Бетси и Коко Клинген уходят наверх.
Федор Иваныч, два лакея и Яков (выходит из буфета с подносом, чаем, печеньем; запыхавшись идет через переднюю).
Яков (лакеям). Мое почтение, мое почтение!
Лакеи кланяются.
(Федору Иванычу.) Хоть бы вы приказали Григорью Михайлычу подсобить. Замучился на отделку... (Уходит.)
Те же, без Якова.
1-й лакей. Старательный это у вас человек.
Федор Иваныч. Хороший малый, да вот не нравится барыне, – не виден, говорит, из себя. А тут еще наклепали на него вчера, что он мужиков в кухню пустил. Как бы не разочли! А малый хороший.
2-й лакей. Каких мужиков?
Федор Иваныч. Да пришли из нашей курской деревни землю покупать; дело ночное, да и земляки. Один буфетному мужику отец. Ну и провели их в кухню. А тут случись угадыванье мыслей; спрятали вещь в кухню, пришли все господа, увидала их барыня – беда! Как, говорит, люди, может быть, зараженные, а их в кухню!.. Очень она напугана заразой этой.
Те же и Григорий.
Федор Иваныч. Пойдите, Григорий, подсобите Якову Иванычу, а я здесь побуду один. Один не поспевает.
Григорий. Неловок, оттого и не поспевает. (Уходит.)
Те же, без Григория.
1-й лакей. И что это за новая мода пошла нынче – эти заразы!.. Так и ваша боится?
Федор Иваныч. Пуще огня! У нас только заботы теперь, что окуривать, обмывать, обрызгивать.
1-й лакей. То-то я слышу дух такой тяжелый. (С оживлением.) Ни на что не похоже, какие грехи с этими заразами. Скверно совсем! Даже бога забыли. Вот у нашего барина сестры, княгини Мосоловой, дочка умирала. Так что же? Ни отец, ни мать и в комнату не вошли, так и не простились. А дочка плакала, звала проститься, – не вошли! Доктор какую-то заразу нашел. А ведь ходили же за нею и горничная своя и сиделка – и ничего, обе живы остались.
Те же, Василий Леонидыч и Петрищев (выходят из двери с папиросками).
Петрищев. Да пойдем же, я только Кокошу-Картошу захвачу.
Василий Леонидыч. Болван твой Кокоша! Я тебе скажу, терпеть его не могу. Вот пустой-то малый, настоящий полотер! Ничем не занят, только шляется. А, что?..
Петрищев. Ну, так погоди, все-таки я прощусь.
Василий Леонидыч. Ну, хорошо, я пойду собак посмотрю, в кучерскую. Кобель один, так так зол, что кучер говорит, чуть не съел его. А, что?
Петрищев. Кто кого съел? Неужели кучер съел кобеля?
Василий Леонидыч. Ну, ты вечно... (Одевается и уходит.)
Петрищев (задумчиво). Ма-кин-тож, кар-тож-ка... Да, да. (Идет наверх.)
Два лакея, Федор Иваныч и Яков (пробегает через сцену в начале и конце явления).
Федор Иваныч (Якову). Чего еще?
Яков. Тартинок нет! Я говорил... (Уходит.)
2-й лакей. А вот еще у нас барчук заболел. Так сейчас свезли его в гостиницу с нянькой, так там без матери и помер.
1-й лакей. То-то греха не боятся! Я полагаю, что от бога никуда не уйдешь.
Федор Иваныч. И я так думаю.
Яков бежит наверх с тартинками.
1-й лакей. И то возьмите во внимание, что ежели теперь так всех бояться, то надо запереться в четырех стенах, как в тюрьме ровно, да так и сидеть.
Те же и Таня, потом Яков.
Таня (кланяется лакеям). Здравствуйте!
Лакеи кланяются.
Федор Иваныч! мне вам два слова сказать.
Федор Иваныч. Ну, что?
Таня. Да пришли, Федор Иваныч, мужички опять.
Федор Иваныч. Ну так что же? Бумагу-то ведь я Семену отдал...
Таня. Бумагу я им отдала. Уж как благодарят-то, и ве знаю как. Теперь только просят деньги от них принять.
Федор Иваныч. Да где они?
Таня. Тут, у крыльца стоят.
Федор Иваныч. Ну что ж, я скажу.
Таня. Да еще просьба моя к вам, батюшка Федор Иваныч.
Федор Иваныч. Что еще?
Таня. Да что, Федор Иваныч, мне уж оставаться нельзя здесь. Попросите, чтоб отпустили меня.
Яков вбегает.
Федор Иваныч (Якову). Что ты?
Яков. Самовар другой да апельсины.
Федор Иваныч. У экономки спроси.
Яков убегает.
Это что ж так?
Таня. Да ведь как же! Теперь мое дело такое.
Яков (вбегая). Апельсинов мало.
Федор Иваныч. Подай, что есть.
Яков убегает.
Не время ты выбрала: ведь видишь, суета...
Таня. Да ведь сами знаете, Федор Иваныч, этой суете угомону не бывает, сколько ни жди, – вы сами знаете, – а ведь мое дело навек... Вы, батюшка Федор Иваныч, как мне добро такое сделали, будьте отец родной, выберите времечко, скажите. А то рассердится, билет не даст.
Федор Иваныч. Да что же тебе так загорелось?
Таня. Да как же, Федор Иваныч, дело теперь сладилось... Я бы к маменьке, к крестной поехала, приготовилась бы. А на красную горку и свадьба. Скажите, батюшка Федор Иваныч!
Федор Иваныч. Ступай теперь – не место тут.
Сверху сходит барин (пожилой) и молча уходит со 2-м лакеем. Таня уходит. Федор Иваныч, 1-й лакей и Яков (входит).
Яков. Что же, Федор Иваныч, это обида живая! Теперь меня расчесть хочет. Ты, говорит, все колотишь, Фифку забыл и против моего приказания мужиков в кухню пустил. А вы сами знаете: я ничего знать не знаю! Только сказала мне Татьяна: проведи в кухню, а я не знаю, по чьему приказу.
Федор Иваныч. Что ж, разве она говорила?
Яков. Сейчас говорила. Уж вы заступитесь, Федор Иваныч! А то семейство только стало поправляться, а тут сойдешь с места, когда-то опять попадешь. Федор Иваныч, пожалуйста!
Федор Иваныч, 1-й лакей и барыня провожает старую графиню с фальшивыми волосами и зубами. Графиню одевает 1-й лакей.
Барыня. Непременно, как же? Я так истинно тронута.
Графиня. Кабы не нездоровье, я бы чаще у вас бывала.
Барыня. Право, возьмите Петра Петровича. Он груб, но никто так не может успокоить; так просто, ясно у него все.
Графиня. Нет, уж я привыкла.
Барыня. Осторожнее.
Графиня. Merci, mille fois merci [37].
Те же и Григорий, растрепанный, в волнении, выскакивает из буфета. За ним виден Семен.
Семен. А ты к ней не приставай.
Григорий. Я тебя, мерзавца, научу, как драться! Ах ты, негодяй!
Барыня. Что это такое? Что вы, в кабаке, что ли?
Григорий. Не могу жить от этого мужика грубого.
Барыня (с досадой). Вы с ума сошли, разве вы не видите. (К графине.) Merci, mille fois merci. A mardi [38].
Графиня и 1-й лакей уходят.
Федор Иваныч, барыня, Григорий и Семен.
Барыня (к Григорию). Что такое?
Григорий. Я хоть в должности лакея, но я имею свою гордость и не позволю всякому мужику меня толкать.
Барыня. Да что такое случилось?
Григорий. Да вот Семен ваш набрался храбрости, что он с господами сидел. Драться лезет.
Барыня. Что такое? За что?
Григорий. А бог его знает.
Барыня (к Семену). Что это такое значит?
Семен. Что ж он к ней пристает?
Барыня. Да что у вас было?
Семен (улыбаясь). Да так, он Таню, горничную, все хватает, а она не хочет. Вот я его отстранил рукой... так, маленечко.
Григорий. Хорошо отстранил, чуть ребра не сломал. И фрак разорвал. Да ведь он что говорит: «На меня, говорит, по-вчерашнему, сила нашла», и начал давить.
Барыня (к Семену). Как ты смеешь драться в моем доме?
Федор Иваныч. Позвольте доложить, Анна Павловна, надо вам сказать, что Семен имеет чувства к Тане, и как они теперь сосватаны, а Григорий – что ж, надо правду сказать – обращается нехорошо, неблагородно. Ну, вот Семен, я полагаю, и обиделся на него,
