У них на всю братию была одна гранёная рюмка. Франсуа удивился этому, и один из трактористов спросил:
— А во Франции что, каждый со своей рюмкой на блядки идёт?
Словом — пили с трактористами, купались ночью в речке (Франсуа утопил мобик с русской симкой), а потом ещё, прихватив будущего педагога с подружками, гоняли на машине по лесу.
Димина «мазда» застряла между сосен. Не прошла. Налицо помятость крыла и ремонт.
Дима смотрит не очень дружественно. Нет в его взгляде обычной приветливости и веселья.
Хорошо, действительно, Франсуа оставили мы. Но по лесу на машине скакать тоже мы, что ли, заставляли?
— А Франсуа где?
Дима не спеша обводит нас глазами.
— Откуда я знаю, — с усталым раздражением говорит он. — С трактористами ночью уехал.
Возле дома местного тракториста — трактора и телеги, порванная собачья цепь.
— Хозяева! — бодро выкликает Володя, стуча в окно. Никто не отвечает, и он толкает тёмную дверь на крыльце.
В пустой комнате, в «зале», стоит новогодняя ёлка, порыжевшая, с поникшими ветками, игрушки и хвоя на полу. В углу — ёлка, на стене — плазма, на пустом деревянном столе — миска свежих огурцов.
Ёлка.
Плазма.
Огурцы.
В этом есть что-то жуткое и смешное. Непонятно, что делать.
Съесть огурец? Позвонить в МЧС?
Очень тихо, и слышится кряхтенье трактора. Мы выскакиваем из избы.
Пахнет осенью. По деревенской улице летит взмыленный трактор. В телеге — гора опревших, использованных дубовых веников. Они пахнут осенью. Трактор несётся вприпрыжку, осеняя август запахом октября.
На вениках валяются как попало тела мертвецки пьяных трактористов и их подруг.
Трактор резко тормозит. Со стороны пассажира, скромно потупившись, спрыгивает будущий педагог. На ней рябиновые бусы. И толстовка Франсуа.
Франсуа покидает место водителя. За ночь он изрядно обрусел — щетина превратилась в настоящую бороду, он босой, в расстёгнутой до пупа рваной рубахе, в руках топор и грязные шампуры…
Мы стоим и молча смотрим на него. А он длинно сплёвывает и говорит сдержанно, по-пацански:
— Нормально отдохнули…
Подмигивает нам и хозяином идёт в избу, толкнув дверь плечом…
В деревне В. Дворики…
А что значит «В»? Верхние, Веселые, а может — Вонючие? Непонятно. На трассе указатель — «В. Дворики 0,8». И стрелочка.
В деревне В. Дворики — чудесный лес с чистой травой, из травы то и дело весело торчат крепкие разноцветные грибы, в лесу живут ёжики, белки и всякая милая лесная мелкота, растут колокольчики на опушках.
По лесу гуляет девушка в светлом платье. Это молодой, но уже известный столичный литературовед Марина Дербарендикер. Она приехала погостить к знакомому, недавно купившему участок в В. Двориках.
Марина дышит вкусным воздухом, разглядывает сквозь очки молодых лягушат, слышит радостное мычание коров поодаль. Ей хорошо.
Как вдруг невесть откуда появляется перед Мариной человек — парень в пиджаке на голое тело, в кирзачах и панаме, весёлый и молодой.
Парень и Марина смотрят друг на друга.
— Напугалась? — радуется парень. — Это ещё что! А то вдруг из самой чащобы, из бурелома — полковник с портфелем как выскочит! В парадной форме, чин по чину. Места у нас здесь такие… Сказочные места…
— Вы кто? — оторопела Марина.
— Ковбоец местный, Валера Ладушкин. Могу по-мужичьи, могу по-бабьи…
Марина молча таращится на него.
А он спрашивает:
— Показать?
И поёт песню низким мужским голосом, потом высоким женским. Смотрит на обомлевшего литературоведа, смеётся, срывает травинку, хитро складывает в ладонях, дует, травинка пищит. Играет на травинке, ходит вокруг литературоведа, перестает играть, смеётся.
— Ковбоец, — спрашивает Марина, — а у вас там за голенищем — что?
— А ты глазастая… — веселится Ковбоец и вытаскивает из-за голенища средней величины нож. — Дудочки из орешины детям режу. Всем режу, кто попросит. Хочешь, и тебе вырежу?
Литературовед и Ковбоец садятся на мшистое бревно.
— Одна тут говорит: вырежь мне, Ковбоец, дудочку, я тебе за это Корсику покажу… Вырезал…
— Показала?
— А то! — улыбается Ковбоец. — Со мной не забалуешь. У неё вот здесь (на живот показывает) Корсика. Пятно родимое. По очертаниям — точно Корсика. Остров. Я по глобусу сверял. Корсика. Меня не обманешь. Ну на, держи…
Марина радостно дует в дудочку.
— Не слышно там, в космос никого запускать не собираются?
Марина пожимает плечами.
— Перебои теперь с этим делом, — грустит Ковбоец. — Три года назад полетели какие-то, на меня накатило. Куплеты сочинил.
Ковбоец чуть откашливается и читает.
Покинув неприметный отчий край,
Два храбреца отважных полетели.
А в черноте Вселенной дует ветер…
И, за руки держась,
Прильнув друг к дружке,
Чуть не плача,
Летят они неведомо куда.
Но ангелы их ждут.
Столы накрыты.
А значит — долетят
И выполнят наказ —
Расскажут Богу правду.
— Хорошие какие стихи, — словно удивляясь, говорит Марина. — От души потому что. От чистого сердца. Правда хорошие…
— Да что там, ни складу ни ладу, — стесняется Ковбоец. — Но я рифмовать тоже могу. Я в районной печати печатался. И у нас в деревне, если помер кто или, наоборот, женился, всегда меня просят, чтобы на памятнике или вот на банкете…
— Почитай еще, Ковбоец, — просит Марина.
— Да у меня тетрадка с собой. Всегда ношу, если вдруг что записать…
Марина листает тетрадку и начинает волноваться.
— Очень интересно, — говорит она. — Как хорошо! Нет, просто замечательно… Слушай, Ковбоец… Ты… Вы… Вы талантливый человек, Валера. Вот это и есть настоящий народ! — то ли самой себе, то ли ещё кому-то радостно объясняет Марина. — Наш народ — народ-поэт, народ-сказочник! Валера, я про Вас в Москве расскажу… Вам надо развиваться, учиться. Что Вы сейчас читаете?
— Да у нас в клубе козы… — машет рукой Ковбоец.
— Какие козы?
— Козы последнюю книгу зажевали.
Марина смотрит на часы.
— Какая жалость, что я сейчас уезжаю. Послушайте, Валера. Завтра же поезжайте в районную газету, возьмите рекомендательное письмо, справки о публикациях, и скорее в Москву. Ещё не поздно подать работы на творческий конкурс… Вот мой телефон, я Вас познакомлю… Настоящий самородок, алмаз, а ходит при стаде… Только обязательно! Я Вас жду!
Прихватив ореховую дудочку, литературовед Марина убегает.
Ковбоец просыпается на рассвете от волнения и радости. Одевается почище и понаряднее, заворачивает тетрадку в пакет с лицом симпатичной девушки и выходит в светлое тёплое утро.
В В. Двориках уже все проснулись, всё живёт, хлопочет и шебуршится. Ковбоец охотно объясняет встречным, что едет в райцентр, а там и в самую Москву, чтобы стать поэтом. Земляки благословляют его и дают ему в дорогу кто что может — варёные картохи, яйцы вкрутую, пупырчатые крепкие огурцы и зелёный лук, телефонные и банковские карты.
Вот бежит Юля-скотница.
— Ты чего, Ковбоец, нарядный такой?
— В Москву еду, на поэта учиться.
— С Богом, Ковбоец, — по-сестрински говорит Юля. — Прославишься — не забывай нас.
— Я для тебя песню по радио закажу, — обещает он.
Вон торопится колдунья тётя Катя Шаурина.
— Куда собрался, Ковбоец?
— В Москву, поэтом становиться. Говорят, талант у меня.
— Хоть покажись потом-то. Мы тебя вспоминать будем, — по-матерински улыбается тётя Катя.
А вон председатель сельсовета Егор Игоревич. Молодой человек, а все его по-отчеству называют, с утра пораньше по жаре в галстуке рассекает.
— Куда путь держишь, Ковбоец?
— В Москву уезжаю, на поэта учиться. Специалисты у меня талант обнаружили, прямо смех. В Москву еду, Егор Игоревич.
И протягивает председателю тетрадку со стихами.
Председатель долго листает тетрадку, серьёзно шевеля губами, и возвращает Ковбойцу.
— Горе ты моё луковое, — устало и по-отечески говорит председатель. — Чтобы через пять минут при стаде был, мудило.
Председатель уходит, а Ковбоец остаётся стоять с тетрадкой в руке, остолбенев и поникнув. Точно очнувшись или спохватившись, пускается вдогонку, обгоняет Председателя и, взглянув в его спокойное пригожее лицо, наносит ему двадцать шесть ножевых ранений.
