Темнеет.
В сумерках. У бензоколонки Антона. Эрика стоит, держа в руке тесак. На лице выражение мрачной решимости. Она потеряла ботинок. Под навесом светится экран телевизора. Антон поднялся со складного стула. С большого пальца его левой руки свисает конец грязного бинта.
АНТОН. Что ты тут ищешь. Иди дальше. Держись все время этой дороги. Что за штуковина у тебя в руке.
ЭРИКА. Тесак называется.
АНТОН. Заявляю тебе сразу. У меня тут разжиться нечем.
ЭРИКА. Я ищу свой ботинок.
АНТОН. Бесхозной обуви тут нет.
ЭРИКА. Кроме того, мне нужно подлечить руку.
АНТОН. А где же все остальные.
ЭРИКА. Покатили дальше.
АНТОН. Тут что-то не так. Что ты сделала с Германом. И с его пассажирами. Ты всех их зарезала. Не молчи. Ты целый автобус отправила на тот свет. В уме ли ты. Признавайся, их уже нет в живых.
ЭРИКА. Дайте мне бинт и немного мази.
АНТОН. Такого добра не держу.
ЭРИКА. А на вашей руке. Что это.
АНТОН. Ах, это. Это был бинт, единственный и последний. Нет половины пальца. Будто кто-то откусил. Не могу вспомнить, как это случилось. И когда. Вроде совсем недавно. Только что. Неделю тому назад. Или раньше. В прошлом месяце. В прошлом году. Или все-таки минут пять тому назад. Такая острая боль. Здесь на-ве-рху время те-че-т та-к ме-дле-нно… И вдруг! Вновь! Начинает! Лететь! Ты не понимаешь, почему это происходит, и у тебя кружится голова…
ЭРИКА. Мне нужен бинт.
АНТОН. Слышал уже. Бинтов у меня нет.
ЭРИКА. А тот, что у вас на руке. Отдайте мне его.
АНТОН. Этот вот. Спятила, что ли.
ЭРИКА. А ну-ка отдайте.
АНТОН. Нет половины пальца. Скорее даже трех четвертей.
ЭРИКА. Сматывайте бинт, да поживей.
АНТОН. Хочешь, чтоб я изошел кровью.
ЭРИКА. Рана-то давно зажила.
* * *
АНТОН. Смотри, подцепишь болезнь.
ЭРИКА. Какую еще болезнь.
АНТОН. Мою болезнь.
ЭРИКА. Вы не больны.
АНТОН. В том-то и дело, что болен. Даже очень. С чего бы мне иначе обитать в этих дебрях. Я житель городской. В этой местности чужой. Владелец бензоколонки. Да какой из меня владелец. Видно же. Я в карантине. Причем в добровольном.
ЭРИКА. А выглядите вполне здоровым.
АНТОН. Ты так считаешь. В самом деле. Очень мило с твоей стороны.
ЭРИКА. А теперь отдайте мне, наконец, этот злосчастный бинт.
АНТОН. Да ладно уж. Бери. Пусть истеку кровью. Не все ли равно, в конце-то концов. (Сматывает бинт и подает его Эрике.) Разве народ заметит пропажу заправщика.
Эрика безуспешно пытается перевязать пальцы.
Захвати зубами один конец. И положи руку на колено. Получишь опору и сможешь связать концы.
* * *
АНТОН. И такому научишься, если ты тут один как перст. Чего я только не вытворяю в моем скиту. Ты и представить себе не можешь. Делаю сам массаж спины. Могу себя напугать. Неожиданно. Например, криком филина: У-у! И я вздрагиваю, бледнею, ругаюсь как извозчик, а потом радуюсь своей шуточке. Иногда ведь охота себя развеселить. В день рождения преподношу себе сюрприз. В виде пирога. И благодарю выдумщика поцелуем. В губы. Делать это научился сам. Своими же губами. Не веришь. Тогда смотри.
ЭРИКА. На бинте мазь.
АНТОН. Собственного изготовления. Смешиваю цинковую пасту с ромашкой. Мазь абсолютно безвредная, никакой химии, клянусь.
ЭРИКА. Помогите мне.
АНТОН. Сперва брось тесак вон туда, в кусты.
ЭРИКА. Не дождешься.
АНТОН. Мне ты им ничего не сделаешь. Я пьян. А пьяные из той же категории, что и женщины, дети, старики.
ЭРИКА. Ничего я вам не сделаю.
АНТОН. Тогда брось его.
ЭРИКА. Сейчас же перевяжи мне руку, поганый алкаш.
АНТОН. Ладно. Ладно.
* * *
ЭРИКА. Я Германа не убивала. И вообще никогда никого не убивала.
АНТОН. Так уж и никого.
ЭРИКА. Ну конечно же, никого.
АНТОН. А может, все-таки хоть одного.
ЭРИКА. Вы должны мне верить.
АНТОН. Так я же верю.
* * *
АНТОН. Почему ты села в этот автобус.
ЭРИКА. По ошибке. Мне надо быть в Польше.
АНТОН. И по какой же такой надобности.
ЭРИКА. По семейным обстоятельствам.
АНТОН. По каким же таким обстоятельствам.
ЭРИКА. Не ваше дело.
АНТОН. Разумеется, не мое. Я просто спросил.
ЭРИКА. У моей сестры проблемы.
АНТОН. Твоя сестра полька.
ЭРИКА. Нет, вышла замуж за поляка.
АНТОН. И какие же проблемы у твоей сестры.
ЭРИКА. Рак.
АНТОН. Вон оно как. Рак.
ЭРИКА. Знаете кого-нибудь, кто мог бы подбросить меня в долину.
АНТОН. Я вообще никого не знаю. Стало быть, не знаю и того, кто мог бы подбросить тебя в долину.
* * *
ЭРИКА. Тогда мне пора. Спасибо за бинт.
АНТОН. Пойдешь пешком.
ЭРИКА. Выбора нет.
АНТОН. До ближайшего селения шагать часа три.
ЭРИКА. Все равно лучше, чем ждать. Глядишь, повезет с какой-нибудь попуткой.
АНТОН. Сначала перекуси. У меня есть сыр.
ЭРИКА. Прощайте и не пейте так много.
АНТОН. Что ж, попробую.
* * *
АНТОН. Я мог бы, пожалуй.
ЭРИКА. Что вы могли бы.
АНТОН. Я вот подумал. Мог бы, пожалуй, спросить Зеельбахера.
ЭРИКА. Зеельбахера.
АНТОН. Он со мной еще до конца не расплатился. И у него есть машина. Я мог бы позвонить ему. Тогда через полтора часа ты у стыка с автострадой. Правда, от Зеельбахера дурно пахнет. Это тебя не смутит.
ЭРИКА. Нет.
АНТОН. Вонь просто зверская.
ЭРИКА. Ехать-то недалеко.
АНТОН. Часа два, не меньше.
ЭРИКА. Выдержу и дольше.
АНТОН. Я мог бы спросить и Анну, из местной лавки. Правда, только завтра утром.
ЭРИКА. Позвоните мужчине. Прошу вас.
Антон уходит.
* * *
ЭРИКА (опускается на колени). И сквозь боль я вижу лик Христа, ведь именно боль возвышает нас. И тогда от Него на нас нисходит милость. Боже, прости мне мою слабость, но, быть может, я еще успею. А если все же не явлюсь в назначенный срок, то жди меня. У меня и в мыслях этого не было. И в мыслях этого не было.
* * *
ЭРИКА. Ну так как же.
АНТОН. Да все так же.
ЭРИКА. Он приедет.
АНТОН. Парой слов тут не обойтись.
ЭРИКА. Так да или нет.
АНТОН. Ну конечно да, он приедет.
ЭРИКА. И когда же.
АНТОН. Через минуту-другую выезжает.
ЭРИКА. Это неправда.
АНТОН. А вот и правда.
ЭРИКА. Спасибо вам. Большое спасибо.
* * *
ЭРИКА. А пока можно и подкрепиться.
АНТОН. Мой сыр с пряностями абсолютно несъедобен. Если, конечно, не запивать его водкой.
ЭРИКА. Что ж, буду запивать.
АНТОН. Зелье довольно крепкое.
ЭРИКА. Не беспокойтесь, с полбутылки не опьянею.
* * *
ЭРИКА (жует сыр). Я уже не верила, что на свете есть добрые люди.
АНТОН. Зеельбахер не добрый человек. Он сукин сын.
ЭРИКА. Но все же подбросит меня в долину.
АНТОН. Мне пришлось его перехитрить. Поначалу он отказался. Был уже в постели. Даже положил трубку. Но я тут же перезвонил. И сказал: Зеельбахер, за тобой ведь еще должок. Однако он, шельма, стал это отрицать. Он, мол, давно со мной рассчитался. Помог, мол, тогда с баком.
ЭРИКА (допивает бутылку). С каким баком.
АНТОН. Да было дело, однажды в воскресенье прикатили из города люди в большом лимузине. Решили устроить где-нибудь здесь, то есть в горах, пикник. Из лимузина выходит мужчина, отец, понимаешь, семейства, машина у него что надо, сам в клетчатой рубашке, волосы по утру вымыты, профессия, сразу видно, солидная, денежная, инженер-машиностроитель, или по подземным работам, или по строительству мостов. Мамаша, чем-то недовольная, но смазливая, тоже выходит, тощая как палка, с такой же тощей шеей, и дети, двое, тоже выходят. Вот тут-то каша и заварилась. Мальцы похожи на отца, черепушки у них круглые, рубашки клетчатые, от волос веет запахом одеколона, а в руках игрушечные машинки той же модели. Потомки выглядят, будто их сам инженер спроектировал. Вся семья выглядит, будто ее инженер спроектировал, и все, стало быть, выходят, выползают из их прекрасной машины, встали и таращатся на меня своими глазенками-пуговками. Вот так. Будто ни разу в жизни не видели заправщика. И это лучшее, что может дать миру наше общество, способное к размножению и жизни, но достойное презрения. Клянусь, достойное презрения. Еще немножко сыра.
