосе, которую мы сейчас еще раз споем с тобою на память об этих ужасных днях. Садись и смотри не фальшивь. Бояться нечего, песня эта не запрещенная, а припев у нее просто популярный. (Поет.)
Брат, доставай нож! Сестра, закрывай лицо!
Время вышло из колеи[4].
Знатные плачут, смеются ничтожные.
Город кричит:
Давайте прогоним богатых и сильных!
В канцеляриях — сумятица. Списки рабов горят.
Господа вращают камни на мельницах.
Заточенные выходят на волю.
Выброшены церковные кружки. Эбеновое дерево идет на кровати.
Кто мечтал о корке сухой — теперь хозяин амбаров,
Он сам теперь хлеб раздает.
Полицейский Шалва. Ох-ох-ох-ох.
Аздак (поет).
Где же ты, генерал? Наведи, наведи порядок,
Не узнать потомка господ. Благородный ребенок
Превращается в сына рабыни.
Советники прячутся в старых сараях.
Бродяги бездомные
Нежатся в мягких постелях.
Кто был простым гребцом, теперь судовладелец.
От прежнего хозяина ушли суда.
Гонцы говорят своему господину:
Шагайте сами,
Мы уже пришли.
Полицейский Шалва. Ох-ох-ох-ох.
Аздак.
Где же ты, генерал? Наведи, наведи порядок!
Да и у нас была бы примерно такая же картина, если бы не спохватились и не навели порядок. В столицу уже вернулся великий князь, которому я, осел, спас жизнь, а персы дали напрокат войско для наведения порядка. Предместье уже горит. Принеси-ка мне толстую книгу, на которой я обычно сижу.
Полицейский Шалва берет с сиденья кресла книгу и дает ее Аздаку.
(Листает ее.) Это свод законов, я всегда им пользовался, ты свидетель.
Полицейский Шалва. Да, как сиденьем.
Аздак. Полистаю, погляжу что мне теперь припаяют. Мои поблажки неимущим выйдут мне боком. Я старался поставить бедняков на ноги. Теперь меня повесят по обвинению в пьянстве. Я заглядывал богатым в карманы. И мне некуда спрятаться, меня все знают, потому что я всем помогал.
Полицейский Шалва. Кто-то идет.
Аздак (сначала в испуге застывает на месте, затем, дрожа всем телом, идет к креслу). Конец. Но я никому не стану доставлять удовольствие зрелищем человеческого величия. На коленях прошу тебя, сжалься надо мной, не уходи. У меня от страха течет слюна, я боюсь смерти.
Входит жена губернатора. Ее сопровождают адъютант и латник.
Жена губернатора. Это что за тварь, Гоги?
Аздак. Препослушная, ваша милость. Рад стараться.
Адъютант. Нателла Абашвили, жена покойного губернатора, только что вернулась и ищет своего двухлетнего сына Михаила Абашвили. Ей удалось узнать, что ребенок унесен в горы кем-то из прежних слуг.
Аздак. Слушаюсь, ваше высокородие. Ребенок будет доставлен.
Адъютант. Говорят, что эта особа выдает ребенка за своего.
Аздак. Слушаюсь, ваше высокородие. Она будет обезглавлена.
Адъютант. Это все.
Жена губернатора (уходя). Этот человек мне не нравится.
Аздак (провожает ее, отвешивая низкие поклоны). Слушаюсь, ваше высокородие, все будет сделано.
Певец.
Теперь послушайте историю процесса
О ребенке губернатора Абашвили,
Где истинная мать была определена
С помощью знаменитого мелового круга.
Двор суда в Нуке. Латники вводят Михаила и затем уходят с ним в глубину сцены. Один из латников копьем удерживает Груше в воротах, пока не уводят ребенка. Затем ее впускают. С ней вместе входит толстая повариха из челяди бывшего губернатора Абашвили. Отдаленный шум. На небе — зарево пожара.
